Укрепление позиций России в Бухаре
Русско-бухарские противоречия, 1868–1870 гг
Главный интерес России в ханствах Центральной Азии после 1868 года, как и до него, состоял в том, чтобы обеспечить дружеское расположение их правительств, облегчить поддержание закона и порядка на русской границе и предотвратить проникновение британского влияния на соседние с этой границей территории. В первые годы после 1868-го политика России в отношении новых зависимых стран была достаточно индифферентной, за исключением их поведения в отношении России и их способности поддерживать у себя политическую стабильность. Русские не извлекали никаких выгод из экономических уступок, на которые вынудили согласиться Бухару и Коканд. Торговое соглашение с Бухарой в течение нескольких лет не применялось, и эмир по-прежнему продолжал облагать русских купцов дискриминационными поборами (позднее незаконный доход, полученный таким образом, был возвращен им по требованию Кауфмана). Русская торговля с ханствами росла не слишком быстро. Никакие русские представители – ни политические, ни торговые – в ханствах так не появились, хотя хан Коканда несколько раз просил прислать ему ко двору русского представителя и сам держал своего в Ташкенте. Россия поддерживала отношения с зависимыми ханствами способом столетней давности, а именно – изредка обмениваясь посольствами. В получении информации об этих ханствах она полагалась на доклады этих посольств, пограничных военных комендантов, а также случайных купцов и путешественников.
Поначалу Коканд не доставлял России никаких проблем. Хан Худояр с тех пор, как в 1866 году потерпел поражение, оставался верным союзником даже во время войны русских против Бухары. В течение какого-то времени летом 1868 года Петербург даже рассматривал возможность посадить его на трон Бухары. Коканд оставался фаворитом России, пока в 1875–1876 годах там не вспыхнула междоусобица. В отличие от него Бухара продолжала оставаться источником беспокойства для Ташкента и Петербурга еще в течение нескольких лет после заключения договора 1868 года, поскольку преданность эмира России по-прежнему вызывала сомнения. В то время как к Худояру с 1872 года стали обращаться «ваша светлость», Музаффару до самой смерти приходилось довольствоваться обращением «ваше высокостепенство».
Первоначальной реакцией императора и Горчакова на известия о кампании 1868 года против Бухары стало беспокойство о сохранении независимости ханства и решительное неприятие аннексии с сопутствующими ей затратами людских и материальных ресурсов, а также дипломатическими сложностями в отношениях с Великобританией. 4 июня 1868 года Александр II через Азиатский департамент Министерства иностранных дел приказал Кауфману остановить наступление и как можно скорее вывести свои войска из Бухары. Несмотря на то что Кауфман не собирался аннексировать саму Бухару, окончательное размещение войск в Самарканде и Каттакургане (которые вместе с окружающими территориями составили Заравшанский округ) оставалось под вопросом. Кауфман с самого начала стремился удержать Самарканд как ключ к водоснабжению Бухарского оазиса, и Милютин отстаивал эту позицию в Петербурге в противовес точке зрения Министерства иностранных дел и Министерства финансов. В конце концов, как часто бывало в отношении Центральной Азии в предыдущее десятилетие, Кауфман и Милютин взяли верх, и в 1873 году этот район был официально аннексирован Россией.
Уважение России к целостности Бухары подверглось испытанию уже очень скоро после победы 1868 года. В конце лета того года старший сын эмира Абдул-Малик, катта-тюра (кронпринц), и бек Карши взбунтовались. В то время как Музаффар, уже имевший разногласия с аристократией и духовенством, добавил к своей непопулярности сдачу русским, катта-тюра, наоборот, был популярен благодаря своей непримиримой ненависти к ним. Он нашел приют в Шахрисабзе, где собрал все недовольные силы ханства и стал представлять серьезную угрозу для своего отца. Чтобы не допустить прихода к власти антироссийской партии и возобновления военных действий, а также чтобы продемонстрировать Музаффару ощутимые преимущества дружбы с русскими, генерал фон Кауфман решил поддержать эмира.
Чтобы припугнуть правителей Шахрисабза, генерал-губернатор приказал начальнику Заравшанского округа генерал-майору А.К. Абрамову усилить войска в Джаме, на границе между Самаркандом и Шахрисабзом, однако воздерживаться от активных военных действий.
Тем временем Абдул-Малик, подняв знамя мятежа в Бухаре, нашел союзников среди туркменских и казахских племен и даже в Хиве. В разное время мятежники удерживали Нурату, Чиракчи и Карши. В конце лета русская разведывательная экспедиция, направлявшаяся в сторону Китаба, вынудила беков Шахрисабза отозвать свои войска из Бухары и остановила наступление кронпринца. И все же угроза, что популярный, энергичный и враждебно настроенный Абдул-Малик может сместить своего непопулярного и уступчивого отца, оставалась. Поэтому, когда Музаффар позвал на помощь Абрамова, русский генерал двинулся на Карши, 21 октября разбил катта-тюру и через два дня занял Карши. После недолгой оккупации Абрамов 27 октября передал Карши эмиру. Музаффар был так благодарен за это своим русским избавителям, что попросил их захватить для него Шахрисабз и Яккабаг. Он даже предложил им оплатить военные расходы. Однако к тому времени Шахрисабз был так напуган демонстрацией русской силы, что его беки сами пообещали вернуть Яккабаг эмиру. Проблема Шахрисабза была временно устранена. Абдул-Малик с небольшим отрядом верных ему людей после еще нескольких попыток поднять мятежи в Шахрисабзе, Гиссаре, Карши и Кермине бежал в Нурату, а затем в конце декабря в Хиву. Остаток жизни он провел изгнанником в Хиве, Афганистане, Кашгаре и в конце концов в Индии, где и умер в 1909 году в Пешаваре.
Петербург плохо отнесся к экспедиции генерала Абрамова против Карши. 28 декабря Стремоухов предостерег Кауфмана в отношении нежелательности «военного вмешательства» в «политические дела соседнего ханства» и вновь настаивал на необходимости «как можно скорее уйти из Самарканда и всего Заравшанского округа» и «возвращении на восточную сторону» водораздела между бассейнами Амударьи и Сырдарьи.
Из-за разрушений, вызванных мятежом Абдул-Малика, Бухара просрочила выплату контрибуции России. В начале 1869 года русский промышленник и купец М.А. Хлудов предложил ссудить эмиру 276 000 рублей, которые тот был должен, если русское правительство выступит гарантом займа. Кауфман приветствовал предложение Хлудова как способ поставить Бухару в зависимость от русского капитала и таким образом укрепить политическое влияние русской столицы и ее экономические связи с Бухарой. Вероятно, чтобы избежать такого расширения активности русских в Бухаре, которое угрожало бы политике невмешательства, Петербург предложил Хлудову довольствоваться гарантиями займа от коммерческого сообщества Бухары. Тем не менее эмир согласился возложить это бремя на своих купцов, чтобы получить необходимые средства, и последняя часть контрибуции была выплачена спустя семь месяцев, в апреле 1870 года. Задержка отчасти объяснялась ходившими в Бухаре слухами, что Кауфман, который тогда находился в Петербурге, вот-вот будет заменен другим генерал-губернатором с последующим изменением русской политики.
Уверенность, что условия, предписанные ему в 1868 году, должны быть смягчены, не покидала эмира Бухары. Сразу же после заключения мирного договора в июне 1868-го Музаффар попросил дозволения, чтобы его четвертый и любимый сын Абдулфаттах-хан учился в Петербурге. Несмотря на то что император и Кауфман дали согласие, мятеж Абдул-Малика не позволил этому плану осуществиться. В июле 1869 года эмир решил послать своего любимца в Петербург в качестве номинального главы миссии, чтобы ходатайствовать перед императором о возвращении Бухаре территорий, завоеванных русскими. Хотя до покорения ханств правителям Центральной Азии было отказано в прямых сношениях с императорским правительством, после заключения договора 1868 года такие сношения допускались в качестве особой любезности. Коканд отправил в Петербург посольство вскоре после подписания своего договора в феврале 1868 года. Однако возможности таких посольств были ограничены чисто церемониальными функциями. В Петербурге в октябре 1869 года слова Кауфмана, что он обладает всеми правами решать вопросы на месте, были повторены бухарским послам еще раз. Александр II и его министры не только отказали эмиру в его просьбе, но и подтвердили, что отношения с соседними ханствами – это прерогатива генерал-губернатора Ташкента и Петербург не станет принимать непосредственного участия в этих делах. На обратном пути домой в марте 1870 года юный принц и сопровождавший его посол сделали в Ташкенте последнюю попытку добиться возвращения Самарканда, но она также не имела успеха.
Несмотря на то что возвращение Самарканда Бухаре неоднократно обсуждалось в России зимой 1869/70 года, на тот момент оно было невозможным шагом для Петербурга ввиду неопределенного будущего русско-бухарских взаимоотношений. Первоначальной причиной того, что дружба эмира дрогнула, мог стать отказ России в его просьбе помочь ему подчинить Шахрисабз осенью 1868 года. Другим фактором, способствовавшим усилению напряженности в отношениях с Россией, стали действия эмира на востоке ханства в 1869–1870 годах. После шести-семимесячной кампании в 1869 году войска Музаффара захватили Гиссар и Куляб, беки которых никогда не признавали власти эмира и поддержали мятеж Абдул-Малика. В начале 1870 года войска Бухары подошли к Каратегину. Вплоть до лета предыдущего года Каратегин де факто был независимым, хотя формально подчинялся Коканду. В то время как войска Бухары устанавливали ее власть в Гиссаре и Кулябе, кокандские войска вошли в Каратегин и, захватив в плен его правителя Музаффар-шаха, отправили его в Коканд и посадили на его место Шир-Али. После покорения Куляба Бухара обвинила Шир-Али, что он поддерживал бывшего бека Куляба Сари-хана. Бухарские войска вошли в Каратегин и помогли племяннику Музаффар-шаха Рахиму изгнать Шир-Али. Хан Коканда пожаловался в Ташкент, что Бухара вторглась в его владения. Генералу фон Кауфману как представителю державы, от которой зависели оба ханства, важно было не допустить столкновения между ними, поскольку проигравший затаил бы обиду на Россию. Решив, что письмо, согласно которому Шир-Али участвовал в борьбе Сари-хана с Бухарой, было фальшивкой, Кауфман посоветовал эмиру вернуть Каратегин Коканду и убедить Худояра отложить задуманную им экспедицию для возвращения этой провинции. Однако в это время Шир-Али был схвачен бухарцами при попытке отвоевать Каратегин. Тогда Кауфман предложил компромисс. Эмир должен был освободить Шир-Али, а Худояр – Музаффар-шаха и снова сделать его правителем Каратегина. Бухара и Коканд согласились на план Кауфмана, но Мухаммад Рахим успешно отбил попытку Коканда вернуть правление в руки его дяди и продолжил править Каратегином как независимым государством еще шесть лет. Несмотря на то что посредничество России в споре за Каратегин, возможно, усилило ее влияние, оно мало чем помогло снизить напряженность между Ташкентом и Бухарой. Кауфмана, безусловно, задела попытка эмира вступить в переговоры с Петербургом через его голову. Кроме того, как считал Милютин, его также рассердило, что Музаффар предпринял экспедицию в Гиссар и Куляб без его ведома и согласия. Музаффар, со своей стороны, был разочарован неудачей миссии своего сына в России и, возможно, тоже чувствовал себя задетым восстановлением власти Коканда над Каратегином. Несмотря на заключенное в конце 1869 года соглашение между Кауфманом и эмиром, позволявшее каждому из государств преследовать грабителей на территории другого и ставшее необходимым из-за распространения на границе беспорядков, которые сопутствовали вспыхнувшей в восточной части Бухары междоусобице, к весне 1870 года Ташкент смотрел на Бухару с большим подозрением.
В начале 1869 года Кауфман доложил Милютину, что в Бухаре растут антирусские настроения и что Музаффар колеблется между страхом перед Россией и страхом перед эмиром Кабула и британским протеже Шир-Али. Вопреки уверениям Стремоухова, что центральноазиатская коалиция против России является «несбыточной фантазией», Кауфман в январе и феврале 1870 года по-прежнему предупреждал о планах Шир-Али усилить свою позицию на Амударье и втянуть Бухару, Шахрисабз и Хиву в антирусский альянс. В марте и апреле Кауфман сообщал Милютину о своих подозрениях, что Бухара ведет переговоры с Турцией, а также с Хивой и Афганистаном.
Более того, в феврале 1870 года эмир так и не заплатил причитающийся остаток контрибуции. Эта и другие причины, как, например, то, что уход русских из Самарканда может быть воспринят населением Центральной Азии как слабость, были приведены британскому послу в Петербурге сэру Эндрю Бьюкенену в качестве оправдания продолжающейся оккупации Самарканда русскими. Предложение, сделанное Кауфманом в январе или в начале февраля, что он вернет Самарканд эмиру, если тот прибудет в этот город и примет его лично из рук Кауфмана, было сделано либо с целью публично унизить Музаффар ад-Дина, либо с пониманием, что протокол и собственная гордость не позволят эмиру принять его. В любом случае предложение было отклонено, и русская администрация по-прежнему твердо держала город в своих руках.
Русско-бухарское урегулирование, 1870–1872 гг
Чтобы прояснить намерения Бухары, Кауфман в середине мая 1870 года отправил туда посольство под началом коменданта Джизакского уезда полковника С.И. Носовича. В то же время генерал Абрамов в Самарканде сделал примирительный жест, приурочив к прибытию Носовича пропуск большого количества воды из Заравшана в Бухару. После крайне сухой зимы ханство страдало от острой нехватки воды. В Бухаре Носович обнаружил конкурирующее посольство от Шир-Али и подтвердил, что Музаффар ведет переговоры с Хивой и с Турцией. После некоторого колебания, вызванного угрозами со стороны афганцев, эмир в начале июня решил остаться верен России, возможно, из опасения, что в антирусском альянсе ему придется нести все тяготы борьбы в одиночку. Он тепло принял Носовича и попросил русских о помощи в защите Бухары от Афганистана. В особенности ему хотелось получить в дар четыре тысячи винтовок, а также техническую и военную помощь от русских мастеров по изготовлению пушек, оружейников и офицеров, способных обучить его армию. Носович не стал обнадеживать эмира, а просто посоветовал изложить свою просьбу в письме к генерал-губернатору. На русского посланца произвело впечатление, что Музаффар посчитал дружбу Кауфмана более надежной, чем дружба всех его мусульманских соседей.
Поскольку Россия уже более года обсуждала с Англией создание в Центральной Азии нейтральной зоны, или пояса буферных государств, Кауфман отказал эмиру в его просьбе о военной помощи. Более того, он предостерег Музаффара от открытого разрыва с Афганистаном и посоветовал ограничиться удержанием правого берега Амударьи. Тем не менее миссия Носовича на время улучшила атмосферу во взаимоотношениях двух стран. Кауфман с оптимизмом сообщил Горчакову об успехах Носовича: «Эмир твердо решил придерживаться своего альянса с Россией. Он отверг всякую связь с планами Кабула и Шахрисабза… Он видит свое спасение только в дружбе со своим могучим соседом, в отношении которого готов действовать как подвластный, почти как вассал».
Музаффару не пришлось долго ждать выгод от своего обещания лояльности по отношению к России. В конце июня 1870 года отряд казаков, действовавших в окрестностях Самарканда, подвергся нападению неизвестных налетчиков. В то же самое время участились набеги на приграничные области Заравшанского округа, территория которого только что удвоилась за счет покорения Абрамовым мелких княжеств Кохистана и верхнего Заравшана. Ташкент подозревал в этом беков Шахрисабза Джурабека и Бабабека и, главное, обвинял их в укрывательстве Хайдарбека, главаря грабителей, которого считали виновным в нападении на казаков. В результате Кауфман приказал Абрамову захватить города-близнецы Шахр и Китаб, которые вместе и составляли Шахрисабз, и передать их Музаффару. Почти годом раньше вторая просьба эмира к русским о помощи в завоевании Шахрисабза была отвергнута, поскольку в то время Джурабек и Бабабек старательно пытались усыпить бдительность России, соглашаясь на все ее требования и передав ей беглецов из русского Туркестана. Однако теперь Кауфман посчитал, что Шахрисабз устроил провокацию или просто сделал вид, что верит в это, чтобы укрепить свою возобновленную дружбу с Музаффаром. 14 августа после трехдневной осады Абрамов взял города-близнецы и 16 августа официально передал их бухарским властям. Джурабек и Бабабек бежали в Коканд, хан которого выдал их русским. Имея в виду, как можно использовать пленных беков в будущем против непокорной Бухары, Ташкент обошелся с ними хорошо и даже пожаловал им звания в армии Туркестана. Джурабек вышел в отставку в чине генерал-майора, Бабабек – в чине полковника. Хайдарбека схватили, судили в Самарканде за нападение на казаков, но оправдали.
Весной 1871 года цикл русско-бухарских взаимоотношений стал повторяться. Из-за неурожая предыдущей осенью в Бухаре начался голод. Многие бухарцы считали причиной неурожая нехватку воды для орошения и обвиняли русских из Самарканда, что они не воспользовались дамбой и не обеспечили Бухаре достаточно воды. Более того, из-за высоких цен на зерно в русском Туркестане Кауфман запретил любой экспорт зерна. Попытки Музаффара добиться снятия запрета, чтобы уменьшить проблему голода, закончились неудачей. Самое большее, что мог сделать Кауфман, – это отправить в качестве подарка 54 тонны зерна. Бухару наводнили слухи о заговоре против эмира и возобновлении переговоров эмира с соседними правителями против России. Несмотря на все уверения Музаффара в дружбе с Россией, генерал-губернатор был обеспокоен этими слухами. По этой причине весной 1871 года он отправил в Бухару К.В. Струве, чтобы тот собрал информацию о положении дел там, заверил эмира в поддержке России и узнал мнение того насчет предполагавшейся русской кампании против Хивы. Струве, профессиональный дипломат, возглавлявший злополучное посольство 1865–1866 годов, с 1868 по 1873 год был прикомандирован к Кауфману в качестве дипломатического доверенного лица и связующего звена с Министерством иностранных дел. На этот раз Струве удалось прояснить обстановку. Он пришел к заключению, что эмир настроен к России благожелательно. Музаффар заявил, что готов разрешить русским войскам пройти по его территории в направлении Хивы и обеспечить эти войска необходимым продовольствием. Говоря словами британского посла в России, отношения Ташкента с Бухарой снова стали «полностью удовлетворительными».
В июне Кауфман в очередной раз продемонстрировал доказательства добрых намерений России в отношении эмира Бухары. Один из вновь назначенных беков Шахрисабза посетил генерал-губернатора в Самарканде и выказал ему уважение, которое полагалось выказывать только одному эмиру. За такое нарушение этикета Музаффар сместил бека, и тот бежал в Самарканд. При отсутствии какого-либо договора об экстрадиции и с учетом неподчинения эмира требованию русских о выдаче дезертиров Кауфман вполне мог предоставить беку убежище. Вместо этого, чтобы доказать намерение России поддерживать власть эмира над его подданными, генерал фон Кауфман передал ему беглеца, который по совету генерала получил прощение Музаффара.
Зимой 1871/72 года вопрос об использовании воды из реки Заравшан был наконец решен. В Самарканде собрался комитет, состоявший из трех русских и трех бухарцев, под председательством генерал-майора Абрамова, который принял решение заменить старые водораспределительные сооружения, которые приходилось каждый год ремонтировать, на новые, построенные за счет русского правительства. Раньше использовавшие воду для орошения крестьяне, большая часть которых проживала с бухарской стороны границы, платили ежегодный налог, чтобы покрыть расходы на ремонт. Теперь эти средства должны были идти на оплату расходов, потраченных Россией в ходе строительства новых сооружений. Кроме того, было решено, что два раза в год, если Бухара сообщит о нехватке воды, каналы на самаркандском участке будут закрыты, чтобы повысить уровень воды в реке на территории ханства.
В этот же период решился и другой вопрос, стоявший перед русской оккупационной администрацией в Самарканде. Раньше бухарское духовенство получало доход от большого количества вакуфных земель (участков, принадлежащих мусульманским религиозным и благотворительным институтам), которые теперь оказались под управлением русских в Заравшанском округе. Точно также самаркандское духовенство владело многими участками на территории, по-прежнему остававшейся под управлением эмира. Поскольку доходы от участков на территории ханства были больше, чем доходы от участков в Заравшанском округе, Музаффар конфисковал первые и разрешил Кауфману конфисковать вторые.
Услужливое поведение Кауфмана в случае с беглым беком из Шахрисабза и урегулирование вопросов с водой Заравшана и вакуфными землями помогли примирить Музаффара с его новым статусом клиента России. Но еще более действенной в этом отношении стала неудача его последнего отчаянного обращения к Британии и Турции за помощью против России. Посольства, отправленные летом 1871 года в Калькутту и Константинополь, вернулись на следующий год, не привезя с собой даже обещания поддержки. Тем временем опасения Бухары в отношении грядущего нападения русских развеялись весной 1872 года, когда эмир по предложению Кауфмана отправил посольство в Ташкент, чтобы убедиться в отсутствии каких-либо военных приготовлений со стороны России. На обратном пути в Бухару в конце апреля посольство сопровождал чиновник Министерства финансов Н.Ф. Петровский, чьей основной задачей было выяснить состояние русской торговли с Бухарой.
Несмотря на радикальное изменение отношения Бухары к России за прошедшие шесть с половиной лет, Петровского, как и Глуховского в 1865 году, поразила развитая система шпионажа, крайняя подозрительность бухарских властей и ограничения, наложенные на передвижение официальных представителей дружественной державы. К Петровскому относились со всем внешним уважением, полагающемся представителю фактического протектора Бухары, однако выполнение задачи по сбору информации о торговле в ханстве на каждом шагу сталкивалось с препонами, чинимыми официальными сопровождающими, которые запрещали ему общаться с людьми, разгуливать по городам и даже посещать некоторые из них (Чарджоу и Керки) и постоянно следили за ним. Кроме того, Петровский получил сообщения, что Музаффар возобновил общение со своими мусульманскими соседями. Предположительно, посланцы из Афганистана и Хивы отбыли из Бухары непосредственно перед его приездом.
Петровский предложил установить прямое почтовое сообщение между столицей ханства и Каттакурганом на русской границе. Бухарское правительство отказалось, заявив, что в этом нет необходимости. И следующие полтора десятилетия письма продолжали отправлять со случайными путешественниками. Бухара могла позволить себе отказаться от предложения Петровского, поскольку оно не сопровождалось никаким официальным давлением. Вся политика Петербурга в отношении Бухары состояла в поддержании дружеских отношений, власти эмира в его стране и законных прав русских купцов. В результате равнодушия России ко всему, что выходило за пределы этих аспектов, Бухара в значительной степени оставалась предоставленной самой себе.
Миссия Петровского в очередной раз проиллюстрировала трудности, с которыми сталкивалась Россия в получении надежной информации о зависимых от нее центральноазиатских странах. В отсутствие каких-либо постоянных представителей в ханствах Ташкенту приходилось полагаться на миссии, отправляемые с разными целями в среднем раз в год. Успех таких миссий зависел от умения тех, на кого они возлагались, обходить препятствия, которые неизменно ставили перед ними бухарские власти. Будучи в столице, миссия Носовича 1870 года находилась фактически под домашним арестом, если не считать приглашений от знатных бухарцев. Кушбеги заявил, что правительство эмира не может взять на себя ответственность за безопасность русских на столичных улицах, если у них не будет сопровождения. Музаффар пошел еще дальше. Он отказал миссии в праве свободно передвигаться по городу, аргументируя это тем, что иностранцам нельзя ездить по улицам верхом, а пешком русские ходить не захотят.
Практика получения русскими миссиями личных подарков от эмира и правителей провинций соответствовала традициям Центральной Азии, но, несомненно, ограничивала их эффективность в поддержании отношений и сборе информации. Члены миссии Носовича получили в подарок халаты и лошадей. То же самое было и со Струве. Носович получил в подарок 400 рублей, а Струве – 600, хотя генерал фон Кауфман запретил русским представителям брать деньги. Полковник Колзаков, который в 1871 году выразил эмиру соболезнования от России в связи со смертью одного из его сыновей, также получил различные подарки, хотя отказался надеть халат поверх русского мундира. Петровский получил от бека Кермине халаты, лошадей и тоже деньги.
Неэффективность такого способа сбора информации лучше всего можно продемонстрировать на примере торговли невольниками. Несмотря на то что договор 1868 года не упоминал работорговлю, Россия не делала секрета из своего неодобрительного отношения к этой практике, повсеместно осуждаемой на Западе. Надеясь убедить Россию вернуть Самарканд, бухарский посол, который сопровождал сына эмира в Петербурге в 1869 году, заявил, что Музаффар запретил торговлю невольниками в Бухаре, чтобы угодить императору. Один из участников миссии Носовича Л.Ф. Костенко подтвердил, что невольничий рынок в столице был закрыт с 1868 года, однако он не имел возможности удостовериться в этом лично. В 1871 году Струве не нашел доказательств существования работорговли, но его свобода также была ограничена властями. В следующем году Петровский сообщил, что работорговля по-прежнему ведется по всему ханству и что он лично побывал на крупнейшем невольничьем рынке в караван-сарае на базаре в центре столицы. Секретарь американского представительства в Петербурге Евгений Шуйлер, который посетил Бухару в 1873 году, подтвердил доклад Петровского и даже купил невольника и в качестве доказательства привез его в Россию.
В 1872 году было наложено первое ограничение на суверенное право эмира поддерживать отношения с другими государствами, кроме России. Мирный договор 1868 года никак не ограничивал этого права. Музаффар продолжал обмениваться посланиями с Хивой, Афганистаном и Османской империей. Но когда весной 1872 года бухарский посол явился в Константинополь в поисках турецкой и британской помощи против России, Ташкент возмутился. Впоследствии Музаффар согласился отказаться от своего права напрямую контактировать с Портой без предварительного уведомления генерал-губернатора Туркестана. Но на этом проблемы, видимо, не закончились, поскольку в январе 1873 года посол России в Константинополе жаловался по поводу действий другого посланца из Бухары.
Вопрос о заключении нового договора
Результаты первых четырех с половиной лет зависимости Бухары от России оказались для генерала фон Кауфмана несколько разочаровывающими. Между Бухарой и Ташкентом то и дело возникали трения. Музаффар заигрывал с антирусскими правителями Афганистана, Хивы и Турции; его правительство пыталось скрыть продолжающуюся работорговлю; поддержание взаимоотношений с помощью спорадических миссий оказалось неудовлетворительным; русская торговля в Бухаре расширялась недостаточно активно.
Короче говоря, из-за российской политики невмешательства во внутренние дела ханств и крайнего нежелания возлагать на империю дополнительное бремя, политическое и экономическое господство России над Бухарой оказалось далеко не полным.
Уже в 1871 году Кауфман предлагал дополнить несовершенные договоренности 1868 года новым, куда более обязывающим договором. Предложение генерал-губернатора должно было: 1) сделать более определенной существующую русско-бухарскую границу, оставляя Заравшанский округ за русскими; 2) разместить в Бухаре русского торгового представителя, а в Ташкенте – постоянного представителя эмира; 3) отрегулировать выдачу коммерческих виз и паспортов; 4) обеспечить русским подданным в Бухаре право заключать разнообразные сделки и использовать природные ресурсы страны; 5) сделать обязательным выдачу беглых преступников; 6) установить регламент ведения судебных процессов между русскими и бухарцами. Кроме того, Кауфман предложил секретное дополнение к новому договору, которое обязывало эмира: 7) следовать предписаниям русского правительства при ведении дел с другими соседями ханства; 8) следовать советам генерал-губернатора Туркестана при назначении кушбеги и беков в провинциях, граничащих с Россией; 9) не предоставлять судам Афганистана и других иностранных держав права прохода по Амударье; 10) дать России право иметь пароходные пристани на бухарских берегах Амударьи. Со своей стороны, оно обязывало генерал-губернатора: 11) помогать эмиру в борьбе с внутренними и внешними врагами в случаях, если сама Бухара не является агрессором; 12) гарантировать владениям эмира существующие границы; 13) ходатайствовать перед императором о признании наследником эмира того из его сыновей, кого назначит Музаффар, и о гарантиях того, что к нему перейдут владения его отца (беглый Абдул-Малик был бы навсегда лишен права наследования). Наконец, 14) оно обязывало Музаффара в качестве любезности императору запретить работорговлю и принять шаги к постепенному запрету рабства как такового. Предложенное Кауфманом секретное соглашение резко ограничивало суверенитет эмира Бухары и делало его де-юре вассалом Российской империи. Его лишили бы контроля над международными делами Бухары, права делать важные назначения, распоряжаться собственной территорией, а Россия получила бы право голоса при назначении его преемника.
Предложения генерал-губернатора абсолютно не пришлись по вкусу Петербургу. На заседании правительства, прошедшем в столице 4 ноября 1872 года, наиболее радикальные статьи были отвергнуты, а остальные приняты, но только в смягченном виде. Кауфману велели: 1) установить в Заравшанском округе такую же систему управления и налогообложения, как в остальной части русского Туркестана (до сих пор в Самарканде сохранялась старая бухарская административная система), но не делать публичных заявлений об аннексии Заравшанского округа; 2) дать ясно понять эмиру, что Россия намеревается действовать как добрый сосед и не собирается аннексировать или подчинять его страну, хотя русское влияние в ханстве продолжит превалировать; 3) при благоприятных обстоятельствах заключить с эмиром новый договор, включающий в себя размещение в бухарских городах русских торговых агентов и постоянного представителя Бухары в Ташкенте, а также подготовку подробных правил ведения торговли, занятия ремеслами, заключения сделок, выдачу паспортов и передачу беглых преступников; 4) отказаться от идеи заключения секретного соглашения. Если эмир согласен, то в новый договор можно будет включить обязательство прекратить работорговлю. Советы, касающиеся международных дел эмира и назначений на важные должности людей, выгодных России, могут передаваться эмиру неофициально генерал-губернатором. А если бы эмир сам обратился с соответствующей просьбой, Петербург не будет против признания наследником одного из его сыновей.
Петербург, как всегда, заботился о том, чтобы не зайти в Центральной Азии слишком далеко и слишком быстро, опасаясь перенапрячь финансовые или военные возможности России или спровоцировать Британию на открытое противостояние. В то время позиция Британии была особенно важна, поскольку продолжавшиеся более трех с половиной лет переговоры между Британией и Россией, преследовавшие цель разрядки отношений в Центральной Азии, приближались к успешному завершению. Кроме того, Россия стояла на пороге отправки новой экспедиции против враждебно настроенного Хивинского ханства, для успеха которой имел существенное значение нейтралитет Британии. В результате заключение нового договора с Бухарой пришлось отложить до решения вопроса с Хивой.
Англо-русские переговоры, 1869–1873 гг
До 1869 года британский Кабинет министров не проявлял большой озабоченности продвижением русских войск и русского влияния в Центральной Азии. После неудачной попытки Британии в 1836–1841 годах навязать Афганистану вассальную зависимость Лондон перешел к политике невмешательства на территориях, расположенных за пределами долины Инда. Сэр Джон Лоуренс, вице-король Индии с 1864 года и ярый сторонник политики невмешательства, за время с 1864 по 1867 год несколько раз отказывал Худо-яру и Музаффару в их просьбах о помощи в борьбе против русских. Политика Лондона и Калькутты основывалась на том, что Афганистан должен оставаться независимым буферным государством, дружественным по отношению к Британии и удерживающим Россию на безопасном расстоянии от границ Индии. Однако после смерти в 1863 году эмира Дост Мухаммада его сыновья яростно стали бороться за наследство, что вскоре стало угрожать целостности Афганистана и вызвало вероятность русского вмешательства. В результате нараставшего паралича афганской государственной власти и продвижения России в направлении Амударьи в Лондоне завязалась борьба между сторонниками политики, проводимой Лоуренсом и министром по делам Индии сэром Стаффордом Норткотом, и сторонниками «перспективной политики» во главе с сэром Генри Роулинсоном и другими выдающимися ветеранами службы в Индии. В своей нашумевшей статье в «Квортерли ревью» за октябрь 1865 года Роулинсон утверждал, что, если возникнет необходимость защиты Индии от приближения русских, Британия должна иметь полную свободу действий для наступления на Кандагар и Герат в Афганистане. После восстановления в 1868 году Совета государственного секретаря по Индии, не собиравшегося в течение девяти лет, Роулинсон пошел дальше. В своем официальном меморандуме он открыто потребовал отказа от традиционной политики «мастерского бездействия» и установления над Афганистаном британского «квазипротектората».
Отчасти чтобы защитить политику правительства, Лоуренс в сентябре 1867 года предложил разделить Центральную Азию на английскую и русскую сферы влияния. Таким образом, Британия могла бы без опасений относиться к расширению влияния России в Бухаре и Коканде и даже приветствовать «цивилизационный эффект» такого влияния. Несмотря на то что Норткот отверг предложение Лоуренса, как бесполезное, а премьер-министр лорд Дерби сомневался, можно ли полагаться на какое-либо взаимопонимание с Россией, вице-король вернулся к своему предложению в ноябре 1868 года, после окончательной победы России над Бухарой и получения агрессивного меморандума Роулинсона, который Норткот переслал в Калькутту. 4 января 1869 года правительство Индии официально отвергло предложения Роулинсона, предпочтя им «некоторое ясное взаимопонимание» с Россией, с помощью которого последней «можно было дать понять в твердой, но вежливой форме, что ей не разрешат вмешиваться в дела Афганистана или какого-либо другого государства, граничащего с нами». Гладстон, первый министерский срок которого начался в декабре 1868 года, поддержал Лоуренса авторитетом британского правительства и утвердил его политику. Однако вместо того, чтобы настаивать на разделении Центральной Азии на сферы влияния, министр иностранных дел в правительстве Гладстона граф Кларендон в феврале 1869 года предложил русскому послу в Лондоне барону Ф.И. Бруннову определить «нейтральную территорию» между владениями России и Британии. Князь Горчаков поддержал эту идею (которая впервые была предложена британцам в 1844 году его предшественником графом Нессельроде) и предложил на роль такой «независимой зоны» Афганистан, заявив, что Россия рассматривает эту страну «как находящуюся полностью за пределами сферы, внутри которой России может потребоваться распространить свое влияние». Именно так Горчакову представлялась нейтральная зона за пределами русской сферы влияния.
Лондон, конечно, не мог согласиться на нейтральный статус Афганистана. В апреле 1869 года под давлением индийского правительства (здесь и далее под «индийским правительством» автор подразумевает англо-индийскую администрацию. – Пер.) Кларендон отверг предложение Горчакова и предложил, «чтобы верхний Оксус (Амударья), находящийся южнее Бухары, стал пограничной линией, которую не могли бы пересекать военные силы ни одной из двух держав». Это выглядело как возвращение к первоначальному предложению Лоуренса о разграничении сфер влияния, но Кларендон все еще мыслил в терминах нейтральной зоны. Он указал, что эта линия по верхней Амударье «предположительно пройдет по большому участку пустынной земли, ранее отмеченному на карте как владение хана Хивы, находящемуся между Афганистаном и территорией, которой уже овладела Россия». России разрешалось бы переходить Амударью в случае необходимости проведения карательной экспедиции против Хивы, но только при условии, что после этого она снова отойдет на правый берег реки. Таким образом, две разные концепции – концепция нейтральной зоны и концепция демаркации сфер влияния – оказались смешаны друг с другом. Кларендон думал о нейтральной зоне между Гиндукушем, который он считал северной границей Афганистана, и Амударьей, но в то же время предполагал, что эта река будет «пограничной линией» между британской и русской сферами влияния. Министры иностранных дел встретились 2 сентября в Гейдельберге, но не добились прогресса. Когда Кларендон повторил свое предложение, указывая, что Амударья – это «наиболее предпочтительная демаркационная линия для обозначения нейтральной территории между русскими и британскими владениями», Горчаков возразил, снова предложив нейтральный статус всего Афганистана.
Тем временем граф Мэйо, который в 1869 году стал преемником Лоуренса, продолжал из Калькутты настаивать на разделении Центральной Азии на зоны влияния. 3 июня он предложил, чтобы вместо нейтральной зоны между Индией и Россией был обозначен «широкий пояс независимых государств». Афганистан, Кашгар и Калат вошли бы в британскую сферу влияния; Хива, Бухара и Коканд стали бы такой же сферой для России. Две великие державы были бы связаны между собой «взаимными обязательствами невмешательства» в сферы влияния друг друга. Чтобы подтолкнуть переговоры к соглашению на этой основе, Мэйо отправил Т. Дугласа Форсайта через Лондон в Петербург, куда Форсайт прибыл в октябре.
Форсайт успешно направил переговоры на обсуждение британской и российской ответственности за поддержание мира на двух сторонах от Амударьи в соответствии с их сферами влияния. Еще 2 июня Горчаков просил Британию использовать свое влияние на Кабул для предотвращения его возможного нападения на Бухару, на что Лондон впоследствии согласился. 1 ноября Милютин и Стремоухов приняли контрпредложение Форсайта, что «Россия должна употребить все свое влияние, чтобы удержать Бухару от нападения на афганские территории», тогда как Британия использует свое влияние, чтобы не допустить нападения Афганистана на Бухару. Чтобы установить границы российской власти внутри ее сферы влияния, Милютин и Стремоухов поинтересовались, будет ли оккупация Бухары русскими, если таковая потребуется, «рассматриваться как нарушение взаимных договоренностей между Россией и Англией». Форсайт выразил свое личное мнение, что «до тех пор, пока будет сохраняться целостность Афганистана, не будет возникать никаких возражений против наказания, или даже – если это, действительно, потребуется – оккупации этой страны в целом или ее части». Таким образом, Россия, а также, очевидно, и Британия будут иметь полную свободу действий внутри своей сферы влияния. Лондон не стал опровергать интерпретацию Форсайта, а Мэйо выразил глубокое удовлетворение работой своего заместителя. 5 ноября император согласился с Форсайтом, что Россия и Британия, которых Милютин и Стремоухов именовали «патронами», или «протекторами», Бухары и Афганистана соответственно, должны удерживать своих клиентов от агрессии. Однако Александр II закрепил путаницу, сообщив Форсайту, что одобряет концепцию «нейтральной зоны».
На самом деле концепции нейтральной зоны и сфер влияния были бы совместимы при наличии нейтральной зоны между сферами влияния. Однако в ноябре 1869 года Лондон и Калькутта исключили возможность создания нейтральной зоны. Убедившись, что эмир Шир-Али уверенно контролирует афганский Туркестан до самой Амударьи, они отказались от первоначальной идеи Кларендона и объявили Амударью северной границей Афганистана, как это было в последние годы правления Дост Мухаммада. В феврале 1870 года британский посол в Петербурге сэр Эндрю Бьюкенен предложил Горчакову и Стремоухову, чтобы Россия последовала политике, похожей на политику Калькутты, по созданию на русской границе «ряда находящихся под ее влиянием, но не подчиненных, или нейтральных, государств». Когда в ноябре 1872 года русский товарищ министра иностранных дел Вестман снова вернулся к идее нейтральной зоны, преемник Бьюкенена лорд Август Лофтус ответил: «Термин „нейтральная зона“… относится только к независимым государствам, расположенным между [южной] границей Афганистана и границей России, и этой роли отлично соответствует Бухара на севере и даже, пожалуй, Афганистан к югу от Оксуса». Поскольку лорд Гранвиль, который после смерти Кларендона в 1870 году занял пост министра иностранных дел, однозначно подтвердил слова Лофтуса, они могли считаться официальной точкой зрения Британии по этому вопросу. По мнению Лондона, нейтральная зона в действительности не являлась нейтральной, а состояла из британской и русской сфер влияния по обе стороны Амударьи.
Россия, со своей стороны, в течение трех лет отказывалась признавать Амударью северной границей Афганистана, настаивая, что Бадахшан, расположенный к югу от верховий этой реки, вместе с зависимым от него Ваханом является независимым государством, более того, государством, сохранение которого в качестве буфера жизненно важно для безопасности Бухары, Коканда и Кашгара. Бадахшан, подобно клинку, врезался в земли на правом берегу реки. Принадлежность этого стратегического клина к Афганистану создала бы особую опасность Бухаре, недавно получившей контроль над Кулябом, бежавший бек которого жил при дворе афганского эмира. Отказываясь признавать Амударью по всей длине границей Афганистана, Петербург фактически добивался создания нейтральной зоны, пусть даже ограниченной горным регионом, удаленным от основных дорог, соединявших Афганистан и Бухару. Настойчивость России в отношении этого, казалось бы, мелкого пункта была, без сомнения, тактическим ходом с целью избежать обязывающего урегулирования в Центральной Азии, пока Россия не решит своих проблем с Хивой. Подписание соглашения с Британией, пока Хива остается враждебной, могло ограничить свободу России в ее действиях в отношении хивинского хана. В апреле 1869 года Кларендон посчитал, что договоренность запрещает России иметь любой постоянный плацдарм на левобережных землях Амударьи, принадлежащих Хиве. Предложение Мэйо от июня 1869 года, согласно которому Хива отходила к сфере влияния России, что в большей степени соответствовало интересам русских, так никогда и не было передано Петербургу в качестве официального. Таким образом, если бы договоренность по Центральной Азии была достигнута, пока не решен вопрос с Хивой, Россия могла многое потерять и ничего не получить, кроме признания Британией уже полученных русскими территориальных приобретений.
Британия, которая инициировала эти переговоры из-за беспокойства о приближении русских к Индии, в конце концов довела их до успешного завершения. В сентябре 1872 года лорд Гранвиль справедливо предположил, что Петербург был бы готов заручиться благожелательным отношением Британии во время предстоящей кампании против Хивы, согласившись определить афганскую границу на условиях Лондона. Несмотря на то что поначалу Горчаков снова представил свои возражения в отношении признания афганского суверенитета над Бадахшаном и Ваханом и снова предложил считать нейтральной зоной весь Афганстан, он довольно быстро уступил после того, как Россия приняла решение атаковать Хиву. 31 января 1873 года Горчаков признал афганскую границу в соответствии с заявлением Великобритании и пониманием, что Британия «употребит все свое влияние», чтобы убедить Кабул поддерживать мир и воздерживаться от дальнейших завоеваний. В действительности возможность создания нейтральной зоны была отвергнута в пользу граничащих друг с другом сфер влияния, хотя в течение следующих нескольких лет Россия заявляла, что договоренность 1873 года создала в Афганистане промежуточную нейтральную зону. Только в феврале 1876 года, когда Петербург стал опасаться реакции Британии на его действия против Коканда, он наконец согласился с мнением Лондона, что Афганистан – это часть британской зоны влияния, как Бухара – российской.
Англо-русские переговоры 1869–1873 годов завершились соглашением о границе между Бухарой и Афганистаном и договоренностью, что обе державы употребят свое влияние – Россия на Бухару, Британия на Афганистан, – чтобы защитить эту границу от нарушений с обеих сторон. На практике каждая из держав признала, что сфера влияния другой начинается от противоположного берега Амударьи. Таким образом, Британия получила от России обещание не переходить афганскую границу, в то время как Россия обеспечила признание своего влияния в Бухаре и косвенно в Коканде от единственной империалистической державы, имевшей свои интересы в Центральной Азии.