Музыка смолкла, Демельза откинулась на спинку стула и улыбнулась Россу. Аплодисменты прозвучали тише, чем можно было ожидать каких-нибудь десять минут назад. Мелодия арфы затронула в душах слушателей самое сокровенное. Она пела им не о веселом Рождестве, но о любви и печали, о человеческой жизни, с ее странным началом и неминуемым концом.
– Великолепно! – возвысил голос Джордж. – Мы с лихвой вознаграждены за столь долгий путь к вашему дому. Элизабет, вы задели струны моего сердца.
– Элизабет, сыграй еще ту канцонетту, – попросила Верити. – Мою любимую.
– Она не так хороша, если не подпевать.
– Да нет же, подпевать вовсе не обязательно. Прошу, сыграй, как играла в прошлое воскресенье.
Все снова умолкли. Элизабет сыграла какой-то коротенький отрывок из Моцарта, а потом и канцонетту Гайдна.
А когда закончила, какое-то время никто не мог произнести ни слова.
– Это моя любимая, – первой подала голос Верити. – Сколько ни слушаю, не могу наслушаться.
– Я их все люблю, – сказал Джордж. – Вы играли как ангел. Умоляю, сыграйте еще.
– Нет, – улыбнулась Элизабет. – Теперь очередь Демельзы. Давайте послушаем, как она поет.
Демельза пребывала под воздействием последнего музыкального произведения и бокала крепкого вина.
– После такого я просто не смогу, – вздохнула она. – Признаюсь, я в душе молилась, чтобы вы обо мне не вспомнили.
Все рассмеялись.
– Мы послушаем, как вы поете, и сразу уедем, – сказала Рут и искоса глянула на супруга. – Прошу вас, миссис Полдарк, отбросьте вашу скромность и порадуйте нас своим пением. Мы все в нетерпении.
Демельза встретилась с Рут взглядом и увидела в ее глазах вызов. Портвейн придал ей храбрости, и она приняла этот вызов.
– Хорошо…
Росс со смешанными чувствами наблюдал за тем, как Демельза подошла к арфе и села на место Элизабет. Демельза не умела извлекать звуки из этого инструмента, но чутье подсказывало ей, что надо сесть именно так.
Все остальные собрались в круг и таким образом избавили ее от необходимости стоять, не зная, куда деть руки. Вот только каких-то десять минут назад все гости были в приподнятом настроении и даже были готовы ей подпевать. Но искусная игра Элизабет изменила атмосферу в гостиной. Пение Демельзы определенно должно было вызвать у слушателей разочарование. Все сразу заметят, что это просто небо и земля.
Демельза устроилась поудобнее, расправила плечи и тронула пальцем струну. Звук получился приятный, и это придало ей уверенности. Демельза была прямой противоположностью Элизабет. Сияющий нимб исчез, его место заняла земная корона.
Демельза взглянула на Росса. В ее глазах заплясали лукавые искорки, и она запела.
Она пела чуть хрипловатым голосом, почти контральто, только на ноту ниже, но не стремилась покорить слушателей его богатым звучанием. В исполнении Демельзы песня была посланием, которое она искренне хотела донести до каждого, кто ее слушал.
Я для тебя, любовь, сорву
Бутон, горящий ало.
Я для тебя, любовь, живу,
Но есть у розы жало.
Коль доказательств хочешь ты
Моей душевной страсти,
Я кровью оросить цветы
Почту, мой друг, за счастье.
Уколот палец – не беда,
Лизнул – и боль забыта.
Но не излечишь никогда
То сердце, что разбито.
Слушатели молчали, и Демельза кашлянула, давая понять, что ее выступление закончилось. Все начали выражать свое одобрение: кто-то из вежливости, а кто-то вполне искренне.
– Прелестно, – чуть приоткрыв глаза, произнес Фрэнсис.
Тренеглос шумно выдохнул.
– Мне понравилось, – сказал он. – Ей-богу, очень понравилось.
– А я так боялась, что вам не понравится, – игриво ответила Демельза. – Ей-богу, очень боялась.
– Весьма остроумный ответ, – заметил Тренеглос, он только сейчас начал понимать, почему Росс решился вызвать неодобрение общества, женившись на судомойке. – У вас есть еще в запасе?
– Песни или ответы? – спросила Демельза.
– Никогда прежде не слышала эту песенку. Она меня очаровала, – призналась Элизабет.
– Я о песнях, милая, – сказал Тренеглос и приосанился. – Уверен, остроумных ответов у вас в достатке.
– Джон, – вмешалась его жена. – Нам пора.
– Но мне здесь хорошо. Верити, благодарю. Фрэнсис, портвейн просто великолепный. Ты где его покупал?
– У Тренкромов. Но мне показалось, что на этот раз он не так хорош. Думаю сменить поставщика вина.
– Я на днях закупил неплохого портвейна, – сказал Джордж. – Правда, пришлось оплатить налог, и вся партия обошлась мне почти в три гинеи за тринадцать кварт.
Фрэнсис насмешливо приподнял одну бровь. Джордж был хорошим другом и невзыскательным кредитором, но никогда не мог удержаться от того, чтобы не упомянуть в разговоре, сколько он потратил на ту или иную сделку. Пожалуй, это было единственным, что выдавало его происхождение.
– Элизабет, а как вы управляетесь с прислугой? – нараспев спросила Рут. – Мне так приходится несладко. Матушка сегодня утром пожаловалась, что слуги сейчас совсем от рук отбились. Говорит, нынешняя молодежь только и думает, как бы возвыситься над своим положением.
Но ее перебила Верити.
– Прошу тебя, Демельза, спой нам еще одну песню, – попросила она. – Ту, которую ты любила напевать, когда я у вас гостила. Помнишь? Песня рыбака.
– Мне все такие нравятся, – сказал Джон. – Черт меня подери, я и не подозревал, что мы окажемся в компании столь одаренных дам.
Демельза осушила наполненный кем-то бокал, пробежалась пальцами по струнам и тихо сказала:
– У меня есть еще одна песня.
Она посмотрела из-под опущенных ресниц на Росса, потом на Тренеглоса. От выпитого вина глаза у нее заблестели.
И она запела, тихим, но при этом очень ясным голосом:
Собой хороша и к тому же
Совсем не тоскует о муже.
Отец мой твердит: экий стыд, экий стыд, экий стыд!
Дерзка, весела и игрива
И жить обожает красиво,
Чарует, пленит, ворожит, ворожит, ворожит.
Средь ночи гадал я на свечке,
Боялся в любви я осечки,
Она ведь, любовь, как война, как война, как война.
Сказала свеча: будь храбрее
И пей ты ее, не робея,
Любовь как вино – пей до дна, пей до дна, пей до дна!
Тут Демельза сделала паузу, чуть прикрыла глаза, глянула на Тренеглоса и запела последний куплет:
Ах, юность моя золотая,
Подружка моя не святая,
Мы в доме ее – как в гнезде, как в гнезде, как в гнезде.
Забыли о муже – а ныне
Устал он блуждать на чужбине
И вспомнил про дом. Быть беде, быть беде, быть беде…
Джон Тренеглос взревел от удовольствия и хлопнул себя по ляжкам. Демельза подлила себе еще портвейна.
– Браво! – сказал Джордж. – Мне понравилось. Звучит легко и приятно. На мой взгляд, исполнено просто прекрасно!
Рут встала:
– Идем, Джон. Мы так и до завтра домой не доберемся.
– Какой вздор, дорогая! – Джон потянул за цепочку часов, но они не желали выползать из глубокого кармана. – У кого-нибудь есть часы? Уверен, еще нет и десяти.
– Вам не понравилась моя песня, мэм? – спросила Демельза, обращаясь к Рут.
– Отчего же? – едва пошевелив губами, сказала Рут. – Я нахожу ее весьма поучительной.
– Сейчас половина десятого, – сообщил Уорлегган.
– Неужели, мэм? – сказала Демельза. – Не думала, что вас надо просвещать в подобного рода вещах.
У Рут даже ноздри от напряжения побелели. Вряд ли Демельза поняла всю подоплеку своего замечания – после пяти бокалов портвейна ей было не до того, чтобы тщательно продумывать свои остроты. Росс подошел к жене сзади и коснулся ее руки.
– Я совсем не это имела в виду, – ответила Рут, глядя мимо Демельзы. – Росс, примите мои поздравления, ваша супруга весьма искушена в искусстве развлечений.
– Я бы так не сказал. – Росс сжал руку Демельзы. – Но она быстро учится.
– Выбор наставника имеет огромное значение, вы не находите?
– О да, – согласилась Демельза. – Росс так добр, любую женщину, даже самую унылую и бесцветную из нас, он может превратить в блестящую красавицу.
Рут похлопала ее по руке. Наконец-то ей представилась возможность взять реванш.
– Не думаю, что вы компетентны в этом вопросе, дорогая.
Демельза посмотрела на Рут и кивнула:
– Да, пожалуй, мне следовало сказать – «любую женщину, кроме самых унылых и бесцветных».
Верити поспешила вмешаться в разговор, пока обмен колкостями не вылился во что-нибудь более серьезное. Гости начали двигаться к выходу из гостиной. Даже Джон наконец встал со стула. Все перешли в холл.
Пока гости смеялись и вели прощальные разговоры, Рут сменила изящные туфельки на туфли для верховой езды. Ее сшитый по последней моде плащ вызывал восхищение. Целых полчаса было потрачено на душевные прощания и обмен искренними пожеланиями в связи с праздниками, и ни одна шутка не осталась без ответа. Наконец вся компания расселась на лошадей, и те, цокая копытами, двинулись от дома по подъездной дорожке. Парадная дверь закрылась, Полдарки снова остались одни.
Глава десятая
С какой стороны ни взгляни – это был звездный час Демельзы. Смотрины прошли с исключительным успехом. О том же, что успех этот частично был следствием тошноты за обеденным столом и пяти бокалов портвейна, выпитых в самый ответственный момент вечера, не знал никто, кроме нее самой.
Спустя два часа Росс с Демельзой, пожелав родственникам доброй ночи, поднимались к себе по широкой, увешанной портретами лестнице. Росс думал о том, что сегодня увидел свою жену в новом свете. На протяжении всего вечера к его внутренней радости примешивалась изрядная доля удивления. Очарование, даже красота Демельзы, когда она появилась в своем недавно сшитом модном платье. То, с каким скромным достоинством жена держалась за обеденным столом. Он-то ожидал, что Демельза либо занервничает и замкнется в себе, либо, наоборот, будет вести себя очень шумно и примется с волчьим аппетитом сметать с тарелок все подряд. Да еще в придачу ко всему Демельза, не уронив достоинства, чуть хрипловатым голосом, с характерным для здешних мест мягким «р» исполнила эти игривые песенки. Она кокетничала с Джоном Тренеглосом прямо под носом у Рут… и, чего уж греха таить, и у него под носом тоже.