Доктор вежливо поклонился.
– Лечение приносит свои плоды. Если всё продолжится в том же духе, полагаю, завтра можно будет ехать.
– Рад это слышать. Вы уже обратились к моему камердинеру за оплатой?
– Не беспокойтесь.
– Могу ли я просить вас сопровождать нас и в этом пути? Вы можете гостить в моём поместье сколько захотите.
– Сожалею, но нет. Я должен заботиться о сыне.
Погружение в воспоминания детства странно повлияло на Рандвальфа – он, неожиданно для себя, переспросил:
– У вас есть сын?
Доктор спокойно кивнул.
– Ему сейчас четырнадцать – сложный возраст, и он нуждается во мне.
– Он болен?
– Нет, что вы. Просто нуждается в поддержке отца. Его мать умерла, так что мы с ним вдвоём. Полагаю, вам известно, насколько это тяжело.
– Да… – Рандвальф неловко улыбнулся. – Да, конечно. Это трагедия для ребёнка. Приношу свои соболезнования.
– Благодарю. Что ж, я приеду завтра утром. Если это всё, то позвольте откланяться.
После ухода доктора Вальф так и остался стоять в холле. Окинул взглядом тёмные массивные столы – людей было совсем немного, – но обедать не хотелось. Равно как и возвращаться в свою комнату. Тем более не хотелось видеть Атли – теперь, когда открылась разница в их положении, да ещё после сцены в подвале… Нет, им больше не о чем разговаривать. Подумав, герцог вышел на улицу и направился обратно к беседке.
Настроение стало меланхоличным. От слов доктора о сыне болезненно щемило в груди. Он кажется хорошим человеком и наверняка относится к своему сыну с вниманием и заботой – у Вальфа такого отца никогда не было. Впрочем, как и нежной матери, и на самом деле герцог не понимал, что такого трагичного в смерти родителей. Когда с его собственными произошёл несчастный случай, он испытал лишь облегчение.
К печали добавились злость и давящая сердце обида. Почему ему так не повезло? А впрочем, бывает и хуже. Например, старший Кларенс убил жену – или свёл её в могилу каким-то менее очевидным способом, сути это не меняет – а затем уехал, бросив сына. Возможно, поэтому Джефу так нравится мучить Атли – обвинить его в произошедшем, отомстить? А может, это просто часть его извращённой натуры, кто знает.
Добравшись до беседки, герцог нырнул под арку и, отряхнув скамью, присел.
В любом случае, рассуждения о том, что «бывает и хуже», не помогли Вальфу успокоиться, а воспоминание о Кларенсе навело его на другие, не менее раздражающие мысли. О девушке. О свисте розог, о криках, о пустоте в её глазах.
Он не помнил, как её звали. И не хотел вспоминать. Её отца, кучера, звали Прометей – очередная глупая фантазия хозяев, придумывающих рабам вычурные имена. Рандвальфа это раздражало. В этой истории его раздражала каждая деталь.
Ему было двенадцать лет, это он знал точно. Новые рабы появились через несколько дней после его дня рождения.
Девушка была старше – ненамного, но достаточно для того, чтобы её тело уже притягивало взгляд. Её определили в дом. Вальфу нравилось наблюдать, как она сосредоточенно занимается своими обязанностями, – угловатость подростка то и дело прорывалась мягкостью молодой девушки, вся она казалась хрупкой, словно фарфоровая ваза, а её волосы пахли горькой ромашкой.
Рандвальфа она заворожила – ему казалось, что более прекрасного существа он ещё не видел. Конечно, он уже был в курсе, что положено делать с симпатичными рабынями, но – он не хотел. Просто следил за ней, любовался движениями, делал вид, что погружён в чтение, а сам наблюдал, как она протирает пыль. Если бы он умел рисовать – попросил бы её позировать. Если бы был скульптором – запечатлел её красоту в мраморе. Но он мог лишь смотреть и хранить её образ внутри себя.
Однажды, разыскивая предмет своей страсти, он забрёл в дальний коридор и чуть не споткнулся о неё, мывшую пол. Стоя на коленях, девушка подняла на него глаза – растрепавшиеся прядки волос прилипли к влажной коже – и облизала губы, переводя дыхание. От этого зрелища чувства накрыли Вальфа с головой – он тоже рухнул на колени, прямо на мокрый пол, схватил её руки, держащие грязную тряпку, и неловко прижался своими губами к её. В поцелуях опыта у него не было – с рабынями подобное не принято, а отношений с девушками своего круга у него ещё не могло быть, – но ему подумалось, что для начала вышло неплохо.
Однако девушка лишь дрожала и совершенно не отвечала на поцелуй. Вальфу показалось, что она просто ждёт, пока он оставит её в покое, – и он оставил, разочарованный. Одежда промокла, чувствовал он себя совершенным глупцом, так что торопливо поднялся и убежал.
А поздно вечером девушка постучала в дверь его спальни.
Вот тогда он и узнал, что её волосы пахнут ромашкой, кожа очень нежная, а когда он через ткань платья прикоснулся к её животу – она напряглась, а затем, мило смущаясь, сказала, что боится щекотки.
Она было начала расшнуровывать платье, но Вальф перехватил её руки и поцеловал их. Подождав, девушка испуганно пробормотала: «Я вам не нравлюсь?», а он продолжал прижимать её пальцы к губам и не знал, что ответить, как объяснить своё поведение. Ночью они спали вместе – в одежде, обнявшись под одеялом.
Рандвальф помнил цветы, которые рвал для неё в парке и на лугах, но не мог вспомнить её лица – словно в его памяти была дыра. Мог описать словами, как она выглядела и пахла, но не мог этого представить.
А потом пришёл день, когда всё закончилось. Герцог решил, что пора бы наследнику научиться определять соразмерное наказание для рабов. И он сидел, слушал её крики и ничего не мог поделать.
После этого он начал её избегать – не мог принять собственное ничтожество. Через какое-то время увидел, как она, растрёпанная, выходит из спальни его отца. Девушка посмотрела на него блестящими от слез глазами – какого цвета они были? светлые или тёмные? – и торопливо ушла.
Владения Сорсет в те времена имели репутацию места, где самые крепкие рабы не живут дольше года – герцог любил порядок, так что регулярно закупал новых целыми партиями, – посмеиваясь, он говорил торговцам, что «этот товар слишком изнежен». Частенько Рандвальф ловил задумчивые и полные ненависти взгляды, которыми провожали его отца.
Та девушка была слишком хрупкой, чтобы выдержать порядки имения Сорсет сколько-нибудь долго, хотя некоторое время герцог относился к ней мягче, чем к другим. Но однажды и она наскучила.
После этого, в один из слякотных зимних вечеров Вальф слонялся по пустынным хозяйственным постройкам – здесь родители не стали бы его искать. Зайдя в конюшню, увидел там одного-единственного человека – конюха Прометея, который что-то делал с креплением кареты. Мужчина вскинул на него испуганные глаза, и Рандвальф всё понял. Он развернулся и ушёл. Бродил под дождём ещё несколько часов, продрог до костей. А через несколько дней стал герцогом Сорсет.
Вальф встрепенулся, стряхивая наваждение воспоминаний, и обнаружил себя в беседке. Картинка перед глазами дрожала, однако глупые слёзы удалось сдержать – в этом у него был большой опыт.
Герцог огляделся с неожиданным раздражением. Просто дряхлое, разрушающееся строение давно прошедших времён. Никому не нужный пережиток наивного прошлого. Как и его история – пошлая и банальная. Всё было так предсказуемо! И с какой стати он сидит здесь и пытается вспомнить цвет глаз давно умершей рабыни? Запах ромашек, надо же! Вальф презрительно фыркнул. Романтические бредни мальчишки, которым он был тогда, но сейчас он вырос, а лицо той девушки затерялось в его памяти за сотнями других лиц – тех, кто был после. Да и стоит ли его искать?
Вскочив, герцог решительным шагом направился к зданию гостиницы. Камердинеру лучше бы поторопиться с обедом.
5
Когда из-за поворота показалось четырёхэтажное здание с гладкими серыми стенами, возносящееся над густым садом, Рандвальф приник к окну кареты и улыбнулся. Он любил этот дом – уютный, обустроенный в соответствии с его вкусами… Тихий и безопасный. Его мать жила в родовом имении, а здесь хозяином был только он.
В этом поместье многие слуги были вольноотпущенными, другие – оставались рабами, однако все получали равно уважительное обращение и ежемесячную оплату. Сохранять авторитет без помощи кнута и смертной казни было тяжело, но герцог старался.
Когда Рандвальф уезжал по государственным делам – часто и надолго, хозяйство вела домоправительница, она же кухарка. К Марте, которая была кухаркой в их большом имении ещё в его детстве, герцог относился тепло: делился с ней некоторыми мыслями, спрашивал совета в делах, даже разрешил обращаться к себе «господин Вальф» – Марта всё-таки знала его почти с рождения. Впрочем, слуги есть слуги – об этом нельзя было забывать.
Честно говоря, Вальф не знал, увенчается ли успехом его социальный эксперимент – слишком наивно-гуманный для окружающих нравов, и всякий раз, возвращаясь домой, был готов увидеть поместье разорённым – как уже было однажды, лет десять назад.
Но сегодня ему повезло. Дом был в порядке.
***
По прибытии герцог распорядился неделю давать Атли двойную порцию еды и выделить ему койку в спальной зале для слуг – длинной комнате с высокими белыми потолками и двумя рядами кроватей.
На обед собрались все, кто был в доме, – весть о приезде хозяина разлетелась быстро, и столовая наполнилась радостным гомоном. После десерта ожидалась раздача денежных подарков от герцога, а если учесть, что сегодня была пятница, – это было как нельзя кстати. Воскресенье в имении Сорсет было выходным днём, когда все слуги отправлялись в соседний город: сначала на утреннюю службу, затем – за покупками, вечером – на танцы. Герцог почти всегда оставался в доме один и наслаждался тишиной.
После обеда Вальф зашёл на кухню – поговорить с Мартой. Сев за стол, они обложились бумагами и счетами. К радости герцога, здесь тоже всё было в порядке.
Покончив с обсуждением финансов, женщина мимоходом спросила:
– И где вы подобрали этого мальчика? Он бросился вам под колёса?