Слонялся, в общем, по комнатам, коридорам, рекам, в месте, где не было солнечного света, в образе бестелесного духа. Слушал, общался с другими обманутыми душами, да и… ждал чего-то.
Но вот чего?
Проснувшись в холодном поту, я судорожно пытался ухватить ускользающие обрывки сна. Подземные коридоры, шёпот отчаявшихся душ, обещание, данное моей матери… всё это казалось болезненным, но в то же время манящим воспоминанием.
Что-то во мне противилось полному забвению, словно там, в этой потусторонней мгле, кроется ключ к пониманию моей нынешней жизни.
«Почему я ничего не помню? — ворочался я. — Я знаю свою основную цель — спасти мать. Но мне кажется, этого мало… должно быть что-то ещё…»
Предприняв попытку сесть, я в очередной раз испортил воздух. Тело младенца не было пригодно к такому быстрому развитию. Или, может, я делаю что-то не так?
Я невольно задумался, что если бы у меня были мышцы, как у Бори, я бы… уже вовсю бы бегал, качался, и…
«Что я могу? — эта мысль так же не давала мне покоя. — Ну вот что дальше? Стану сильнее, научусь говорить, как мне попасть в то место, где находится моя мать?»
В голове пульсировала лишь одна мысль: «Как?»
Как вернуть маму? Как разорвать цепи, связывающие меня с этим телом младенца, и отправиться туда, где томится её душа?
Я должен был найти ответы, даже если они скрывались в самых тёмных уголках моего подсознания.
И начинать надо с малого. С очевидного — с тела.
Мои попытки качаться — пустой звук. Такими темпами я только и сделаю, что через пару лет смогу ходить. Моя техника не отточена до идеала, мои тренировки пусты. Нужно думать иначе. Развиваться иначе.
И… я начал с малого. Наблюдал за Борей всё утро, за его движениями, за тем, как он координирует своё тело. Он двигался ловко, несмотря на то, что он деревянный.
Но… он не качался. Он просто делал обыденные вещи. Так что мои наблюдения были пустой тратой времени.
Я устал держать голову поднятой и… начал залипать. Проснулся от тряски. Наташа переместила меня из кроватки в корзинку и протянула в руки Борису.
— Тебе точно не нужна моя помощь? — я окончательно проснулся, услышав голос этого… непонятного гния, помешанного на инопланетянах. — Всё-таки ты маму повезёшь.
— Разберусь, чё, — ответил Боря, чьего лица я не видел.
Так и начался мой новый день. Я впервые увидел их маму.
Женщина была мертвенно-бледной, с изумрудными глазами, как у Наташи, и лицом… недовольным! Чёрт, так вот в кого Боря пошёл!
Она была невысокого роста, немного сгорбленной. А ещё от неё пахло какими-то лекарствами. Я не знал, что это за запах, но почему-то для себя объяснил его именно лекарствами.
Передвигалась женщина с помощью палочки. Хотя на вид не скажешь, что она старушка или что-то в этом духе.
Ещё я заметил, что Боря сильно волновался за каждое её движение. Он, несмотря на то, что я был в его руке в корзинке, постоянно пытался её поддержать, что-то тихо пробормотать и даже позволял себе лёгкую ухмылку, которая была, как по мне, кровожадная.
Не умел Боря нормально улыбаться, ой, не умел.
Мы вышли из дому и встали у подъезда. Меня тиран поставил на землю, а свою мать попытался усадить. Она противилась. Стояла, облокотившись на трость, и пристально посмотрела на меня.
От её взгляда мне стало как-то неуютно. Если Боря на меня смотрел со злобой, усталостью и чем-то ещё, то в её взгляде я видел лишь пустоту, словно она угасала.
Женщина чуть согнулась и протянула ко мне свою дрожащую руку, пытаясь коснуться моей щеки.
— Какой же ты маленький, — прошептала она, и в её голосе прозвучала какая-то тоска. — Боря, у тебя очень красивый сын.
Сын? Чего⁈
Боря немного напрягся, но промолчал.
«Странная женщина, — я пялился на неё в ответ. — Болеет сильно, видимо. С памятью или мировосприятием что-то. Да?»
— Такси приехало, — неожиданно буркнул тиран. — Пойдём, мам, посажу.
И он оставил меня. Ненадолго, но оставил. Не сказать, что меня это испугало, так, напрягло. Почему-то меня посетило чувство, что сейчас появится ещё один безумец и заберёт меня. Тут же нахлынули воспоминания вчерашнего вечера.
Я понял, что я беззащитный, и мне стало очень грустно и одиноко. Предательски задрожали ручки, губа, потекли слёзы, и я закричал:
— АГУАТЬ! АГУАТЬ!
Боря вернулся. Забрал корзинку и посадил меня на руки к его матери. Я успокоился, продолжая изучать эти бездонные, пустые глаза, пытаясь понять, что с этой женщиной не так.
В это же время послышался новый голос. Мужской, грубоватый, с неприятным слуху акцентом:
— Я не повезу ребёнка без специального оборудования.
Он тянул слова. Некоторые буквы выговаривал неправильно. Я это слышал.
— Повезёшь, — жёстко парировал Борис, усевшись рядом с мамой.
Я не видел его выражения лица, но понимал — он умеет убеждать. Таксист больше и слова не сказал, просто взял и поехал.
Поездка выдалась на удивление тихой. Мать Бори молчала, устремив взгляд в окно. Боря тоже не проронил ни слова, лишь изредка поглядывал на мать, словно опасаясь, что ей станет хуже.
Я же продолжал буравить её взглядом, пытаясь разгадать загадку, скрытую за этой маской равнодушия. Что с ней? Почему она такая?
В какой-то момент она повернулась ко мне и слабо улыбнулась. Её глаза на мгновение оживились, словно в них промелькнула искра понимания:
— Ты особенный, да? — прошептала она еле слышно.
Я вздрогнул. Неужели она догадывается? Но тут же её взгляд снова потух, и она отвернулась, оставив меня в полном недоумении.
Приехали мы в какое-то обшарпанное здание. Больница? Возможно.
От него веяло безысходностью и запахом хлорки. Боря помог матери выйти из машины, и мы направились внутрь. Внутри было ещё хуже: тусклый свет, облупленная краска, уставшие лица врачей.
Тиран посадил мать в какое-то подобие инвалидной коляски. Меня — ей на руки и повезли по длинным коридорам.
Мне было крайне некомфортно сидеть там. Меня не покидало ощущение, что женщина может меня выронить. Уж больно слабой она казалась. Чертовски слабой.
Мы остановились возле кабинета номер семь.
Никаких пояснений о том, какой там врач или что-нибудь подобное.
Здесь была какая-то неописуемая аура. Мне не нравилось в этом месте. Почему? Да сам не знаю.
— Приехали, — пробормотал Борис. — Готова, мам?
Она ничего не ответила.
Боря постучал в дверь, и из-за неё донеслось нечто среднее между хрюканьем и скрипом двери:
— Войдите!
Тиран скривился, видимо, очень не хотел услышать что-то плохое в результате обследования, но дверь открыл.
В кабинете пахло старостью, лекарствами и… котами?
За столом сидел врач. Толстый, лысый, с красным лицом и тройным подбородком, он больше напоминал карикатуру на доктора, чем настоящего медика. На носу у него красовались очки в роговой оправе, сползающие на самый кончик носа. Он окинул нас сонным взглядом и пробурчал:
— Ну чего встали, проходите. Кто тут у нас на прием?
Боря закатил глаза и подтолкнул коляску вперед.
Врач мимолетно оглядел мать Бори, потом меня, сидящего у нее на руках, и его лицо расплылось в улыбке, открывая вид на пожелтевшие зубы.
— Ого! А у нас тут пополнение! Чей, твой? — он покосился на Борю. — Когда успел? Тебе ведь всего шестнадцать.
«Да ты чё, презренный раб медицины, — меня пучило от возмущения. — Мы даже не похожи!»
Боря лишь процедил сквозь зубы:
— Подкидыш. И это… не ваше дело.
Врач хмыкнул, но спорить не стал. Он достал из-под груды бумаг какую-то потрепанную папку и, надев очки поудобнее, начал ее изучать.
Время от времени он бросал на мать Бори беглые взгляды, что-то бормоча себе под нос. Я же продолжал сверлить его взглядом, чувствуя нарастающее раздражение. Этот тип мне не нравился.
Наконец, врач оторвался от бумаг и посмотрел на Борю:
— Так, значит, ухудшение. Понятно. Что ж, посмотрим, что можно сделать. А это что за чудо у нас? — он снова посмотрел на меня, и его улыбка стала еще более неприятной. — Давно с вами? Кто подкинул? Мать-одиночка?
«Эй, дядька медик, тебя это вообще беспокоить не должно! Тебе тут на осмотр принесли больную женщину, чего тебе от меня надо?»
Мужик, тем временем, сверлил меня взглядом, словно конфету какую-то увидел. Странный тип. Очень странный.
Боря, явно теряя терпение, ответил:
— Недавно. И давайте уже к делу, у нас нет времени.
Врач пожал плечами и, кряхтя, поднялся со своего кресла. Он подошел к матери Бори и начал ее осматривать. Щупал руки, смотрел в глаза, задавал какие-то вопросы, на которые она не отвечала. Затем…
Он взял корзинку!
АТПУТИ! ТЫ МНЕ НЕ НРАВИШЬСЯ!
Потыкал в мою щеку своими толстыми, влажными пальцами.
— Интересный экземпляр, — пробормотал он. — Очень интересный. Ну ладно, посмотрим, что к чему.
Я сжал кулачки, насколько это было возможно в моем младенческом состоянии. Этот тип вызывал у меня стойкое отвращение.
Его прикосновения были липкими и неприятными, а взгляд — оценивающим, словно я был экспонатом в кунсткамере. Боря, кажется, тоже не был в восторге от происходящего.
— Ребенка на базу. Сам — занимайся мамой.
Врач, наконец, отступил и снова уселся за свой стол. Он что-то быстро записывал в папку, изредка поглядывая на меня. Потом он поднял голову и произнес:
— Что ж, с вашей матерью все более-менее понятно. Год, а может, и два от силы.
Боря побледнел. Не ожидая такого вердикта, он молча смотрел на врача, пытаясь переварить услышанное. Мать же, казалось, и вовсе не обратила внимания на его слова. Она продолжала смотреть в одну точку, словно ничего не слышала.
— Что вы можете предложить? — наконец выдавил из себя Боря. — Есть какие-нибудь варианты?
Врач пожал плечами.
— Поддерживающая терапия. Обезболивающие. Ну и… моральная поддержка, конечно. Чудес не бывает.
Боря сжал кулаки. Я чувствовал его злость, его отчаяние. Ему было всего шестнадцать, а на его