[14].
Таким образом, в ночь со 2 на 3 марта, видимо где-то в 11 часов ночи 2 марта, около полуночи перед 3 марта, в России перестала существовать государственная власть. Попытки как-то слепить законы старой России с новым Временным правительством продолжались, как вы знаете, с марта по октябрь, но закончились Октябрьским переворотом. И мы живём сейчас в продолжении ситуации, созданной именно Октябрьским переворотом.
Вот так, дорогие друзья, произошла эта удивительная революция. Революция, которая в принципе могла бы легко не произойти. Крупнейший русский историк М. М. Карпович в своей книге «Императорская Россия» (Нью-Йорк, 1932 год) написал: «Едва ли правомерно утверждать, что революция была абсолютно неизбежна. России предстояло решить много трудных и запутанных задач, но возможность их мирного решения отнюдь не исключалась. Война сделала революцию вероятной, но лишь человеческая глупость сделала её неизбежной»[15]. Увы, с этим выводом приходится согласиться.
Я бы хотел закончить эту лекцию словами опытного политика, участвовавшего в Первой Мировой войне в ранге министра, иностранца, очевидца гибели Российской Империи в феврале 1917 г. – Уинстона Черчилля. В своём многотомном труде «Всемирный кризис», созданном через десятилетие после 1917 года, он писал:
«Несомненно, ни к одной стране судьба не была столь жестока, как к России. Её корабль пошёл ко дну, когда гавань была уже видна. Она уже выдержала шторм. Жертвы были принесены, труды завершены, когда всё было брошено. Отчаяние и предательство овладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления закончились, снарядный голод был преодолён: поставки оружия лились рекой. Армия, защищающая протяжённый фронт, стала сильнее, стала больше и лучше вооружена… Оставалось только держаться. Поверхностная мода нашего времени – списывать царский режим как слепую, прогнившую, ни к чему не способную тиранию. Но изучение тридцати месяцев войны с Германией и Австрией изменит это легковесное представление и заставит обратиться к фактам. Мы можем измерить прочность Российской Империи теми ударами, которые она выдержала, теми бедствиями, в которых она выжила, теми неисчерпаемыми силами, которые она проявила, и тем возрождением, которого она достигала… Бремя последних решений лежало на Николае II. На вершине, где события превосходят разумение человека, где всё неисповедимо, давать ответы приходилось ему… Несмотря на ошибки большие и страшные, тот строй, который в нём воплощался, к этому моменту выиграл войну для России. Вот его сейчас сразят… его и любящих его предадут на страдание и смерть. Его действия теперь осуждают, его память порочат. Остановитесь и скажите: а кто другой оказался пригоднее? В людях талантливых и смелых недостатка не было, но никто не смог ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России»[16].
Лекция 4. Двоевластие. Март – июль 1917 года
Итак, дорогие друзья, мы продолжаем отмечать столетие русской катастрофы. Лекцию назад мы говорили о днях Февральского переворота, и в основном наш взгляд был сосредоточен на Государе, на его отречении, на давлении на него. То есть мы были сосредоточены на том, как уходила прежняя власть. А теперь мы посмотрим на то, как приходила новая власть, что приходило на смену и как пришло.
Два эти процесса, естественно, шли параллельно, причём процесс формирования новой власти даже чуть-чуть опережал – это тоже естественно – разрушение и гибель прежней власти. Уже в ночь с 26 на 27 февраля 1917 года от имени Императора последний председатель Совета министров старой России Николай Дмитриевич Голицын подписал указ о перерыве в заседаниях Государственной Думы. Днём этот указ был зачитан самим депутатам. «Самоубийство Думы совершилось без протеста», – пишет П. Н. Милюков.
Впрочем, тут же 27-го во второй половине дня возникло стихийное совещание активных членов Государственной Думы, собралось где-то 50–70 человек. В соседнем зале Таврического дворца, рядом с залом заседаний Парламента, обсуждалось, что, собственно, делать дальше. За стеной была улица, которая бурлила, улица, на которой уже пролилась кровь, улица, которой уже никто не управлял, по крайней мере из представителей власти. То есть было полное ощущение революции. И в то же время думцы понимали, что они не могут выйти за пределы закона. Одно за другим предлагались решения. Первое – не признавать указ Императора, зачитанный им князем Голицыным, и возобновить заседания Думы. Это – безусловное неповиновение власти Императора. Другое – объявить Думу Учредительным собранием – это и того больше. Учредительное собрание – институт, который создаётся для учреждения государства. Старое государство в таком случае считается разрушенным до основания. А эти люди – думцы – были выбраны при старом режиме. Кто они такие, чтобы учреждать новое государство? Они имеют легитимность (слово «легитимность» нам ещё много раз придётся вспомнить), данную им старой властью, они выбраны народом и выбраны в орган, который образован в соответствии с Основными законами Российской Империи 1906 года. Так что превратить себя в Учредительное собрание думцы никак не могут: отказавшись от старого мандата, они теряют право и на новый.
Другие предлагали передать власть Совету старейшин Думы. Да, есть старейшины Думы, но, собственно, какую власть им передать? Предлагали даже провозгласить военную диктатуру. В конце концов остановились на самом безобидном и, в общем-то, остающемся в рамках законов Российской Империи решении: создать временный комитет Государственной Думы для сношения с лицами и учреждениями. Лица – это Император и его представители, учреждения – это министерства и другие государственные ведомства России.
Вечером 27 февраля был намечен состав Временного правительства и после короткого обсуждения двух кандидатур на должность председателя Совета министров: Михаила Владимировича Родзянко и князя Георгия Евгеньевича Львова – был выбран как более деятельный, более активный, менее связанный со старым режимом, не «медведь» Родзянко, а князь Львов. Царь утвердил Георгия Львова председателем правительства в день своего отречения, то есть он успел стать легитимным главой правительства России. Царь уволил Голицына, назначил Львова и фактически передал Думе право на создание ответственного перед ней правительства. «Вы хотите Львова – пожалуйста, пусть будет Львов». Мечта последнего двенадцатилетия всех мало-мальски либеральных политиков, включая кадетов и октябристов, – правительство, ответственное не перед Царем, а перед Думой, – эта мечта была осуществлена, и осуществлена законно. Царь приобрёл статус конституционного монарха британского образца. Это ещё всё успел сделать Император Николай II. И всё это было, безусловно, законно, то есть в рамках законов Российской Империи.
Но всё дальнейшее выглядело намного более сомнительным. Император Николай II отрёкся незаконно в пользу Великого князя Михаила. Великий князь отрёкся ещё более незаконно в пользу Временного правительства: «прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему» – это была формула отречения Великого князя Михаила. В этой формуле какую-то, казалось бы, легитимность Временное правительство получало, но надо помнить, что сам Великий князь Михаил никаких прав на престол не имел, и это прекрасно знали все юридически грамотные люди. То есть Император Николай Александрович нарушил право, и это нарушение права не оставляло никаких возможностей для Великого князя Михаила.
У Временного правительства единственная легитимная юридическая зацепка – это назначение князя Георгия Евгеньевича Львова председателем Совета министров. Других зацепок не было. То, что Временное правительство состояло из депутатов Государственной Думы, – это опять из той же области нелигитимного. Государственная Дума избрана при старом режиме, и, собственно говоря, какое право она имеет выходить за пределы своих полномочий? Как депутаты, члены Государственной Думы имеют определённые права, а как министры – не имеют никаких прав.
Временное правительство усугубило свою незаконность одним удивительным и очень значительным поступком. Государственная Дума, которой из своего состава был избран Временный комитет Государственной Думы, а потом и Временное правительство, эта Государственная Дума была, понятно, законным учреждением, избранным осенью 1912 года, и её пятилетний срок истекал как раз в октябре 1917 года. И она могла продолжать заседать до этого срока, принимать законы, бюджет. Дума имела очень широкие права. Надо было как-то решить проблему с Государем, потому что законы вступали в силу после контрассигнации, то есть подписи их Государем. И, собственно, на это и рассчитывали участники переворота, которые везли проект отречения в Псков. Но Думу ни разу не созвали. Поразительно, что Временный комитет Государственной Думы и Временное правительство, по почину Думы, как только что было сказано, созданное, ни разу не созвало заседание Государственной Думы, тем самым прямо нарушая Основные законы Российского государства и законы о статусе Думы. Потому что нельзя было Думу распускать более чем на месяц, на два месяца максимум. И соответственно, её надо было вновь созвать после роспуска 27 февраля, но её не созвали ни разу.
Ни разу не созвали по той простой причине, что боялись – Дума не поддержит, не одобрит решения Временного правительства, что она «слишком реакционна». А без одобрения парламента Временное правительство не имеет права издавать законы. Соответственно, Временное правительство тут же вышло за пределы своего легитимного пространства, и надо сказать, что об этом очень откровенно пишет Павел Николаевич Милюков в своих воспоминаниях. 2 марта в три часа дня он выступал перед публикой в Таврическом Дворце. «Мне был поставлен ядовитый вопрос: „Кто вас выбрал?" Я мог прочесть в ответ целую диссертацию. Нас не „выбрала" Дума. Не выбрал и Родзянко по запоздавшему поручению Императора. Не выбрал и Львов, по новому, готовившемуся в Ставке царскому указу, о котором мы не могли быть осведомлены. Все эти источники преемственности власти мы сами сознательно отбросили. Оставался один ответ, самый ясный и убедительный. Я ответил: „Нас выбрала русская революция!" Эта простая ссылка на исторический процесс, приведший нас к власти, закрыла рот самым радикальным оппонентам. На неё потом и ссылались как на канонический источник нашей власти»