Подобное бывало: рабы, наслушавшись о милости герцога Сорсет, стремились хотя бы обратить на себя его внимание. Если всё удавалось, Рандвальф выкупал их у хозяев, затем – давал вольную и некоторую сумму на первое время.
Вальф покачал головой.
– У маркграфа. Он намеревался забить его до смерти, и я не выдержал.
Марта добродушно усмехнулась.
– Ох, узнаю моего господина. Вечно собирали всех окрестных заморышей… Помните, как вы плакали над тем птенчиком? Боже, я думала, вы задохнётесь от слёз.
– Вы же знаете, что не помню, – герцог легко улыбнулся, но затем его лицо приняло смущённое выражение. – А может, вы также помните… У нас в старом имении была девушка…
– Девушек там были сотни, – философски ответила домоправительница, разглаживая стопку бумаг искалеченной рукой. Жизнь в имении Сорсет оставила на теле Марты много следов, взамен лишив её в общей сложности четырёх пальцев.
– Да, действительно… Полагаю, это неважно. Просто маркграф… Он повёл себя недостойно, и я…
Марта даже не оторвалась от своего занятия.
– Не пристало служанке слушать о делах между господами.
– Да… – Вальф опустил голову. – Конечно.
Прихватив с большого блюда имбирный пряник в форме человечка, герцог направился к себе. В детстве ему позволяли есть только половинку пряника – строго на десерт после обеда. А сейчас – он мог брать их когда угодно, в любых количествах. Вот только вкус у них почему-то был уже не тот.
***
Весь четвёртый этаж здания принадлежал лишь герцогу и почти всегда – кроме времени уборки – был закрыт на ключ. Третий этаж, тоже закрытый, пустовал – Вальфа раздражало, что слуги будут слышать его шаги над головой и хотя бы таким, косвенным, образом следить за ним. Он предпочитал чувствовать себя совершенно свободно.
Закрыв за собой дверь, Рандвальф прошёл мимо гостиной справа, спальни слева и, не доходя до библиотеки в конце коридора, нырнул в кладовку – снова справа, – где находилось окошко доставки. Когда герцогу не хотелось никого видеть, именно здесь он заказывал из кухни еду и напитки.
Сейчас, дождавшись принадлежности для чаепития, он добавил к ним имбирный пряник и, подхватив поднос, направился в спальню.
Пройдя комнату насквозь, Вальф вышел на большую полукруглую террасу, поставил поднос на белый столик рядом с оттоманкой и, опёршись на балюстраду, вдохнул полной грудью прохладный, пахнущий недавним дождём воздух.
По небу ползли неповоротливые кучевые облака, сумрачные снизу, но на вершинах освещённые солнцем. Рандвальф с удовольствием оглядел свои владения: линию деревьев, ограничивающую участок, укрытую колючими зарослями шиповника беседку в отдалении, дорожки и клумбы, занимающие центральную часть парка, и облицованный белой плиткой бассейн возле самого дома – вода стояла тихо, отражая серое небо, на поверхности лениво дрейфовал зелёный листок.
Герцог никогда не боялся потерять жизнь, но было две вещи, о потере которых он бы жалел: этот парк и его библиотека. Откусив руку пряничному человечку, Рандвальф меланхолично подумал о том, что в случае бунта скорее предпочтёт умереть сам, чем позволит сжечь библиотеку или разгромить парк.
Однако не успел Вальф углубиться в эти печальные мысли – равно как не успел он отпить третий глоток чая, – как внизу, в парке, появился человек. В тёмных штанах и перемотанный белым бинтом вместо рубашки. Убрав за ухо длинные пряди чёлки, он направился к ближайшему раскидистому кусту, неловко опустился на колени и зачем-то пополз вглубь, к стволу.
Герцог, замерев с чашкой в руках, изумлённо следил, как в зелени исчезли сначала русая голова, затем белый бинт спины. В поле видимости остались только поясница – с соблазнительным прогибом… и ягодицы, вполне обрисованные штанами…
Горло Вальфа вдруг пересохло, а в воображении возникла картина, как он подходит к Атли, стягивает с него эти чёрные штаны и скользит ладонями по загорелой коже – интересно, какая она на ощупь?.. Гладит напрягшийся от щекотки живот, любуется изгибом спины, пушком на бёдрах, а в ответ юноша обернулся бы и посмотрел на него – удивлённо, но вместе с тем – с желанием, поблёскивающим в глазах… Тогда Вальф склонился бы над ним, легонько прикусил кожу, а в самых чувствительных местах погладил языком – нежно, дразня лёгкими движениями… Затем бы добавил слюны – мужчине живо представилось, как поблёскивающая прозрачная капля стекает по коже, – теперь можно погладить и пальцем, осторожно скользнуть внутрь… Медленно выйти и снова войти… И тогда Атли выгнул бы спину, застонал и, может, прошептал его имя…
Вальф тряхнул головой и оторвал взгляд от чёрных штанов. Какого чёрта Атли ползает по саду вместо того, чтобы лежать в постели, как велел доктор?!
Кричать с террасы было, конечно, недопустимо, да и толку мало – слишком высоко. Спускаться в парк совершенно не хотелось. «К дьяволу этого мальчишку! – решил Вальф. – Хочет сдохнуть – пожалуйста! А я буду пить чай».
Он вернулся к столику и бухнулся на оттоманку. Допил чай. Посидел, барабаня пальцами по ручке. Вскочил и выглянул с террасы: теперь Атли ползал вокруг клумбы, тщательно изучая оранжевые цветы, чуть не лицом в них тыкался. А ведь земля мокрая после дождя, и в целом прохладно…
«Да он смерти моей хочет! Я ради него унижался перед этой скотиной, а он что творит! Нет, сейчас я тебе покажу». Рандвальф в два прыжка подскочил к столику, схватил чайную пару и, вернувшись к балюстраде, швырнул её на плитку, опоясывающую бассейн.
Чашка с блюдцем разлетелись на осколки.
Атли обернулся на звук, поднял глаза и, заметив Вальфа, тут же осел на землю, испуганно уставившись наверх. Герцог скривил губы и жестами, как мог, указал немедленно подняться к нему.
Что за глупости! Он не общался жестами даже с самыми красивыми актрисами, хотя это была освящённая веками традиция – во время спектакля подобным образом сообщить приме о страсти, сжигающей твоё сердце, и месте, в котором ты рассчитываешь с ней встретиться. Герцогу претили эти мелодраматические пасы руками, и он всегда обходился лишь букетами и записками. А тут – вынужден размахивать пальцами из-за какого-то мальчишки!
Вскоре в дверь четвёртого этажа поскреблись. Распахнув её, Вальф указал юноше на гостиную. Решительно прошёл следом. Рухнул на один из диванов в центре комнаты и – также жестами – вопросил Атли, какого чёрта тот стоит у двери, не желая сесть на диван напротив. Кивнув, юноша подошёл к дивану и, ещё раз опасливо взглянув на Вальфа, наконец-то сел. Вблизи было видно, что по его лбу, над бровью, идёт полоса грязи – наверное, убирал волосы руками, испачканными в земле.
– Почему вы… – заметив, что от его резкого тона Атли вздрогнул, Вальф убавил громкость. – Почему вы не в постели?
Молодой человек растерянно оглядел комнату, словно ища оправдания, посмотрел в окно и наконец сказал:
– Сейчас день. Я должен работать.
– Но вы больны.
Атли чуть заметно покачал головой, и герцог окинул скептическим взглядом его бинты.
– Вы хорошо себя чувствуете?
– Вполне.
– Что ж, допустим. Но почему вы без рубашки? Без сюртука?
Юноша словно весь сжался.
– Простите, господин. Мне сейчас трудно надеть рубашку, и я подумал, что в парке никого нет, никто меня не увидит…
Рандвальф, снова не выдержав, прорычал:
– При чём здесь «увидит»?!
Атли замер, склонив голову и уткнув взгляд в пол.
Герцог вздохнул и попробовал снова, на этот раз тише.
– На улице прохладно и сыро. Я хочу, чтобы слуги в моём доме одевались по погоде, потому что мне не нравится, когда рядом со мной чихают, а тем более умирают от воспаления лёгких. Что касается вас, то я настаиваю, чтобы вы отдыхали ещё две недели – пока спина не заживёт.
Атли поднял на него удивлённые глаза.
– В доме господина маркграфа…
Герцог раздражённо его перебил:
– Вы видите у меня рыжие волосы и веснушки? Надеюсь, что нет. В моём доме другие правила, так что идите на кухню, поешьте, а затем ложитесь. Ещё раз увижу вас в парке – сброшу на голову целый сервиз.
– Да, господин, – Атли смотрел на герцога настороженно, словно пытаясь решить, шутит он или нет.
Рандвальф скользнул взглядом по его лицу, шее, чуть растрёпанным волосам – такие бывают, когда утром просыпаешься с кем-то в одной постели…
– Что ж, вы свободны. Хотя нет, подождите! – он поднялся и в два шага нагнал юношу. – Хотите взглянуть на мою библиотеку?
Глаза Атли изумлённо распахнулись, и он только кивнул.
– Для начала зайдите сюда, вымойте руки. И лицо тоже. Можете что-нибудь взять, но обязательно верните. И у меня, к сожалению, больше прозы, чем поэзии.
В библиотеке Атли восторженно замер, пытаясь охватить взглядом сразу все стеллажи.
– То есть… я могу взять книгу с собой? Одну?
– Я должен убедиться, что могу доверять вам.
На самом деле Вальф уже жалел об этой затее. Мало ли, что Атли выглядит таким милым, – он с рождения рос в грубой обстановке, он может оказаться невоспитанным, неблагодарным, да и просто неаккуратным…
– Можно эту?
Увидев в руках юноши томик «Романа о ветряных мельницах», Рандвальф кивнул, а сам мысленно попрощался с ним. Атли принялся осматривать книгу, негромко читая вслух написанное на титульном листе, а герцог тем временем старался успокоиться: «Ничего, это популярное издание, не такое уж ценное… Если он его испортит, я просто куплю другой экземпляр…»
И в этот момент слова юноши резанули уши Вальфа так, что он скривился словно от боли и, не раздумывая, выпалил:
– Боже, он ведь испанец, а не француз! «Сервантес» – с ударением на «а».
Атли густо покраснел, отступил на шаг и почему-то протянул книгу Рандвальфу, словно решил, что теперь хозяин заберёт её обратно.
Как ни странно, Вальфа кольнуло чувство вины, и он постарался придать своему голосу мягкость.
– Извините. Конечно, когда читаешь с листа, бывает трудно догадаться, как поставить ударение. Ну что ж… Надеюсь, вы будете обращаться с ней аккуратно.