с сентября 1911-го по январь 1914 года, человек очень честный и умный. Он долго после отставки не встречался с Государем, и по разным делам, не связанным с большой политикой, он встретился с ним на аудиенции 19 января 1917 года. Вот что он пишет: «Внешний вид Государя настолько поразил меня, что я не мог не спросить о состоянии его здоровья. За целый год, что я не видел его, он стал просто неузнаваем: лицо страшно исхудало, осунулось и было испещрено мелкими морщинами. Глаза, обычно такие бархатные, тёмно-коричневого оттенка, совершенно выцвели и как-то беспомощно скользили с предмета на предмет, не глядя, как обычно, на собеседника. Белки имели ярко выраженный жёлтый оттенок, а тёмные зрачки стали совсем выцветшими, серыми, почти безжизненными… Выражение лица Государя было каким-то беспомощным. Грустная улыбка не сходила с его лица… У меня осталось убеждение, что Государь тяжко болен и что болезнь его – именно нервного, если даже не чисто душевного свойства». Коковцов высказывает предположение о том, что, возможно, Царь употребляет наркотики, что Бадмаев ему подмешивает (это его придворный врач тогда) какие-то препараты – для лучшего сна, для большего спокойствия. В общем, он пишет, что не может себе представить, что в такое состояние Государь пришёл сам по себе[11].
То есть глава государства сам болен психически, психофизически. Император в последние год-полтора царствования не раз говорил, что теперь его больше всего интересует его собственная семья, что он воспринимает всю политику России через призму того, как будет править его наследник, сможет ли он передать власть наследнику или не сможет. То есть Царь воспринимает Россию не как парламентское государство с конституцией и многими общественными силами, а как свою вотчину, которую он хочет передать по наследству. И это главная идея Государя. Он только в семье чувствует себя спокойно, свободно и комфортно. Повсюду он подозревает заговор, а после убийства Распутина убедился, что этот заговор осуществился.
Государю доносят, конечно же, и о том, что уже с 1916 года в высшем эшелоне общества – думском, промышленной буржуазии да и в придворном, продумываются планы его устранения. Они, так сказать, мягкие, это не убийство, но это отстранение Государя и Государыни и включение механизма замещения престола. При несовершеннолетнем Цесаревиче Алексее предполагается регентом Великий князь Николай Николаевич, которого Государь незадолго отстранил от Верховного командования.
Позднее, через 20 лет, в эмиграции, Александр Гучков рассказывал, что он, боясь перехода власти в России к революционерам, планировал захватить царский поезд по дороге из Ставки в Царское Село и принудить Императора к отречению. В этот заговор были посвящены некоторые видные деятели будущего Временного правительства, в частности Николай Виссарионович Некрасов – депутат Думы, известнейший масон; киевский миллионер Михаил Иванович Терещенко; князь Борис Леонидович Вяземский; князь Георгий Евгеньевич Львов, который станет потом премьер-министром Временного правительства, и командующий Северным фронтом генерал Николай Владимирович Рузский.
Ричард Пайпс в связи с этим писал: «Революция 1917 года стала неизбежной, коль скоро даже высшие слои русского общества, которым более других было что терять, стали действовать революционными методами»[12].
Судьба Николая Некрасова поразительна. У нас все говорят – «масоны, масоны». Ленин потом ловко обманул всех масонов (это не шутка, это совершенно серьёзно), он их надул. И именно Некрасов приказал, по всей видимости за этот коварный обман, убить Ленина. 1 января 1918 года на Ленина было совершено покушение, спланированное и организованное Некрасовым. Но оно было неудачным.
С Некрасовым были странные перипетии в коммунистическое время, которые я, как историк, отказываюсь понимать до раскрытия соответствующих дел НКВД. Его, министра Временного правительства, сажали, потом не только выпускали, но награждали большевицкими орденами (орден Трудового Красного Знамени), назначали на высокие посты, потом опять арестовывали, потом опять выпускали. И в мае 1940 года его расстреляли. Но суд над ним, конечно абсолютно закрытый, шёл несколько дней, когда обычно решение о «ликвидации» принимала «тройка» за несколько минут. Его обвинили в том, что он готовил покушение на Ленина, и это было совершенно правильно, он готовил его. Но для этого понадобилось несколько дней судебного разбирательства. Я не знаю, в чём тут дело.
По рассказу Гучкова, заговорщики планировали захват власти, и Государь всё это знал. Он знал, что плетутся заговоры, и ему было тяжко. А он хотел сохранить страну для своего наследника. То есть опять же, в голове Государя над общенациональным делом главенствовал личный, так сказать, домашний приоритет (и это тоже напоминает кое-что в сегодняшнем дне, правда, вместо наследника – богатства семьи и клана).
Между тем в начале февраля 1917 года произошло ещё одно действие власти, которое, видимо, должно было её защитить, но которое содействовало гибели Императорского режима.
Здесь мы должны обратиться к личности странного человека, незадолго (в сентябре 1916-го) назначенного министром внутренних дел, Александра Дмитриевича Протопопова. Странного потому, что, видимо, он был психически не вполне нормален. Даже когда он сидел при Временном правительстве в Петропавловской крепости, его перевели в больницу и констатировали у него тяжёлые мозговые расстройства. Известный земский деятель, товарищ председателя IV Государственной Думы – он был, безусловно, сумасшедший, но почему-то его назначил Император министром внутренних дел. Протопопов вызывал дух Распутина, общался с ним посредством кручения столов и т. д. Протопопов стал очень влиятелен при Дворе, его особенно любила Императрица.
Интересный момент – с одной стороны, наступающая революция, с другой – странные, больные люди у власти. Бывший министр юстиции Иван Григорьевич Щегловитов, один из тех, кого уволил Государь в начале 1916 года, писал об этом финальном моменте Империи: «Паралитики власти слабо, нерешительно, как-то нехотя борются с эпилептиками революции». Я думаю – сильные слова. Увы, замечательный русский государственный человек Иван Щегловитов пал в числе первых жертв Красного террора 5 сентября 1918 года.
Александр Протопопов, когда он уже находился в тюрьме, подробно отвечая на вопросы комиссии Временного правительства, в которой, кстати, работал и поэт Александр Блок, писал: «Всюду было будто бы начальство, которое распоряжалось, и этого начальства было много. Но общей воли, плана, системы не было и быть не могло при общей розни среди исполнительной власти и при отсутствии законодательной работы и действительного контроля за работой министров». Конечно, со стороны Министра внутренних дел слышать такое странно, но вот такая констатация для душевнобольного человека, надо признаться, весьма здравая.
Судьба Александра Протопопова была очень печальна. 27 октября 1918 года он был просто убит большевиками в тюрьме.
Но вернёмся к теме. Петроград в начале 1917 года входил в состав тыла Северного фронта, то есть военным начальником в Петрограде был командующий Северным фронтом. А командующим Северным фронтом был генерал Рузский, который состоял в заговоре, и это знал Государь. И Протопопов, который, видимо, ему докладывал о заговоре, настоял на том, чтобы Петроград выделить из состава Северного фронта в особый военный округ. Петроградский военный округ был создан в начале февраля 1917 года, и командующим этим округом был назначен человек, ни в каких заговорах не состоявший, вполне лояльный Государю, совершенно далекий от петербургского высшего общества, – оренбургский казачий генерал Сергей Семёнович Хабалов.
Вот такой Россия подошла к 22 февраля 1917 года. 22 февраля произошла первая большая забастовка на Путиловском заводе. Забастовка была вызвана тем, что завод закрывался. Завод как частное предприятие оказался неэффективным, он закрывался на санацию (потом он должен был открыться, и очень скоро), но на какое-то время рабочие потеряли работу и боялись, что потеряют зарплату. Это были ложные опасения, потому что зарплату им по трудовому законодательству выплачивали, пусть не полностью, но выплачивали, и зарплата была хорошая. На Путиловском заводе квалифицированный рабочий получал в день 5 рублей, а неквалифицированный – 3 рубля. Для сравнения – некоторые цены: фунт (454 грамма) чёрного хлеба стоил 5 коп., белого – 10 коп., говядины – 40 коп., свинины – 80 коп., сливочного масла – 50 коп. То есть, получая такую зарплату, можно было жить безголодно и беспечально. И эти все продукты были в продаже, нехваток не было. Нехватки возникли в Петрограде в эти дни.
Так вот, 22-го рабочие вышли на демонстрацию с требованием работы. К ним присоединились забастовкой солидарности другие заводы Петрограда, хотя причин, по большому счёту, для забастовки не было. Возможно ли там видеть тоже немецкую руку или руку русских социалистов? Возможно, но, скорее, немецкую руку. Тем не менее рабочие Петрограда были так ожесточены, что готовы были по сравнительно пустяковой причине выйти на улицу.
23 февраля по старому стилю, по новому стилю это 8 марта, День женской солидарности, Международный женский день, и в этот день петроградские работницы устроили демонстрацию с требованием хлеба. Революционные листовки, которые 23-го распространялись по Петрограду, звучали так: «В тылу заводчики и фабриканты под предлогом войны хотят обратить рабочих в своих крепостных. (Крепостное право ещё памятно – А. 3.). Страшная дороговизна растёт во всех городах. Голод стучится во все окна. Мы часами стоим в очередях, дети наши голодают, везде горе и слёзы». Это листовка к 8 марта (23 февраля) 1917 года, изданная РСДРП, социал-демократами.
Написанное в ней – абсолютная ложь. Вся эта листовка насквозь лжива. И работницы это знают, потому что да, в некоторых районах Петрограда перебои с хлебом, это правда, но эти перебои не имеют никакого серьёзного значения. Министр земледелия Александр Александрович Риттих, выступая в Думе 25 февраля, объявил, что хлебные запасы города составляют полмиллиона пудов ржаной и пшеничной муки, чего при нормальном потреблении, без подвоза, хватит на 10–12 дней, но хлеб всё время поступает в столицу. И что к тому же хлеб, причём чёрный хлеб, исчез не во всех районах города, он в некоторых районах города остаётся, а чёрствый хлеб, выпеченный накануне, на следующий день уже не хотят покупать. Ни о каком голоде и даже о недоедании речи быть не может.