– Вы знаете – птичка-то улетела?! – воскликнул он, входя и закрывая за собой дверь.
– Как, уже?.. – удивился Рубцов: – я не думал, что средствице так скоро подействует.
– Как, так этот побег устроили вы?.. – с изумлением воскликнул агент.
– Я, а что?.. Разве это вас удивляет?..
– Да, конечно… Зачем же вы его выгнали из Парижа?.. Мы здесь так хорошо следили за ним. Зачем же?
– Это уже моя тайна! – Рубцов засмеялся.
– Но мне, как другу, вы скажете?
– Пожалуй… вот видите, личность даже преступника у вас так строго охраняется, что это мне не на руку.
– Я вас не понимаю?
– Когда-нибудь поймете.
– Вы говорите загадками?
– Вся жизнь загадка!
– Но вы даже не знаете, куда он направился.
– О, в этом случае я вполне спокоен; если господин Клюверс спрячется на десять метров под землей, я и там найду его.
– Но каким же путем?
– Тем самым, каким индеец наших прерий находит свою добычу!..
Глава IXВ пути
Ольга Дмитриевна была очень удивлена, услыхав от тетки, что она решилась по каким-то финансовым соображениям, которых она не поняла, провести остаток зимы в Италии, но была очень довольна, что ей удастся оставить хотя на несколько месяцев Париж, который, как это ни странно было предполагать, очень надоел ей.
У Ольги Дмитриевны очень развиты были художественные наклонности: она готова была целые дни проводить в музеях картин, или в мастерских художников. Она очень обрадовалась предстоящей поездке, так как до этих пор Италия, с её неоценимыми собраниями художественных сокровищ, была для неё terra incognina. Видеть в оригиналах Микеланджело, Рафаэля, Тициана и других гигантов искусства было вечной мечтой молодой девушки.
Она не стала допытываться у тетки истинных мотивов внезапного переселения, но тотчас же начала укладываться и готовить альбомы и принадлежности рисования.
Екатерина Михайловна ехала, очевидно, скрепя сердце, и хотя старалась перед знакомыми казаться очень веселой и довольной, но наедине частенько всхлипывала и усиленно повторяла:
– O, Paris, Paris!.. Mon paradis terreste [О, Париж, земной рай! – Прим. автора]!.. Когда-то я тебя увижу?..
Достойная дама понимала, что только слепым исполнением воли Казимира Яковлевича, она достигнет цели всех своих желаний и хотя остаток дней проживет в обожаемом Париже, в своем отеле, обеспеченная и уважаемая.
Дней через пять после отъезда Клюверса, от него была получена телеграмма следующего содержания:
«Все устроил. Вас ждет ваша собственная вилла «Della Сгосе». Около Флоренции. Телеграфируйте о времени прибытия, управляющий встретит вас на дебаркадере». Вместо подписи, стояла только одна буква К.
– Ах, какой милый и предупредительный человек этот Казимир Яковлевич! – чуть не воскликнула мадемуазель Крапивенцева, – но мой Париж! Боже, мой Париж!.. Мне кажется, я умру, покидая его!
Но, разумеется, ничего серьезного при прощании с Парижем не последовало – достойная дама только всплакнула немножко и, с чувством целуя одну из своих знакомых, такую же, как и сама, поклонницу «нового Вавилона», прошептала:
– О, пишите, пишите мне все, что только узнаете о парижской жизни… Мне кажется, вдали от Парижа, я просто с ума сойду!
Поезд тронулся.
Хотя денег на проезд было оставлено Клюверсом столько, что их хватило бы с избытком на наем экстренного поезда, но Екатерина Михайловна, зря прожигавшая целые состояния, порой скупилась на гроши, и потому она с племянницей, не только не заказала отделения, но просто взяла в курьерском поезде два билета первого класса до Вентимильи [Вентимилья – граница Франции и Италии. – Прим. автора. Этот городок до сих пор является основным пересадочным узлом между железными дорогами обеих стран], отправив прислугу и багаж накануне, с пассажирским поездом. Она этим выгадывала несколько сот франков, так как в курьерском поезде нет вагонов ни второго, ни третьего классов. Выезжая из Парижа, они сидели во всем купе только вдвоем, но на первой же станции к ним в купе поместилось двое мужчин. Один был тщательно выбрит, в безукоризненно сшитом щегольском костюме, и имел вид актера или художника. Другой же был очень высок ростом и дороден, по лицу, и по манерам держать себя, его нетрудно было счесть за американца, или за богатого колониста дальнего Запада.
Читатели, конечно, догадались, что это были Рубцов и его верный помощник Капустняк.
Разместившись напротив дам, новые пассажиры, казалось, не обратили на них никакого внимания и тотчас же задремали, укрывшись пледами.
Была глухая ночь. Известно, что курьерский поезд отходит из Парижа в Лион в десять часов вечера.
Екатерина Михайловна, сначала очень возмущенная этим неожиданным вторжением, скоро несколько успокоилась. Ей даже стало казаться гораздо безопаснее ехать в обществе мужчин, так как ходили слухи, что на ночных поездах лионской дороги ограбления не редки.
Ночь прошла довольно спокойно. Светало поздно, и только не доезжая нескольких станции до Лиона, солнце настолько поднялось, что можно было рассмотреть окружающие предметы.
Прежде всех проснулась молодая девушка и с изумлением всматривалась в красивое и энергичное лицо Рубцова, разместившегося против неё. Он еще спал, но его товарищ уже проснулся, и не сводил своих глаз с молоденькой спутницы. Ольга Дмитриевна, случайно взглянувшая в другую сторону вагона, заметила этот устремленный на нее проницательный взгляд, сконфузилась, покраснела и, с торопливостью достав из дорожного мешка книгу, занялась чтением.
В эту минуту и Рубцов очнулся от забытья.
До этого времени ему еще не удавалось видеть вблизи Ольги Дмитриевны и он, казалось, тоже был поражен её красотой
Екатерина Михайловна, уставшая от сборов, укладки и прощальных визитов, спала крепким сном. Ей снился радостный и веселый сон: она снова в Париже, в своем салоне, перед ней дефилируют сотни разряженных дам и украшенных регалиями кавалеров и, она, с гордым достоинством исполняет роль хозяйки дома. Вдруг среди этой пестрой толпы кавалеров и дам появляется мрачная фигура Клюверса. Он подходит к ней и дерзко срывает с её головы бриллиантовую диадему… Раздается общий крик негодования, она дает обидчику пощечину и… просыпается!
– Воды! Боже мой, воды… – залепетала она по-французски, но воды не оказалось в дорожном мешке. По счастью, почти в ту же минуту поезд подкатил к станции и Рубцов, быстро выскочив на платформу, через минуту вернулся, подавая Екатерине Михайловне стакан сельтерской воды.
Отказаться было неловко, принять тоже. Но Екатерина Михайловна, окинув взглядом изысканный костюм своего спутника и его выразительное, красивое лицо, сообразила, что отказаться глупо, и… с этого момента дорожное знакомство завязалось.
Не доезжая до Марсели, то есть через десять часов, обе дамы и Рубцов болтали по-русски, как старые знакомые. Капустняк, продолжая играть свою роль американского плантатора, не промолвил ни слова, а только изредка бросал пламенный взгляд на Ольгу Дмитриевну.
Рубцов успел отрекомендоваться дамам, как оперный певец Иволшин, певший долго в Америке, но теперь почти потерявший голос и едущий в Италию лечиться. Целью его путешествия была, по его словам, Флоренция, где он и думал поселиться, даже купить виллу.
– Вот какое странное совпадение! – воскликнула Екатерина Михайловна: – а я тоже на днях купила, через поверенного, прелестную виллу, под названием Делля Кроче, около Флоренции. Мы туда и едем.
– Это для меня новость, тетя, – заметила Ольга. – У тебя собственная вилла?! Что же ты этого раньше не сказала!
– Я хотела, мой ангел, сделать для тебя сюрприз… – целуя племянницу, заметила Крапивенцева.
«Вот оно что, – мелькнуло в уме Рубцова. – Разорившаяся барынька покупает виллы, – на чьи же деньги? Очевидно, Клюверса… но как же в таком случае об этом не знает барышня?.. Или люди правду говорят, что она здесь не причем, и что все это шашни тетушки и достопочтенного Казимира Яковлевича».
И Рубцов стал пристально всматриваться в свою визави. Детская чистота и непорочность, написанные на её лице, казалось начинали производить на него большое впечатление. Всю жизнь вращаясь только между падшими, или скользящими женщинами, он не верил в чистоту и непорочность, а сам, между тем, не мог отвести взора от девственной красоты Ольги Дмитриевны.
Что-то странное, никогда не испытанное, начинало тесниться в его черствое сердце. Близость этого идеально-чистого и прелестного создания заставляла дрожать в его сердце такие струны, о существовании которых он и не помышлял. Чем он больше смотрел на нее, тем все больше и больше росло в нем сознание той громадной, непроходимой пропасти, которая отделяла его – губителя, убийцу и разбойника – от этого идеального чистого создания.
«Да в самом ли деле она такая, как кажется?! – словно утешение, мелькнуло в его голове… уж не актриса ли она, да только более опытная, чем другие?.. Я добьюсь, разгадаю ее… и тогда!.. Но он не досказывал свою мысль… Она казалась ему самому слишком дикой и чудовищной. – Но если эта девушка действительно сама непорочность, если её отношения к Клюверсу только интрига тетки и развратного богача?! Что тогда?! Тогда»… Рубцов уже решил:
«Он не овладеет ею, хотя бы мне для этого пришлось пожертвовать жизнью!.. Сколько раз Рубцов рисковал ею из-за гораздо пустейших причин».
А тут ему казалось, что какое-то странное, новое, еще неиспытанное чувство щекочет его загрубелое сердце.
«Уж не любовь ли это?..» – и эта мысль показалась ему такой забавной, что он невольно улыбнулся.
Глава X
Возвратимся на несколько дней назад.
Телеграмма о смерти жены застала Голубцова в дороге.
Странное дело, эта смерть, казалось, не произвела на него большего впечатления.
Женившись на Пелагее Семеновне Карзановой только из-за денег, он очень ловко сумел устроить свои дела, и, хотя напуганная похищением своего ребенка, нервная женщина наотрез отказалась от предъявления его прав на Карзановское наследство, боясь мести Клюверса, но уже одна её доля наследства, как жены не отделенного сына Карзанова простиралась до двух миллионов, да и сам Голубцов не забыл себя, устраивая в Радомском остроге освобождение Клюверса.