Львов приезжает в Петроград, встречается с Керенским и говорит ему, что, как он понял, в Ставке ситуация немного более сложная и что, конечно, Лавр Георгиевич готов Вам помочь, но только при условии, что только он встанет во главе власти, что он станет военным диктатором. И прекрасно при этом понимает Львов, что Керенский – человек своеобразный. Он невероятно амбициозен. Он мечтает быть русским Наполеоном.
Очень характерна в этом смысле оценка Керенского, которую даёт человек посторонний, но очень хорошо знающий Россию 1917 года, посол Великобритании в России Джордж Бьюкенен, в своих замечательных воспоминаниях «Моя миссия в России», которая без купюр в новом переводе была издана в 2006 году. Вот что пишет Бьюкенен в сентябре 1917 года, когда Керенский всё ещё у власти: «Политика Керенского всегда была слабой и нерешительной. Боязнь Советов, казалось, парализовала его волю к действию. После июльского восстания он имел возможность раз и навсегда подавить большевиков, но он отказался сделать это; вместо того, чтобы постараться прийти к соглашению с Корниловым, он уволил единственного сильного человека, способного установить дисциплину в армии. Более того, ради защиты революции, которая всегда была у него на первом плане, Керенский совершил вторую ошибку, вооружив рабочих, и этим прямо сыграл на руку большевикам». 21 сентября Бьюкенен писал в британское Министерство иностранных дел: «Один очень известный иностранный государственный деятель сказал мне вчера: „У Керенского две души. Одна душа главы правительства и патриота. Другая душа идеалиста и социалиста". Пока преобладает первая, – продолжает посол, – он издаёт приказы о принятии строгих мер, говорит о восстановлении железной дисциплины. Но как только он начинает прислушиваться ко второй, он впадает в бездействие и допускает, чтобы его приказ оставался мёртвой буквой. К тому же я боюсь, что и он, подобно Совету, вовсе не желает создавать сильную армию, как он однажды сам мне сказал, он никогда не станет помогать ковать оружие, которое когда-нибудь может быть направлено против революции»[30].
Когда 25 августа Львов приезжает к Керенскому и сообщает ему всё это, Керенский говорит: «Вы знаете, я не могу вам полностью доверять. Всё-таки Лавр Николаевич уважаемый человек. Давайте мы сделаем так. Я пойду в телеграфную комнату и позвоню в Ставку Корнилову. Вы будете находиться рядом. Я буду вести разговор как бы от вашего имени». (Не забудем, что разговоры тогда велись азбукой Морзе, поэтому голос как таковой не был слышен.) Предлагается явный подлог… Этот разговор сохранился:
Керенский: «Здравствуйте, генерал. У аппарата Владимир Николаевич Львов и Керенский. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем». (То есть сведения о том, что идут войска и Корнилов будет военным диктатором. А это Львов говорил. Корнилов не собирался быть никаким военным диктатором и ультиматумов не ставил. Позднее Керенский будет называть это «ультиматумом Корнилова», а Львов будет говорить, что никакого ультиматума не было, что на самом деле он просто передал, что Корнилов предлагает создать триумвират из Корнилова, Савинкова и Керенского и ввести военное положение в Петрограде.)
Корнилов: «Здравствуйте, Александр Фёдорович. Здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мной Владимиру Николаевичу с просьбой доложить вам, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определённого решения в самый короткий срок». (Но какого решения – не сказано.)
Керенский: «Я, Владимир Николаевич, вас спрашиваю, то определённое решение нужно исполнить, о котором вы просили известить меня, Александра Фёдоровича, только совершенно лично. Без этого подтверждения лично от вас Александр Фёдорович колеблется мне вполне доверить».
Корнилов: «Да, подтверждаю, что я просил вас передать Александру Фёдоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилёв». (Это правда. Корнилов говорит – вы приезжаете в Могилёв, потому что здесь, в Петрограде, не надёжно. Приезжайте в Могилёв, и там вы будете под охраной, и оттуда мы начнём действия по наведению порядка в Петрограде. Причём он говорит, приезжайте вы и Савинков вместе. И вы тут будете в момент смуты, потому что Корнилов боится перейти черту легитимности, он не хочет осуществить военный переворот, он хочет действовать с согласия и по просьбе, как он считает, законной революционной власти.)
Керенский: «Я, Александр Фёдорович, понимаю ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?»
Корнилов: «Настоятельно прошу, чтоб Борис Викторович приехал вместе с вами. Сказанное мной Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать вашего выезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить вас». (Переговоры идут 25 августа. Выехать они должны 26-го.)
Керенский: «Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае?»
Корнилов: «Во всяком случае».
На этом разговор заканчивается. Что после этого происходит? После этого немедленно Владимир Николаевич Львов арестовывается Керенским и отправляется в Петропавловскую крепость, то есть изолируется полностью. Больше он не игрок. Керенский собирает Совет министров и говорит, что Корнилов пытается совершить государственный переворот. Вроде бы он советуется с Некрасовым – совершенно удивительным человеком, который участвовал во всех составах Временного правительства, человек, который 1 января 1918 года осуществил неудачное покушение на Ленина (за это он и был якобы расстрелян большевиками в 1939-м), человек, который возглавлял все политические масонские ложи России и не скрывал этого. Некрасов говорит, ни в коем случае не езжайте, потому что, если вы приедете в Ставку, вас тут же арестуют и убьют. И тогда наше дело погибнет.
Керенский в сомнении. Он, помня июльское выступление, боится большевиков, но боится он и Корнилова. Большевиков боится понятно почему, Корнилова боится, потому что тот – соперник в славе, в управлении армией, пользуется большей популярностью, чем сам Керенский. Керенский не такой уж трусливый человек, но ему страшно отдаться в руки лютого врага. Поэтому после разговора с Некрасовым он собирает кабинет и говорит, что Корнилов совершил военный переворот, что он пытается захватить власть. И приказывает отрешить его от должности Верховного главнокомандующего, передать эту должность генералу Лукомскому, а Корнилова арестовать. Савинков, который в это время связывается с Корниловым и убеждается, что всё это полная чепуха или, в самом крайнем случае, взаимное непонимание, выступает на Совете министров и говорит, что всё происходящее – недоразумение. Ничего менять не надо, особенно сейчас, в нынешних условиях. И Временное правительство большинством голосов выступает против отрешения Корнилова. Керенский трижды демонстративно выбегает из зала заседаний Временного правительства, хлопает дверью в прямом смысле этого слова, говоря: «Всё, я ухожу к Советам, с вами не имею больше ничего общего, вы продаёте революцию». Его возвращают. Разговор продолжается, но он ни к чему не приводит.
Керенский между тем выбегал не просто так. Пока он выбегал три раза, он отдал распоряжение о том, чтобы газеты и радио передали, что он, министр-председатель, отрешает Корнилова от должности, как человека, который пытается совершить государственный переворот. То есть фактически Временное правительство оказалось в дураках. Керенский присвоил себе права всего правительства, так как Верховного главнокомандующего могло назначить и отрешить только Временное правительство большинством голосов, но не может отрешить единолично Председатель правительства. Но тем не менее, Керенский это делает. Корнилов ничего не ведает. Он абсолютно уверен, что прошли разговоры со Львовым и Керенским, что план одобрен, что завтра, 26 августа, в Ставку приедут Керенский и Савинков и начнётся операция. Войска движутся, и 3-й корпус подходит уже к Луге. И с севера движутся войска из Финляндии, окружая Петроград.
Но вместо этого после нескольких бурных заседаний правительства 27-го утром Корнилову послан приказ сдать должность Верховного главнокомандующего. Корнилов отвечает решительно, он твёрдо заявляет, что в грозный час, переживаемый нашей родиной, он со своего поста не уйдёт. Да и уходить ему некуда. Генерал Лукомский отказывается принять должность Верховного.
Тогда Керенский отправляет указ Правительствующему Сенату. Не забудем, что это учреждение, которое является хранителем юридических фактов. То, что опубликовано Сенатом, становится законом. 28 августа Керенский отправляет Правительствующему Сенату указ, формально объявляющий генерала Корнилова мятежником и изменником.
Со своей стороны, Корнилов заявляет, что принимает на себя всю полноту власти. То есть 28 августа – это день, когда вполне обнаружилось противостояние Керенского и Корнилова.
Что произошло? Как за два дня союз Корнилова и Керенского мог превратиться в их лобовое столкновение? На самом деле, если спокойно анализировать час за часом документы, ясно видно, что Корнилов хочет власти не ради власти, а ради того, чтобы навести порядок, но никогда эту власть не возьмёт силовым образом. Он хочет законно, вместе с Керенским, организовать новую власть и, главное, разогнать Советы. Потому что ясно видно, что Советы превратились в агентуру врага, что не без их содействия взрываются заводы, отдается Рига, страна гибнет.
Керенский действует иначе. Он исходит из того, что у него справа нет опоры. Все – и кадеты, и октябристы, и промышленники, и земцы – все выступают за Корнилова. И генералы, включая старого генерала Алексеева, все выступают за Корнилова. У него опора только слева. Это кто? Это – Советы. Даже в Совете большинство министров против него. Даже часть министров-социалистов против него, тот же Церетели. Он понимает, что перед ним стоит дилемма: или отдать власть Корнилову, хотя на самом деле это может быть триумвират и диумвират – это неважно. Керенский понимает так: или я на белом коне, или Корнилов на белом коне. Если Корнилов на белом коне, тогда обо мне забудут и никаким русским Наполеоном я никогда не стану. А если я на белом коне, то я во главе революции, я договорюсь с левыми, а если надо – их подавлю. А с правыми я не договорюсь, их слишком много, они консолидированы, они почти единодушны с крайне правыми, монархистами. Все, от монархистов до кадетов, объединились уже, они же все патриоты. Все в один голос кричат – Россия гибнет. И они все против него, Керенского.