— От тебя! Она хмурится, как ты!
Она насупила брови, пародируя Шарпа, а он, в отместку, повалил её на кровать. Дождь стучал в окно.
— Поженимся?
Она не ответила. Со двора донёсся стук копыт по булыжнику и голоса.
— Кто-то приехал.
Шарп ждал ответа на свой вопрос. Девушка провела пальцем по шраму на его лице:
— Ты решишься осесть в Касатехаде?
Стрелок молчал. Жить в чужой стране? Стать «мужем Терезы», иждивенцем?
— Возможно. После войны.
Испанка кивнула. Четыре года французы хозяйничали в Испании. Мирной жизни никто не помнил. До того, как вступить в войну с Францией, Испания была её союзницей, пока её флот не был затоплен или захвачен вместе с французским под Трафальгаром. Мир стал редкой диковиной. Россия, Австрия, Италия, Пруссия, Дания, Египет, Индия — война везде, даже американцы в этом не отставали от старушки Европы. Два десятилетия, три континента, все океаны. Многие верили, что наступил конец света, предсказанный Библией. Бог знал, когда всё это кончится. Вполне вероятно, что только когда последний француз, жаждущий власти над миром, будет вколочен по шляпу в кровавую грязь.
— После войны. Конечно, Ричард.
Рука Терезы скользнула ему под исподнюю рубашку и принялась ласкать его грудь, но вдруг остановилась и извлекла наружу маленький золотой медальончик с портретом Джейн Гиббонс внутри. Шарп совсем забыл об этом талисмане, снятом им с мёртвого брата англичанки. Тереза щёлкнула крышкой и минуту разглядывала изображение:
— Ты встречался с ней в Англии?
— Э… да.
— Она красивая. Наверное.
Стрелок попытался отобрать медальон. Безуспешно. Испанка крепко сжала безделушку в кулаке.
— Наверное, ишь ты! Она красивая.
— Да.
Она кивнула, удовлетворённая:
— Ты собираешься на ней жениться.
Его рассмешила нелепость подобного предположения, но она настаивала:
— Да, собираешься, иначе не носил бы его у сердца!
Шарп терпеливо, словно маленькому ребёнку, объяснил:
— Просто глупое суеверие. Он как-то спас мне жизнь.
Тереза перекрестилась и попросила:
— Расскажи мне о ней.
Подтыкая под неё одеяло (единственное платье сушилось над огнём), Шарп старательно подбирал слова:
— Элегантная, смешливая. Богата и выйдет замуж за толстосума. Оранжерейный цветок.
Она отбросила иронию, как всегда, когда речь заходила о деньгах:
— Как вы познакомились?
Избранная ею тема для беседы не вызывала в нём воодушевления.
— Ну же, как?
— Она хотела знать, как погиб её братец.
— Ты её просветил?
— Не совсем. Я сообщил, что паршивец убит французами в бою.
Тереза развеселилась. Она-то помнила, насколько бесславно встретил свой конец лейтенант Гиббонс: он покушался на жизнь Шарпа, и сержант Харпер проткнул его штыком.
В памяти же Шарпа всплыл мягкий сумрак церквушки в Южном Эссексе, светловолосая девушка, вслушивающаяся в его речь и пафосная фальшь эпитафии на мраморном надгробии:
«Светлой памяти нашего прихожанина, лейтенанта Кристиана Гиббонса, 4 февраля 1809 года из ополчения графства добровольно ушедшего в армию, изнемогающую на просторах Испании в борьбе с тиранией. Он пал под Талаверой, покрыв своё имя неувядаемой славой 8 июля 1809 года в возрасте двадцати пяти лет. Водительствуемое им воинство повергло превосходящего числом врага и захватило французское знамя, первое из захваченных нашей армией в Испании. Камень сей воздвигнут сэром Генри Симмерсоном, командиром героического полка и его братьями-прихожанами. 1810 от Р. Х.»
Шарп читал надпись и дивился хитрому переплетению лжи и правды. Захват орла был вызван необходимостью смыть позор потери полком собственного знамени по вине Симмерсона, за что он и был отстранён от командования частью.
Гиббонс отсиживался в тылу, пока Шарп с Харпером прорубались к вожделенному французскому штандарту. Между тем, из эпитафии человек посторонний мог понять, что орла отбили Симмерсон с Гиббонсом, при этом последний пал смертью храбрых. Истина уже сейчас мало кому помнилась, с годами она забудется окончательно, а надгробие и через двести лет будет всё так же лгать с непогрешимостью, присущей камню.
Размышления капитана прервал деликатный стук в дверь.
— Кто там?
— Прайс, сэр.
— В чём дело?
— Вас хотят видеть, сэр. Внизу.
Шарп чертыхнулся:
— Кто?
— Майор Хоган, сэр?
Интонация была вопросительная, Прайс сомневался, знакомо ли Шарпу это имя.
— Святый Боже! Я спускаюсь!
Тереза смотрела, как он торопливо натягивает сапоги и цепляет саблю:
— Это тот Хоган, которому мы посылали свои донесения?
— Точно. Уверен, тебе понравится. Походя Шарп тронул её платье, оно было ещё влажным, Ты к нам присоединишься?
— Позже.
В главном зале гостиницы было многолюдно, шумно и весело. Протолкавшись через толпу офицеров, Шарп нашёл ирландца обсыхающим у каминной решётки. С его одежды накапала небольшая лужица. Майор поднял руку в приветствии и указал Шарпу на окружающих:
— Отрадно видеть нашу армию в столь превосходном расположении духа.
Стрелок скептически хмыкнул:
— Они думают, что Бадахос сам падёт им в руки, как перезревшее яблоко.
Хоган указал глазами на потолок:
— Слышал, вы стали отцом?
Шарп подосадовал:
— Интересно, есть ли в Испании хоть кто-то, кому об этом ещё не раззвонили.
— О, не смущайтесь, мой дорогой. Это же прекрасное событие. Вина?
— Не откажусь. Как ваши дела?
— Я замёрз, промок и устал. А вы?
— Напротив, обогрет, сух и расслаблен.
Хоган выпил вина и достал табакерку:
— Французы квохчут, словно вспугнутые наседки. Вместо того, чтобы отбить Сьюдад-Родриго или послать подкрепления на юг, они обмениваются письмами, проклиная друг дружку. — майор поднял бокал, — Ваше здоровье, Ричард! Ваше и вашей семьи.
Скрывая смущение, Шарп чокнулся с ирландцем:
— Что привело вас сюда?
Майор вдохнул щедрую понюшку табака. Глаза его закатились, рот приоткрылся, и он чихнул, да так, что пламя свечей дёрнулось и едва не потухло:
— Святые угодники, что за мощная дрянь! Бадахос, Ричард, как всегда, Бадахос! Я должен осмотреть его укрепления и доложить пэру, — он вытер усы, — Что до меня, то я очень сомневаюсь, изменилось ли там что-нибудь с последнего раза.
Насколько Шарпу было известно, Хоган присутствовал при обеих провальных попытках штурма Бадахоса в 1811 году.
Майор продолжал:
— Гиблое место. Представьте себе стены с ваш Тауэр, да накиньте Виндзорский замок на высоту холма над рекой. Плюс рвы, способные проглотить целую армию. Шансов у нас маловато.
— Неужели всё так плохо?
— Трудно сказать… — Хоган плеснул себе ещё вина, — Бадахос большой. Французы не смогут сторожить каждый вершок стен. Думаю, пэр будет штурмовать крепость в своей обычной манере.
«В своей обычной манере» — это означало атаку одновременно с разных сторон, как, например, вёлся приступ в Сьюдад-Родриго, что, впрочем, отнюдь не гарантировало успех. Ветераны, начинавшие с Веллингтоном в Индии, знали, насколько он терпеть не может длительные осады. Обычно он очень бережно относился к жизни и здоровью своих солдат, однако, если кровопролитный штурм был единственной альтернативой многомесячному сидению под стенами города, герцог делал исключение.
Шарп пожал плечами:
— Что ж, так тому и быть.
— Говорите, как старая дева! — фыркнул Хоган, — Какие новости в полку?
— Пока тихо. — стрелок пальцем превратил лужицу вина на столе в некое подобие буквы «А», затем смахнул вовсе — Под Элвашем получим пополнение: двести новобранцев и офицеров. О новом полковнике вестей тоже нет.
Ирландец выплюнул косточку оливки:
— Ставлю два ящика вина против одного, что вы получите его перед самым началом осады!
— Когда оно, это начало?
Раздумывая, Хоган покатал по ладони новую оливку:
— Недели три? Пушки везут морем, в обход…
Шарп посмотрел в окошко задней двери, залитое потёками дождя:
— Не самая подходящая погода для сапёра.
Майор сморщился:
— Дождь не может идти вечно.
Шарп лукаво ухмыльнулся:
— Говорите, как Ной!
Ирландец хохотнул:
— А что, героический старик! Поди, погреби слоновье дерьмо сорок дней подряд!
Дерьмо-не дерьмо, но грязь-то погрести армии придётся, прогрызая себе в земле путь к Бадахосу. По-видимому, при мысли о крепости выражение лица у Шарпа изменилось, и майор это заметил:
— Неприятности?
Шарп покачал головой, но Хоган и сам сообразил:
— Из-за той газетёнки? Не расстраивайтесь, Ричард. Они просто не могут поступить так с вами.
— Вы поставили бы на это хоть одну бутылку вина?
Хогану нечего было сказать. Главный Штаб всегда с готовностью продвигал любого ущербного или безумца, выпущенного из жёлтого дома (конечно, при условии, что у тех имелись связи и положение), но содействовать офицеру только потому, что он хорошо умеет делать своё дело?! Майор вновь поднял бокал:
— Чума на всех крючкотворов!
— Гори они в аду!
К их компании присоединился майор Форрест. Шарп вполуха слушал, как Хоган пересказывает ему новости, а из головы не выходила пресловутая газета. Каково ему будет снова влезть в шкуру лейтенанта? Отдавать честь Ноулзу, звать его «сэр». Кто-то посторонний возглавит роту Шарпа, вот уже два года ЕГО роту! Стрелок помнил этих парней беспомощными и перепуганными, только Господь ведал, каких усилий ему стоило превратить их в лучших солдат армии Веллингтона. Шарпу больно было даже думать о том, что он может потерять их, потерять Харпера? Господи Боже! Потерять Харпера!
— Господи Боже! — словно вторя терзаниям Шарпа, воскликнул майор Хоган. Глаза его выпучились в изумлении и восхищении, — Я сплю или ангел сошёл в наш грешный мир?
Шарп улыбался. Ангелом была Тереза, она спустилась вниз и направлялась к ним. Хоган повернулся к Форресту:
— Майор, это, вероятно, ваша дама? Только не говорите мне, что Шарпа, такое совершенно невозможно. Я хорошо отношусь к Ричарду, но он солдафон, ни черта не смыслящий в поэзии. Перед такой женщиной хочется распластаться ниц и читать наизусть сонеты или баллады, а наш Ричард в подобной ситуации может продекламировать разве что устав!