— Иди к нам, попляши с нами.
Тут и другие бесы подбежали к Урызмагу, взяли нарта под руки и закричали, почесываясь и хихикая:
— Сними бурку и вступи с нами в пляс!
А какой горец откажется от пляски? Но пляска у бесов была буйная, дикая, закружилась голова у нарта. Скажут ему бесы: «Иди направо» — идет, задурманенный, направо; услышит от бесов: «Иди налево» — покорно идет налево. Но вскоре перестал он понимать, где левая сторона, где правая, перестал понимать, кто пляшет: языки пламени или мохнатоногие плясуны. Тогда-то смекнул Урызмаг — не весь же свой разум он утратил! — что не к людям попал, а к бесам. Разозлился нарт, размахнулся мечом налево и направо, но меч не страшен бесам — как языки огня, лишенные плоти, разбегаются мохнатоногие, рогатые кто куда, вопят, визжат, хихикают с противными ужимками. Присмотрелся к ним Урызмаг и заметил, что одна бесовка высока и красива. И рогов на ней нет, и ноги у нее стройные, чистые. Подхватил ее нарт под руки, пустился с ней в буйный пляс. Пляшет бесовка, пляшет огонь в ее глазах, пляшет пламя костра. «Понравилась нарту наша красотка!» — решили старые бесы и сказали:
— Послушай, богатырь: какую из красавиц наших пожелаешь, ту и возьмешь себе. Захочешь ту, с которой пляшешь, отдадим тебе и ее. Она будет приветлива, послушна, а если у тебя дома есть жена, то станет ей почтительной служанкой.
Урызмагу пришлись по душе слова старых бесов. Он спросил:
— Какой выкуп вы потребуете за свою красавицу?
Старые бесы долго не думали, ответили быстро:
— Потребуем три головы: первая голова — того, кто под тобой. Вторая голова — того, кто на твоей голове. Третья голова — того, кто у твоей поясницы.
Понял Урызмаг, что бесы требуют его коня, его шлем и меч. «А без коня, меча и шлема какой я богатырь? Ох, погубить меня замыслили хитрые бесы!»
Так подумал нарт и сказал самому себе: «Перехитрю я рогатых хитрецов!» И дал нечистым такой ответ:
— Согласен, будет вам от меня все, что вы требуете. Только знайте: на моем шлеме изображен бог охоты. Боюсь, рассердится он на меня, если отдам вам, бесам, его изображение. И не будет мне больше удачи на охоте. А может ли быть счастлив нарт, неудачливый на охоте? Надо мне посоветоваться со своей хозяйкой. Не спросив ее, не могу вам отдать богатырский шлем.
Бесы бешено заплясали вокруг костра, то почесываясь, то перешептываясь, то споря, то визжа, то крича, то хихикая. Наконец ответили богатырю так:
— Пока не высохнет ночная роса, мы будем тебя ждать на этом месте, а как только рассветет — исчезнем, и не видать тебе уже никогда нашей красавицы.
Тут и бесовка посмотрела на Урызмага так, что у него сердце заиграло, и пообещал нарт бесам, что непременно вернется до рассвета: надеялся Урызмаг на своего коня. Помчался всадник быстрее ветра: очень уж ему хотелось привезти в нартское селение красавицу бесовку. Он решил, что вернется к пляшущим бесам с запасным конем, с запасным мечом и шлемом.
Сатаней ждала мужа допоздна. Нет, недаром она была дочерью Солнца и Луны, мудра была Сатаней, разгадала верная жена дурные намерения Урызмага! В полночь Урызмаг прискакал к порогу своего дома. Он постучал в окно, ибо думал, что в такой поздний час дверь заперта на засов. Но донесся до него голос его жены Сатаней:
— Какой наглец в полночное время стучит в окно? Здесь живет честная женщина, верная жена. Если кому понадобилось войти в мой дом, то на это есть дверь, она не заперта.
Урызмаг вошел в дом. Сатаней встретила мужа с лаской, накормила его отменной едой, напоила хмельной брагой из кувшина, уложила спать. Нарт приказал:
— Как только начнет светать, сразу же разбуди меня.
Но умна была Сатаней, мудра была дочь Солнца и Луны! Сотворила она за окном волшебное ночное небо, усыпанное звездами. Когда нарт в беспокойстве просыпался, он видел в окне горящие звезды, ночное небо. «Еще далеко до рассвета, успею прискакать к бесам!» — думал уставший после долгой дороги нарт и засыпал снова. Уже приближался полдень, когда Сатаней повелела исчезнуть обманному ночному небу. Жаркое солнце ударило Урызмагу в глаза. Нарт проснулся, посмотрел в окно, — день давно разгорелся. Сильно разгневался муж на жену:
— Какую красавицу я упустил! Я приказал тебе разбудить меня до рассвета, а уже полдень! Плохая ты мне жена, не буду я больше тебе мужем. Забери то, что ты считаешь самым ценным в нашем доме, и уходи, чтобы глаза мои тебя не видели!
Сатаней в ответ:
— Твое слово — приказ для меня. Я уйду. Я уйду из твоего дома, я уйду из селения нартов. Об одном тебя прошу. Много лет я провела на дальнем острове, окутанном непроглядным туманом, без людей прошло мое детство. Только у вас, у нартов, узнала я человеческое тепло. Только у вас, у нартов, обрело истинную мудрость мое сердце, ибо истинная мудрость в любви, а я полюбила тебя. Горько мне, в нестарые мои годы, снова почувствовать тоску одиночества. Горько мне, любящей, узнать, что была я тебе плохой женой. Так давай хотя бы напоследок посидим рядом, как муж и жена, поедим, попьем, и я покину твой дом по-хорошему.
Устыдился Урызмаг высоким стыдом совести, но сильнее оказался низкий стыд самолюбия, считал он позором для себя отменить свое нартское слово. Наверно, не понимал он еще в ту пору, что только то слово нартское, которое рождено совестью. А Сатаней угощала мужа семь дней и семь ночей самыми сытными яствами, самыми вкусными напитками. На восьмое утро погрузился Урызмаг в бесчувственный сон.
Сатаней вышла на двор, запрягла в большую арбу самых откормленных быков, выложила арбу самой духовитой сухой травой, постелила поверх травы постель, накрыла ее ковром, положила на ковер сонного Урызмага, и двинулась большая арба со двора.
На окраине селения пробудился Урызмаг от крепкого сна. Протер глаза, увидел: лежит он на арбе, возле него — Сатаней, лопухом отгоняет она мух от его лица, при этом покрикивает на быков, а в руке у нее — березовая хворостина.
— Куда ты меня везешь на арбе? — спросил Урызмаг жену.
А Сатаней посмотрела на него с укором и лаской, и сказала:
— Ты мне приказал: «Забери то, что ты считаешь самым ценным в нашем доме, и уходи». Больше всего я ценю в нашем доме тебя, ты мне дороже души моей. Вот я и взяла тебя и ушла из дома.
Сквозь землю готов был Урызмаг провалиться от стыда, от высокого стыда совести! Он любил Сатаней, златокудрую жену свою, больше, чем собственную душу. Он сказал:
— Прости меня. Вернемся домой. А самого себя я никогда не прощу. Вернемся, жена моя, и будем жить в любви и согласии, и пусть я умру в тот миг, когда захочу тебе сказать грубое слово!
Белая лань и черная лисица
Однажды Урызмаг пустился в путь: добычу добыть, на мир посмотреть. После долгих странствий он добрался до подножия безымянной горы. Подумал: «Миновал я нартские земли, миновал пастбища чинтских князей, забрел в глушь неведомую. Устал я, на отдых стану».
Урызмаг спешился, снял седло, а коня пустил на траву: не было у него обыкновения спутывать своего надежного друга. Редко они разлучались, конь и всадник, а если и разлучались на короткое время, то конь всегда находил своего хозяина.
Конь пасется на лугу, седло лежит на пне, а меж высоких трав идет Урызмаг. Видит он вдали, на скале, белую лань необычайной красоты. «Эге, — подумал Урызмаг, — драгоценная добыча!» Но едва приложил он к тетиве стрелу, как белая лань плавно взвилась и перепрыгнула через горный хребет.
Урызмаг — за ней. Взобрался нарт на горный хребет, а белая лань снова взвилась плавно и легко и прыгнула на другой хребет.
Так и пошло у них: Урызмаг преследует лань, а та от него убегает. Настал вечер. Белая лань скрылась в белой крепости. Урызмаг обрадовался. «Теперь, — думает, — никуда ей не деться от меня. Славный подарок привезу моей умнице Сатаней!»
Урызмаг вступил в крепость. Навстречу ему — необычайной красоты белоликая княгиня. Удивительная, болезненная белизна ее лица поразила нарта.
— Да будет твой день добрым, белая госпожа белой крепости! — учтиво приветствовал ее Урызмаг, но сердитым был ответ белой княгини:
— А твой день пусть будет недобрым, ибо весь день ты преследовал меня: ведь это я была белой ланью. Кому я мешала, когда прыгала с холма на холм? Да будешь ты проклят за то, что охотишься на живых существ!
Урызмага удивили слова хозяйки крепости: на кого же охотятся исстари, как не на живых существ? И может ли мужчина считать себя мужчиной, если он не охотник? Опешил Урызмаг, повинился:
— Прости меня, белая госпожа. Разве я знал, что белая лань — это ты? А я задумал привезти жене моей, умнице Сатаней, дорогой подарок.
— Разве живое существо может быть подарком? Разве я хуже твоей жены? Разве лань хуже человека? А если опять заговорить о твоей жене, то только тем я отличаюсь от нее, что она замужем за нартом а я — за одноглазым чудовищем, полонившим и заколдовавшим меня.
— Как тебя заполонил одноглазый? — спросил Урызмаг, но не успела ему ответить белая госпожа: послышался шум за крепостной стеною. Увидел Урызмаг в окне одноглазого великана. На одном плече у чудовища — большое дерево с ветвями и корнями, на другом — красивый, ветвисторогий олень, а на лбу горит круглый единственный глаз.
Найдется ли человек, будь он даже нартом, который решится вступить в открытую схватку с чудовищем, да еще в его логове? Найдется такой человек, если есть в его душе вера в свою человеческую суть. Но страшно стало Урызмагу, утратил он эту веру, и спросил нарт у княгини с тревогой и трепетом:
— Как мне теперь быть? Что делать?
— Эх, ты, о чем раньше думал? Испугался, спрашиваешь: что делать? Одно теперь у тебя дело: лезь под кровать!
Урызмаг спрятался под кровать. Одноглазый, тяжело ступая, вошел в дом, сбросил на пол дерево, сбросил убитого ветвисторогого оленя, обнюхал дом, злобно посмотрел круглым единственным глазом на княгиню, спросил:
— Кто из чужих есть в доме? Что за живое существо сюда явилось?