– Это Левушка, крысиный лев. Лев Борисыч по паспорту. Он уничтожит в доме и вокруг дома всех мышей.
– Только мышей? Ты уверен?
Нильс прижал свободную руку к груди, словно давал клятву: мол, вашего мужа Левушка ни в коей мере не обидит.
– А чем его кормить?
– Он сам питается. Мы будем выпускать его на ночь.
Еще не хватало! Но Янку самообслуживание Льва Борисыча вполне устроило.
– Я ж говорю – прелесть! И красавец в своем роде.
Угу. Особенно со стороны хвоста. В фас и про филь.
Что там за прелесть она разглядела? Самые красивые животные, по-моему, это лошади, собаки и кошки. Янка, правда, добавляет к ним и змей. Из-за солидарности, что ли? Или по сходству характера и мировоззрения? А теперь вот и раскормленная каннибальская особь попала в красавцы. Да, верно сказано: чем хороши старики и женщины? С ними не соскучишься…
…С Нильсом в нашей избе стало еще домовитее (Льва Борисыча я изолировал на терраске). Яков Ильич был чрезвычайно вежливый и тактичный старичок. Он помогал Янке на кухне, а на меня действовал, как последняя за день сигарета перед сном. Или первая рюмка поутру.
– Как я вам завидую, Леша, – высказался однажды Нильс, когда Янка разбила очередную чашку и во весь голос обматерила ее осколки.
– В чем же, Ильич? – Наконец-то нашелся человек, который и мне позавидовал.
– У вас такая славная жена. Она вам и верный друг, и преданная любовница… – Тут я хмыкнул. – А я в этом смысле обделен судьбою. Всю жизнь один.
– Еще не поздно, Ильич, – опрометчиво заметил я.
– Вы таки смеетесь. – Нильс с грустной улыбкой покачал головой. – И черт меня дернул высказываться!
Славно мы жили. Тихо и мирно. Не считая, конечно, Янкиных боев на кухне – она никогда не ладила с бьющейся посудой.
Но все это было похоже на затишье перед бурей; на штиль перед неизбежно надвигающимся ураганом.
И мы не знали, что зародился он далеко от наших Пеньков. И зародился в результате самого обыденного события, из-за одной совершенно невинной фразы. Которая, кстати сказать, уже была произнесена…
«БИКИНИ»
Он назывался как-то странно: «Этнографический ансамбль экзотического танца „Бикини“. Почему именно „Бикини“? Назвались бы проще – „Трусики“, например. Или еще точнее – „Без трусиков“. Впрочем, нынешнего зрителя ни трусиками, ни без трусиков не удивишь. Тем более какими-то „Бикини“. Что-то такое невразумительное, неопределенное. Двусмысленное даже.
А в общем-то, ансамбль как ансамбль. Не намного хуже других. Не «Березка», конечно, не моисеевский. В Кремлевский дворец его не приглашали. В ГКЗ «Россия» тоже не пускали. Но поклонников своих он имел, сборы делал неплохие. Вполне профессиональный по своему составу. Шеф-импресарио (он же менеджер) – культурный человек, бывший океанограф или океанолог. Талантливый хореограф-профессионал, благородный пьяница по призванию. Реквизитор – откровенный алкоголик. Декоратор – наркоман в недавнем прошлом. Трудились в труппе и профессиональные балерины. Были в ней и профессиональные проститутки. Которые таковыми себя не считали. Кстати, и балеринами тоже. Ну, да это не так важно. Мало ли кем ты себя не считаешь. Важно, кем тебя не считают другие. Им виднее.
Так что в целом «Бикини» был ансамблем вполне профессиональным. Во всех отношениях. И специализировался, в основном, на полинезийских, папуасских, африканских танцах. И предстояло ему в ближайшее время подняться на новую ступень в своем творчестве, проявить свой профессионализм, так сказать, на практике…
Полутемный зал. Идет репетиция. Сдвинуты к стенам столики для посетителей. На них (на столиках, а не на посетителях, которых сейчас здесь, естественно, нет) вверх ножками – стулья. Подиум ярко освещен: две кадки с пальмами, густая искусственная зелень с яркими цветами на заднике.
Смуглые девушки с черными волнистыми волосами по плечам, в одних трусиках и веночках на шее, едва прикрывающих грудь, кружат в каком-то странном танце: не то ведьмы в хороводе, не то наяды в лунную ночь. Парни, тоже в одних трусиках, под пальмами бренчат струнами гитар и дрыгают ногами.
В глубине зала распахнулась дверь. В светлом проеме – три силуэта, шеф и его охрана. Во рту шефа – загасшая изжеванная сигара.
– Стоп! Стоп! – Хлопок в ладоши. – Лапочки-деточки! Девочки! А также отчасти мальчики! Все сюда. У меня потрясающая новость!
В ответ – молчание. Хорошая новость для шефа частенько ничего хорошего не обещает актерам.
– Я заключил изумительный контракт! Всем составом отправляемся на гастроли.
Все равно – молчание. Гастроли тоже бывают разные. Например, в какой-нибудь глуши, где ни сникерсов, ни тампаксов, одни сифилисы.
– Мы отправляемся в кругосветное плавание на белоснежном семиэтажном лайнере!
На этот раз молчание обрушивается восторженным визгом. Девушки толпой срываются с подиума и возбужденно окружают менеджера. Он снисходительно улыбается, как добрый отец, приготовивший сказочный сюрприз своим окаянным деткам.
От смуглых девушек сильно пахнет рабочим потом и расплавленным этим потом гримом.
– Это еще не все! Проживание на теплоходе в течение всего рейса бесплатное, за счет компании, и возможность классных заработков.
Некоторые из девушек немного насторожились. За классные заработки порой очень дорого приходится платить.
– Все объясню позже: и права, и обязанности. Сейчас – все свободны, кроме «таитянок» и Милашки. Разойдись!
Девушки, разбившись на группки, оживленно обсуждая новость, разобрали разбросанный реквизит, скинули размокшие венки, похожие на кладбищенские, разошлись по гримеркам привести себя в порядок.
Охранники тем временем, по знаку менеджера, составили три столика в один, накрыли его на скорую руку. Такая щедрость шефа – в новинку, настораживает. Тем не менее вернувшиеся в зал девушки с веселым щебетом и неизбежной перебранкой расселись за столом. Во главе которого стоял шеф с бокалом в руке.
– Вам, девочки, особая роль в этом круизе. И сыграть ее нужно безупречно. Там, как говорится, под «фанеру» не споешь. Если вам это удастся, вы все обеспечены на всю жизнь.
– А вы, Серж, на все две? – ехидно уточнила вредная Нинка, самая старшая в труппе. Ей уже к тридцати, а ее карьере – к полуночи.
– Не дерзи, Нинель. Послушай, все слушайте. – И, понизив голос, он подробно рассказал о сути предстоящей репризы. Вернее, о сложном многоплановом спектакле, который им предстояло сыграть на острове в Тихом океане во славу искусства и денег.
Слушали его внимательно, замерев. В глазах попеременно: надежда и сомнения, недоверие и восторг, скрытая насмешка и нескрываемое восхищение. Но больше всего удивления.
– Да вы в своем уме, шеф? – вскочила Нинка.
– Не дерзи, Нинель. Если сомневаешься в себе или во мне – оставайся. Хоть в мюзик-холле, хоть просто в холле. Хоть на улице. Тебя за шиньон не тянут.
Один из охранников подходит к ней со спины, наклоняется и шепчет в самое ухо. Нинель бледнеет и прикусывает губку.
– Вопросы есть, лапочки-детки? – Шеф садится и раскуривает сигару.
Вопросов было много, но никто из девушек не мог решиться первой. И, несмотря на предупреждение, опять бухнула Нинка:
– И сколько нам до главного спектакля там припухать? Под вашими пальмами?
– Сколько надо. – Шеф дал исчерпывающий ответ. – Но скучать не будете, обещаю. У вас периодически будут гости…
– Клиенты? – зло уточнила Нинка.
– У тебя, Нинель, клиентов не будет, – так же зло отозвался шеф. – Ни по роли, ни по возрасту. – Он почмокал губами, пытаясь раскурить сигару. – Всех касается: без клиентов нам не обойтись. Это что-то вроде репетиций. Причем каждая из них – генеральная. Все должно быть натурально.
– Значит, переходим, девушки, – сказала, вздохнув, красавица Жанна, – с подиума в бордель. Со сцены – в койки.
– Можно подумать, – фыркнул шеф, едва не уронив сигару в тарелку, – можно подумать, что вы тут монашками жили. В строгом посту. – Он потыкал загасшую сигару кончиком в пепельницу, раскрошил. – Имейте в виду, детки-лапочки, все дни пребывания оплачиваются командировочными. Присутственные дни, при обслуживании клиентов, – по двойному тарифу. Вам такие ставки и в новогоднюю ночь не снились. И кроме того, все, что подарит клиент, – все ваше, до цента. Никаких отчислений, никаких комиссионных сборов.
Тут, как примерная школьница, подняла руку Милашка. Она же – Тутси, Малышка, Малявка, Литр-герл. Невысокая, даже маленькая, худенькая, как подросток, но с большой грудью, с наивным, хорошо отработанным взглядом больших голубых (кукольных) глаз – развращенная невинность. Она пользовалась особым успехом у пожилых, уже подпорченных мужчин.
– У меня – главная роль, – с легкой картавинкой произнесла она и потупилась.
– Да, Милашка, нужно будет раскрутить одного мужичка по полной программе. Так сказать, под расстрел его подвести. А потом помиловать.
– Пожилой, противный… Компенсация к окладу. – Голубые глаза приобрели стальной оттенок.
– А тебе мало обещано? – возмутился шеф, он не любил такой торговли. – Состав баксов в наследство! Тебе мало?
– Так вы ж все заберете, – с хорошо разыгранным простодушием хлопнула глазами Милашка Тутси.
– Ну… Как это все? Не все, конечно. Процентов семьдесят от капитала. Десять – тебе. Двадцать – на всех «таитян».
– Десять? – Опять глазки с лязгом, как у фарфоровой куколки, щелкнули. – Это скромно, Серж.
– Триста миллионов скромно? – искренне удивился шеф. – Такая кроха – и такой аппетит!
– Когда это будет… А если б прямо сейчас, мне бы и одного миллиона хватило.
– Все! – Шеф шлепнул ладонью по столу так, что даже подскочила раздавленная в пепельнице сигара. – Все! Аванса не будет! Еще вопросы?
Вопросы от «последних героев» посыпались чисто бытовые: жилье, питание, питие, развлечения. Шеф терпеливо отвечал, ни разу не проколовшись, – видно было, что все тщательно продумал и отчасти уже обеспечил. Во всяком случае, двухместные каюты на «Олигархе».