е любят.
— А нам-то что? Мы уже далече будем, — сказал пассажир, возвращая старику нож. — А шарахнуло славно, я чуть не оглох.
Дедушка покачал бородой:
— Далече не далече, а немцы не дураки. Станут все окрестности прочёсывать.
— Давай тогда, дед, пойдём мы, — хрононавт собрался спрыгнуть с телеги. — Не дай бог, они на тебя подумают.
— Сиди уж, — остановил его старик, положив руку на плечо. — Лягте оба под брезент и не дышите, если немец проверять будет. Узнает, что я живых прячу, всех и положит. Вас, конечно, первых, но и меня не отпустит. Скинул бы ты эту шинель, зачем она тебе? Ведь если поймают, сразу понятно, что с солдата снял.
— Она мне ещё пригодится. Если сейчас не прибьют, то очень пригодится.
— Прячьтесь, — дед приподнял полог и кивнул.
Крутояров откинул задубевшую толстую ткань и в свою очередь кивнул Ване.
— Не буду! — заартачился мальчик. — Там люди мёртвые.
— Ну сиди здесь. Тогда точно с ними ляжешь.
Ребёнок, стиснув зубы, полез под полог. Сергей — рядом. Старик накинул на них брезент и поддал лошадёнке. Кляча была голодная, шла на последнем дыхании и укорить шаг не могла. Так и стучала глухо копытами по снегу — медленно, словно пьяная.
Спрятались они вовремя. На перекрёстке с Кадетским бульваром телегу нагнал автомобиль. Громким голосом велели остановиться. Хронопутешественник к этому времени уже сунул руку в карман трофейной шинели и свинтить колпачок с гранаты. Ладонь его вспотела, и он боялся, что в случае чего граната может выскользнуть из руки. Так он и лежал, сжав в кармане «яйцо». Почти не дышал и молил Бога, чтобы малолетка не вздумал пошевелиться, когда станут осматривать телегу. На гранату не надеялся — за то время, пока она сработает, его успеют несколько раз расстрелять. Но какое-то оружие в руках давало хотя бы иллюзию уверенности в своих силах.
— Кто такой? Аусвайс!
— Да я это, не узнали, что ли? — ответил старик как старому знакомому. — Мёртвых везу в часовню на Казанское кладбище.
— Сопака тфой?
— Мой пёс. Сидеть, Шарик! Лежать! Стоять!
— Покащи нам!
— Что показать, Шарика?
— Лютей покаши.
— Что вы, трупов не видели?
Дед откинул полог. Сергей не мог видеть, что там происходит, но, когда щёлкнул пистолетный затвор, понял, что сейчас их запросто обнаружат. Или убьют. От нервного перенапряжения он даже не смог проникнуть в механизм пистолета. Очень вяло, но ощутил, как спусковой крючок передаёт усилие бойку. Первый выстрел разорвал утреннюю тишину. Затем второй. Третий попал Крутоярову в ногу. Боль прошила всё его тело, и лишь благодаря тому, что он к этому был готов — не дёрнулся, не закричал. Лишь бы в Ваньку не попали. Тогда точно всех троих ухлопают. И лошадь до кучи. На пятом выстреле боёк пистолета сухо щёлкнул. Лошадь к грохоту была уже привыкшая, стояла смирно и не дёргалась.
— Ешай далше. Где люти уфитишь — гафари нам.
Полог снова накинут на мёртвых, клячонка лениво тронулась с места.
— С-с-сфолотчи! — прошипел дед почему-то с немецким акцентом. — В мёртвых — и то стреляют.
— Мёртвым не больно, — ответил Сергей, осторожно выглядывая из-под брезента и держась за ляжку.
— Попали, что ль?
— В ногу. Больно, будто кол вонзили. А крови вроде немного.
— Лежи и не двигайся пока, — тихо сказал дед. — Мальчонка цел?
— Цел я, — отозвался Ванька. — А где Шарик?
— Умняга твой Тузик, под телегу прятался и сидел там, пока фриц не уехал.
Телега повернула налево, через некоторое время ещё раз — направо — и остановилась. Старик в который уже раз отбросил брезент.
— Поднимайтесь, нет здесь никого. Как нога-то?
— А чёрт её знает, — сел и ощупал ногу. Боль уже была не такой сильной и кровь вроде не шла. — Царапина. Штаны вот жаль.
— Перевязать, мож?
— Не, на мне как на собаке.
— Со мной поедете, на кладбище? Или где спрыгнете?
— Нет, дедуль, рано нам ещё на кладбище.
— Ей не рано, что ли? — дед показал на русоволосую молодую женщину, лежавшую в телеге, вытянув вдоль тела окоченевшие руки.
— Все там будем, — чуть грубей, чем хотел, ответил Сергей. — Кто-то раньше, кто-то позже.
— Ну да, но кто-то умирает сам, а кого-то убивают. Ладно, если идёте, то идите. А я поехал.
— Спасибо, что выручил, дед, — Крутой спрыгнул с телеги и поманил Ваньку. — Без тебя мне пришлось бы туго.
— Убили бы тебя, — уверенно сказал старик.
— Да не, не убили бы. Четверо не смогли, и остальным не под силу.
— Так значит, не пьяные они были? — дед хитро усмехнулся, глядя на Крутоярова
— Кто?
— Немцы эти на мотоциклах.
— А хрен их знает, дед. Шары зальют и носятся как угорелые. Ну, бывай, пойдём мы.
Телега укатила, поскрипывая застывшими ступицами. Крутояров огляделся, никаких привязок к местности не нашёл.
— Это мы на какой улице сейчас?
— Красной Артиллерии.
Мысленно прокрутив карту, понял, что разговор идёт о Сапёрной улице, как её называют современники.
— Ну, пошли назад, — сказал он. — Прямо, значит, по Сапёрной, тьфу ты, по Красной Артиллерии, и потом по Павловскому шоссе в город.
— Дядь, оно давно уже как Слуцкое шоссе, ты что все названия путаешь?
— Задолбали уже эти реконструкторы — по сто переименовывают, — пробурчал Сергей.
Он развернулся и зашагал в сторону Павловского, или как там его, Слуцкого шоссе, и Ванька последовал за ним. Тявкнув, следом побежал и Шарик. На улицах стали появляться люди. Женщины с вёдрами брели за водой, кто-то вёз салазки, кто-то просто шёл неизвестно куда.
Штаны были перепачканы кровью, он так и не смог оттереть её. Впрочем, в городе, залитом кровью по самые окна, на это вряд ли кто обратит внимание. Благодаря шинели, издали можно было подумать, что солдат куда-то сопровождает мальчика. Вблизи схожесть с воином рейха улетучивалась.
Минут за десять они добрались до того места, где улица, извиваясь змеёй, ползёт по городу. За это время им никто из немцев не попался. Но за поворотом они едва не наткнулись на «Хорьх» с поднятым верхом. Рядом стояло несколько солдат и офицер, который расспрашивал низкого сутулого мужичка. Того самого хромца, что встретился им, когда они ехали в телеге. Находились они настолько близко, что можно было расслышать, о чём шёл разговор. Крутояров отпрянул, едва не свалившись в сугроб, и потянул за собой Ваньку. Погрозил кулаком Шарику, который, хотел было залаять, но, испугавшись расправы, замолчал. Пёс виновато посмотрел на Сергея, лёг на брюхо и по-пластунски отполз в сторону.
— Спрячься за дом, — приказал Сергей мальчику, а сам стал подбираться ближе к автомобилю.
— Да, я видел двоих, — услышал он. — Они сидели в телеге деда Тимофея. Мужик и мальчонка. На кладбище поехали.
— Как выглядели?
— Да как? Как обычно. Пацан худющий, а мужик… а вот он слишком уж крепкий был. Откормленный. Я сразу подумал, что это диверсант! И поспешил доложить.
Офицер о чём-то переговорил с солдатами, но хрононавт понял лишь интернациональное слово «саботаж».
Дверцы автомобиля хлопнули, и Крутой едва успел прыгнуть за сугроб, как «Хорьх», рыча двигателем как голодный зверь, развернулся и понёсся в обратном направлении, туда, где медленно ехала телега с мёртвыми. Сергей выбрался, отряхнулся от снега. Сутулый человечек шёл вниз по улице.
— Что ж ты, сука, предатель, делаешь? — спросил, догоняя мужичка.
Он схватил его за воротник и дёрнул на себя. Нож разведчика будто сам собой скользнул в ладонь. Понимал, что совершает ошибку, но по-другому поступить не мог. Мужичок испуганно оглянулся, дёрнулся. Воротник выскользнул из сжимавших его пальцев, и предатель бросился бежать. Поскользнулся на наледи, взмахнул руками и упал на спину. Крутояров догнал, встал коленом на грудь и посмотрел в маленькие поросячьи глазки. В них бушевал ураган эмоций. Одной из самых сильных был ужас. Ударил кулаком в висок, голова дёрнулась и ушанка колесом покатилась по утоптанному снегу.
— Сдохни, сука! — нож, раздвинув рёбра, как в масло, вошёл в сердце.
Ужас в глазах сменился отчаянием, затем в них мелькнуло удивление и лишь в конце — понимание того, что за всё надо платить.
Вдалеке отчётливо протакала автоматная очередь, ей вторило лошадиное ржание. «Значит, старика-харона звали Тимофеем», — подумал Сергей, вытирая лезвие о штанину лежавшего на снегу человека.
— Ну, одно полезное дело сделал, — сказал он вслух и спрятал нож в ножны.
Для чего он это сделал, Сергей и себе ответить не смог. Поддался, стало быть, эмоциям… А это непростительно для его работы. Из-за этого всё может пойти наперекосяк. Или уже пошло.
Со стороны Кадетского Бульвара послышался рёв автомобильного двигателя. Крутояров всё так же был на взводе и поэтому не мог воспользоваться своим даром, чтобы заглушить мотор и устроить приближающемуся «Хорьху» маленький армагеддец.
— Дядь, пойдём скорее, они возвращаются, — Ваня дёрнул за рукав телогрейки. — Я знаю, как здесь меж домов срезать!
— Пошли. Веди, раз знаешь, Сусанин.
Они перебежали на другую сторону улицы и по узкому коридору между сугробами двинулись в глубину, надеясь затеряться среди домов. Повезло, немцы этого, кажется, заметить не успели.
Ванька шёл уверенно, и немудрено, ведь знал свой город как пять пальцев. Едва они скрылись за домом, из-за поворота выехал «Хорьх», и немцы, видимо, обнаружили труп предателя. Крики слились с автоматными очередями. Фашисты забеспокоились. Более того, они испугались.
А ведь Сергей совсем не хотел никого пугать. Всего лишь рассчитывал тихо-мирно забрать рукопись. Не вышло. Значит, придётся использовать мальчишку. И пусть потом будет грызть совесть, но он это сделает. Впрочем, откуда у него совесть? Отродясь не было. Да и пацан ненастоящий. Виртуальный. Он — калька.
— Быстрее, дядь, немцы скоро поймут, куда мы побежали. Здесь и бежать-то больше некуда — или по дороге, или по этой тропинке.
Крутой от мальчика не отставал. Здесь, в этом снежном коридоре, особо и не разгонишься, да и бежать можно было только гуськом, друг за другом. Сзади загрохотали выстрелы. Пожалел, что у него нет автомата, только гранаты, которых и осталось-то всего две штуки. Ну да, символическое число для гранат, которые называют яйцами. Если немцы их нагонят, то гранаты уже не помогут. А яйца ему точно отстрелят. Или отрежут. Или просто отобьют. Устроят ему «