В глуби небес — бокал, невидимый для глаз:
Он уготован там для каждого из нас.
Поэтому, мой друг, к его краям устами
Прильни безропотно, когда придет твой час.
220
Что плоть твоя, Хайям? Шатер, где на ночевку,
Как странствующий шах, дух сделал остановку.
Он завтра на заре свой путь возобновит,
И смерти злой фарраш[24] свернет шатра веревку.
221
Цветам и запахам владеть тобой доколе?
Доколь добру и злу твой ум терзать до боли?
Ты хоть Земземом[25] будь, хоть юности ключом —
В прах должен ты уйти, покорен общей доле.
222
Не унывай, мой друг! До месяца благого
Осталось мало дней, — вас оживит он снова,
Кривится стан луны, бледнеет лик его, —
Она от мук поста сойти на нет готова.
223
Чем омываться нам, как не вином, друзья?
Мила нам лишь в кабак ведущая стезя.
Так будем пить! Ведь плащ порядочности нашей
Изодран, заплатать его уже нельзя.
224
Хмельная чаша нам хотя запрещена,
Не обходись и дня без песни и вина;
На землю выливай из полной чаши каплю,
А после этого всю осушай до дна.
225
Пусть пьяницей слыву, гулякой невозможным,
Огнепоклонником, язычником безбожным, —
Я, верен лишь себе, не придаю цены
Всем этим прозвищам — пусть правильным, пусть ложным.
226
Коль ты мне друг, оставь словесную игру
И мне вина налей; когда же я умру,
Из праха моего слепив кирпич, снеси ты
Его в кабак и там заткни в стене дыру.
227
Когда последний вздох испустим мы с тобой,
По кирпичу на прах положат, мой и твой.
А сколько кирпичей насушат надмогильных
Из праха нашего уж через год-другой!
228
Про вечность и про тлен оставим разговор,
В потоке мыслей я почувствовал затор,
Что может заменить вино в часы веселья?
Мгновенно перед ним стихает всякий спор.
229
Хочу упиться так, чтоб из моей могилы,
Когда в нее сойду, шел винный запах милый,
Чтоб вас он опьянял и замертво валил,
Мимоидущие товарищи-кутилы!
230
Упиться торопись вином: за шестьдесят
Тебе удастся ли перевалить? Навряд.
Покуда череп твой в кувшин не превратили,
Ты с кувшином вина не расставайся, брат.
231
Сегодня пятница; поэтому смени
На чашу кубок твой, а ежели все дни
И так из чаши пьешь, удвой ее сегодня:
Священный этот день особо помяни!
232
Полету ввысь, вино, ты учишь души наши,
С тобой, как с родинкой, красавец Разум краше.
Мы трезво провели весь долгий Рамазан, —
Вот наконец Шавваль[26]. Наполни, кравчий, чаши!
233
Шавваль пришел. Вино, глушителя забот,
Пусть виночерпий нам по чашам разольет.
Намордник строгого поста, узду намазов
С ослиных этих морд благой Шавваль сорвет.
234
Когда бываю трезв, не мил мне белый свет,
Когда бываю пьян, впадает разум в бред.
Лишь состояние меж трезвостью и хмелем
Ценю я, — вне его для нас блаженства нет.
235
Когда придет мой час подстреленною птицей
К ногам твоим, о Смерть, затрепетав, свалиться.
Пусть вылепят кувшин из праха моего:
От запаха вина он к жизни возвратится.
236
У мира я в плену, — я это вижу ясно:
Своею тягощусь природою всечасно.
Ни тот, ни этот мир постичь я не сумел, —
Пытливый разум свой я напрягал напрасно.
237
Скудеет в жилах кровь, скудеют наши силы;
Ах, мало ли сердец убил ты, рок постылый!
Кто в дальний путь ушел, тот навсегда исчез,
Нам некого спросить о крае за могилой.
238
Унылых осеней прошел над нами ряд,
И нашей жизни дни развеял листопад.
Пей! Ведь сказал мудрец, что лишь вина дурманом
Мы можем одолеть тоски душевной яд.
239
Саки, тоска моя кричит в припадке яром.
Чем излечить ее, как не хмельным угаром?
Седая борода мне не мешает пить:
Твое вино весну рождает в сердце старом.
240
Змея предательства у каждого в груди,
Но, милый, ты со мной, и я дышу — гляди!
Вчерашнего вина неполный ман[27] остался,
А жизни много ли осталось впереди?
241
Когда б я отравил весь мир своею скверной, —
Надеюсь, ты б меня простил, о милосердный!
Но ты ведь обещал в нужде мне руку дать:
Не жди, чтоб сделалась нужда моя безмерной.
242
Когда я молод был, все тайны бытия,
Казалось, я раскрыл. Ах, ошибался я!
Мне разум говорит: «Ты ничего не понял,
Бесплодной и пустой прошла вся жизнь твоя».
243
Когда б ты жизнь постиг, тогда б из темноты
И смерть открыла бы тебе свои черты.
Теперь ты сам в себе, а ничего не знаешь, —
Что ж будешь знать, когда себя покинешь ты?
244
Вплоть до Сатурна я обрыскал Божий свет.
На все загадки в нем сумел найти ответ,
Сумел преодолеть все узы и преграды,
Лишь узел твой, о Смерть, мной не распутан, нет.
245
Ученью не один мы посвятили год,
Потом других учить пришел и нам черед.
Какие ж выводы из этой всей науки?
Из праха мы пришли, нас ветер унесет.
246
Умом ощупал я все мирозданья звенья,
Постиг высокие людской души паренья,
И, несмотря на то, уверенно скажу:
Нет состояния блаженней опьяненья.
247
То не моя вина, что наложить печать
Я должен на свою заветную тетрадь:
Мне чернь ученая достаточно знакома,
Чтоб тайн своей души пред ней не разглашать.
248
Сказал мне розан: «Я — Юсуф[28], пришедший в сад,
Рубином, золотом уста мои горят». —
«Где доказательства, что ты Юсуф?» — спросил я.
«Мой окровавленный, — ответил он, — наряд».
249
Джамшида чашу я искал, не зная сна,
Когда же мной земля была обойдена,
От мужа мудрого узнал я, что напрасно
Так далеко ходил — в моей душе она.
250
Я — словно старый дуб, что бурею разбит;
Увял и пожелтел гранат моих ланит,
Все естество мое — колонны, стены, кровля, —
Развалиною став, о смерти говорит.
251
Пришел он, моего жизнекрушенья час;
Из темных волн, увы, я ничего не спас!
Джамшида кубок я, но миг — и он разбился;
Я факел радости, но миг — и он погас.
252
Палаток мудрости нашивший без числа,
В горнило мук упав, сгорел Хайям дотла.
Пресеклась жизни нить, и пепел за бесценок
Надежда, старая торговка, продала.
253
Когда вы за столом, как тесная семья,
Опять усядетесь — прошу вас, о друзья,
О друге вспомянуть и опрокинуть чашу
На месте, где сидел средь вас, бывало, я.
254
Когда вселенную настигнет день конечный,
И рухнут небеса, и Путь померкнет Млечный, —
Я, за полу схватив создателя, спрошу:
«За что же ты меня убил, владыка вечный?»
255
Пришла весна! Гляди, леса — всё зеленее,
Сверкают на ветвях ладони Моисея,
Пестрят в лугах цветы, светясь, как Иисус,
И облака плывут, на землю слезы сея.
256
Аллахом нам в раю обещано вино,
А стало быть, и здесь дозволено оно:
Тому арабу лишь, который изувечил
Верблюда у Хамзы[29], оно запрещено.
257
Сядь, отрок! Не дразни меня красой своей!
Мне пожирать тебя огнем своих очей
Ты запрещаешь… Ах, я словно тот, кто слышит:
«Ты кубок опрокинь, но капли не пролей!»
258
Закон незыблемый внушен сердцам людей,
Но сказано: «Ему покорствовать не смей!»
Увы! Что делать мне с приказом и запретом:
«Ты чашу наклони, но капли не пролей!»
259
Неправда, будто пост нарушил я затем,
Что Рамазан презрел, забыл о нем совсем;
О нет, от мук поста я света дня не взвидел,
Подумал: ночь еще, я ранний завтрак ем.
260
Хайяму я прошу мой передать привет
И на вопрос его такой снести ответ:
«Неправда, что вино я запретил; лишь глупым
Оно запрещено, а умным — вовсе нет».
261
Прошу вас Мустафе[30] мой передать привет
И так его спросить: «Зачем лежит запрет,
О мудрый хашимит[31], на чистом соке гроздий,
Тогда как кислый дуг[32] нам пить запрета нет?»
262
Когда б я властен был над этим небом злым,