[7].
Князь Евгений Трубецкой говорит примерно о том же. Из статьи «Новая земская Россия», напечатанной в конце 1913 года «Русской мыслью»: «Два новых факта в особенности поражают наблюдателя русской деревни за последние годы – подъём благосостояния и поразительно быстрый рост новой общественности. Улучшение техники, рост цен на рабочие руки, появление городской одежды (от черепаховых гребешков до калош и зонтиков) у крестьян. Всё это идёт параллельно с поразительным развитием сельской кооперации. И этот рост идёт не вопреки власти, а при её прямой материальной поддержке. Правительство не жалеет средств в помощь земству для всяких мер, клонящихся к улучшению крестьянского благосостояния… Совершается то, что в 1905 году казалось невозможным. Кооперативное движение происходит на почве совместной культурной органической работы интеллигенции и массы и протекает при благосклонном участии правительства, которое финансирует это сближение… Крестьяне действительно приобщаются к благосостоянию и собственности. Им есть чем дорожить и что охранять. Старый «пугачевский» социализм отходит в прошлое, в России создаётся основа для буржуазной демократии, опирающейся на крестьян-собственников». Вот ситуация русской жизни 1913 года.
То есть мысль о том, что от полной безысходности, нищеты, непролазного голода и невежества русский народ поднялся на революцию, абсолютно не соответствует действительности. Мы должны это понять. Это очень важный момент. Революция произошла не от невыносимых условий жизни, напротив, жизнь в России становилась всё лучше и лучше. И я не буду об этом говорить специально, но во время войны в деревне она стала ещё лучше, потому что закупали по хорошим ценам сельскохозяйственную продукцию для фронта, брали лошадей и коров на мясо тоже по очень хорошим ценам. За каждого солдата, ушедшего на фронт, семье платили большую пенсию. Никогда не жила так богато русская деревня, как во время Первой Мировой войны. Это совсем не то, что Вторая Мировая война, когда ничего не платили, брали, ничего не компенсируя, и т. д.
В предвоенное десятилетие начала XX века жизнь росла очень быстро, богатство росло. Даже если вы посмотрите на такую тяжкую вещь, как бунинская повесть «Деревня», – тяжкую, но правдивую, – 1909 год – дата написания, вы увидите, что в смысле материальном никакой катастрофы в деревне нет. Все живут довольно неплохо. Проблемы в другом. И вот эти «проблемы в другом» сейчас и появляются для нас. Интересно отвечает Трубецкому Илья Исидорович Бунаков-Фондаминский, публицист, канонизированный сейчас Православной церковью Константинопольского патриархата, еврей, ставший православным и погибший в 1942 году в Освенциме. В июне 1914 года он писал в журнале «Заветы»: «Подъём крестьянского благосостояния в связи с ростом земледельческой культуры и развитием крестьянской общественности, главным образом в форме кооперативной организации, – вот те глубокие социальные сдвиги русской деревни, которые так обидно почти не заметила наша городская интеллигенция… Именно за эти годы так называемой реакции и застоя в русской деревне, а следовательно, в основном массиве русского социального строя происходили сдвиги, значение которых для будущего страны должно быть громадным». Но «возможна ли такая быстрая трансформация психики и идеологии в русском крестьянине, ещё несколько лет тому назад так непочтительно относившемся к собственности… Бывают ли в истории такие внезапные социальные метаморфозы?»
То есть вы понимаете, звучит такая мысль, что всё очень здорово, богато, развитие очень быстрое, но успевает ли психика и сознание крестьян за этим экономическим рассветом и благоденствием? Действительно ли социалистическое по форме классовое сознание крестьян (я использую марксистский термин совершенно неслучайно) может измениться за считанные годы в буржуазное и общенациональное? Дело в том, что крестьяне, увы, ненавидели дворян. Они не могли простить им крепостного рабства, они им не могли простить рекрутчину. И по мере того как крестьяне освобождались от гнёта нищеты и необразованности и становились более просвещёнными и зажиточными, у них находилось больше времени подумать над всем этим. Ведь все эти предания не столь уж далёкого прошлого остались: как твоего дедушку забили насмерть на конюшне или затравили собаками, а твою бабушку помещик использовал как наложницу; «порой белянки черноокой простой и свежий поцелуй» – помните развлечения пушкинского Онегина? Все эти воспоминания не исчезали, но усиливались по мере того, как крестьяне, богатея и учась в школе, обретали собственное достоинство. И они желали раз и навсегда проучить своих былых «господ». Кроме того, по всеобщему убеждению крестьян, Царь несправедливо провёл ликвидацию крепостных отношений в 1861 году – слишком много земли оставил помещикам, слишком долго крестьян понуждали выкупать «их» кровную землю.
На самом деле к 1913 году дворяне уже почти не имели земли в Средней России. 89 % обрабатываемой земли европейской части было в руках казаков и крестьян. И только 11 % у дворян и купцов. Так что крестьянам уже и претендовать-то было не на что. Но память… куда деться от памяти. Память-то оставалась. А во всех этих победоносных реляциях, которые я только что вам прочёл в связи с 300-летием династии Романовых, и многих других ни слова не говорилось о преступлении, которое совершила историческая власть. Понимаете, в лучшем случае воспевались реформы Александра II, но не говорили, какое преступление совершали его предшественники. На 500-рублевой, самой большой по номиналу ассигнации красовалась Екатерина Великая, которая была великой поработительницей народов, а другой «великий» Император, Петр I, был основателем крепостного рабства. Крестьяне стали богатеть, не получив так называемой сатисфакции. И потому общество было разделено социальной ненавистью. Это факт.
Второй момент – это момент религиозный. Он очень важен. Бунаков-Фондаминский тогда ещё был социалистом, не очень верующим человеком. Он крестился в 1941 году во Франции, долго к этому шёл. Но он подметил этот факт, называемый идеологией по тогдашней привычке. На самом деле в нём есть другой смысл. Дело в том, что с крепостным правом было тесно связано полное сокрытие христианства от народа. Да, формально все были люди православные. За уход из православия очень жестоко наказывали. Но какое это было православие? Люди были неграмотны. Писание издавалось только на церковнославянском языке, и его никто прочесть не мог, даже грамотные люди, только священники, специально изучавшие славянский язык. Интеллигенция, цари могли читать писание на английском, французском языке, но простые люди этого сделать не могли, даже грамотные люди. Свои проповеди было запрещено произносить, следовало обязательно предварительно их апробировать, а лучше было читать проповеди тысячелетней давности из специальных книжечек, которые издавались тоже на славянском языке или на русском славянизированном, который народ тоже не понимал. То есть народ жил православно, не зная, как писал обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, даже «Отче наш» или произнося молитву Господню с ошибками. Это было полное религиозное невежество. Пока общество было необразованным, пока оно было обществом рабов, это сходило с рук, но такие массовые нарушения правды и любви имеют краткосрочную выгоду и катастрофические последствия. И вот, как раз когда начался этот процесс быстрого обогащения, быстрого роста образования, религиозная вера улетучилась из общества, просто исчезла. Потому что вера по-старому была уже невозможна, особенно у молодёжи и людей среднего возраста. Старая вера, по-крепостному, была просто смешна. Тем более, как вы знаете, вся интеллигенция была настроена антирелигиозно. А вера новая, личная, глубокая, которая и раньше была в Европе, в России ещё почти и не народилась, или не возродилась, как угодно, после веков рабства. Ведь мы отмечаем в этом году [лекции были прочитаны в 2017 году. – Прим. ред.] не только столетие Русской революции, но ещё и 500 лет Реформации – 1517 год.
Когда Библия была издана на немецком языке и на других европейских языках, она стала доступна народу, это сформировало, можно сказать, письменный немецкий язык. Вера постепенно стала личным достоянием каждого бауера. То есть каждый немецкий крестьянин, рабочий был лично верующим человеком. Человек уже воздерживался от чего-то или делал что-то потому, что он был лично верующим. А ведь вера имеет одну удивительную особенность. Практическим знаниям, таким как сеять, как пахать, можно научить за одно поколение. Вере за одно поколение не научишь. Вера – это традиция, которая идёт из поколения в поколение, от родителей к детям. С детьми родители читают Евангелие, разбирают там что-то и т. д. Детей водят за руку в церковь, детям объясняют, что такое «добрый самаритянин» и в чём смысл притчи о богаче и Лазаре. И это всё не в один день происходит. Это долгий процесс. А этого процесса на Руси не было.
Поэтому русская крестьянская и рабочая молодёжь и люди средних возрастов отхлынули от церкви, ушли из церкви. Да, сейчас Патриарх говорит: «Интеллигенты виноваты в революции». Интеллигенты ни в чём не виноваты. Интеллигенты такие же жертвы этого процесса, как и крестьяне. Виновата государственная власть, которая сделала народ невежественным в целом, и в религиозной сфере в частности. Интересно, что в эти удивительные годы процессы шли прямо противоположные. Как раз в верхах интеллигенции начинается разочарование социалистическим, атеистическим образованием народничества второй половины XIX века и возвращение к церкви. Наиболее ясным знаком этого является сборник «Вехи» 1909 года да и вообще судьба бывших социалистов, таких как Струве, Степун, Бердяев, Сергей Булгаков, Фондаминский, которые обращаются к вере. «От марксизма – к идеализму» – это на верхах. В студенческой среде, которая была абсолютно революционализирована в 1905 году, как раз к 1914 году становятся популярными религиозные кружки разного толка: православные, неправославные, но они всюду. Как раз верхи культурного общества, и молодые, и средних лет, возвращаются к религии, но уже к личной, глубоко продуманной. Но испытывают необходимость религиозного поиска люди высокого образования. А в народе происходит обратное. Семена религиозного невежества проросли. Когда люди стали жить лучше, когда стали осмыслять себя и свою жизнь, это произошло.