– Я вынуждена тебя оставить, мой мальчик, совсем ненадолго. Хочешь, пока пришлю тебе красивую рабыню?
– Нет, – остро чувствуя опасность, улыбнулся Юний. – Честно сказать, я бы лучше немного вздремнул – устал вчера на навмахии.
– Узнаю гладиаторов! – засмеялась матрона. – Все бы им спать. Что ж, как знаешь. Вот тебе подушки, спи… А я скоро вернусь и уж непременно разбужу тебя!
Клавдия вышла, оставив после себя стойкий запах дорогих египетских благовоний. Казавшийся сонным Рысь встрепенулся и на цыпочках подошел к выходу. Убедившись, что поблизости нет никого из домашних рабов, он вышел из спальни и осторожно спустился по лестнице вниз. В атриуме, у бассейна, уже прогуливался Каллимах, нетерпеливо дожидаясь хозяйку. Морщинистое лицо ростовщика выражало злобную озабоченность.
Появились несколько слуг с напитками и, аккуратно поставив кувшины и кубки на небольшой столик, вышли. Каллимах бросил на них недобрый взгляд и отвернулся, чем не замедлил воспользоваться гладиатор: бесшумной тенью – не зря же прозвали Рысью! – он проник в атриум и затаился за колонной. Юношу сильно интересовал предмет беседы между хозяйкой и гостем. Может быть, в ней найдут подтверждение все пришедшие Юнию мысли?
Широкими шагами Клавдия прямо-таки ворвалась в атриум и, даже позабыв поздороваться, схватила ростовщика за рукав туники:
– Он пришел!
– Отлично. – Каллимах потер руки. – Надеюсь, ты придумала какое-нибудь убедительное объяснение для ланисты?
– Зачем? – Матрона недоуменно подняла брови.
– Ну, ты же умная женщина, – мерзко захохотал ростовщик.
Клавдия вздрогнула и пристально взглянула ему в глаза:
– Так ты… Ты хочешь убить его?
– А ты нет? – Ростовщик перестал смеяться. – Поверь, Клавдия, для нас с тобой это единственный выход.
– Я предполагала просто-напросто бросить его в эргастул да подержать там до прихода парусников, – задумчиво произнесла матрона.
– А квестор? – Гость сдвинул брови. – Вдруг он проверит эргастул? Да, твой супруг многое тебе прощает, но не думаю, чтоб он простил тебе предательство своих деловых интересов. Будешь рисковать?
– Да-а, – тихо протянула Клавдия. – Похоже, ты прав. Я принесу ему цикуты!
Прятавшийся за колонной Юний вздрогнул: вот она, жизнь, и вот они, женщины! Придешь в дом любовницы – и вместо любви получишь бокал с ядом. Как легко Клавдия согласилась на его смерть! И правильно – кто он такой? Всего лишь гладиатор, раб, обреченный рано или поздно умереть на арене. Так какая разница, когда придет смерть? Наверное, умереть от цикуты даже приятнее, нежели от меча, пронзающего сердце.
– К тому ж он гладиатор и все равно рано или поздно погибнет, – словно подслушав мысли Юния, вкрадчиво произнес Каллимах. – Нельзя оставлять его в живых, никак нельзя: в нем угроза всему нашему делу, которое сделает наконец меня богатым, а тебя – независимой. Подумай, ведь еще совсем немного, и ты перестанешь бояться развода, став по-настоящему свободной женщиной, ибо только деньги – твои, не супруга – приносят свободу! Так что же, ради этого ты пожалеешь мальчишку-гладиатора? Никчемного раба, варвара, умеющего лишь махать мечом? А как же твоя мечта?
– Хватит слов, – нахмурилась Клавдия. – Я согласна. Только передумала насчет цикуты…
– Как?!
– Я умертвлю его по-другому. – Тонкие губы матроны скривились в мечтательной улыбке. – Он будет умирать долго, очень долго… долго и сладостно.
Рыси стало не по себе. А если б он остался в спальне? Можно себе представить, каким образом будет его терзать Клавдия, умеющая и любящая наслаждаться чужой болью!
– Сначала я напою его сон-травою, затем велю верным слугам связать его и увезу на дальнюю виллу, а уж там… Там никто не услышит его криков. Криков боли и ужаса!
Ростовщик махнул рукой:
– Делай как знаешь, только побыстрее. И вот еще, что мы скажем ланисте?
– Я подброшу труп за реку, к свайному мосту, – там часто находят убитых, – холодно изрекла Клавдия. – А ланисте верные люди донесут, что его гладиатора видели в самых злачных местах Рима, – там всякое может случиться.
– Всегда знал, что ты умная женщина. – Каллимах снова расхохотался и быстро поднялся с ложа. – Ну, а я покуда займусь молодой вдовушкой.
Матрона фыркнула:
– А сумеешь?
– Сумею. – Вытащив из рукава туники кинжал, усмехнулся ростовщик. – Думаю, я еще не растерял все свои навыки. Следует спешить, завтра вдова уедет из Рима к подруге… впрочем, вряд ли успеет! – Попробовав пальцем остроту лезвия, Каллимах спрятал кинжал и, попрощавшись, удалился.
Клавдия тоже не стала задерживаться в атриуме, а, подозвав рабов, направилась к лестнице. Поднявшись на второй этаж, она свернула к кухне – наверное, за ядовитыми травами.
Когда матрона вернулась в спальню, стоявший слева от двери Рысь внезапно набросился на нее и проворно связал разрезанным на полоски покрывалом. Чтобы женщина не кричала, юноша заткнул ей рот кляпом, скрученным из того же разорванного покрывала. Клавдия дернулась, но, наткнувшись на бешеный взгляд гладиатора, притихла и лишь злобно сверкала глазами.
– Отдохни пока, любовь моя, – цинично усмехнулся Юний. – Я скоро…
Выйдя из спальни, он прошел по коридору и нос к носу столкнулся с управителем дома – вздорным и мелочным стариком в богатой тунике.
– Хозяйка спит и не велела будить, – тут же предупредил юноша. – Покажи, где стоит моя колесница.
– Решился наконец забрать свой подарок? – усмехнулся старик. – Самое время, надоело уже за ней присматривать.
– Сегодня же на ней и уеду, – не покривив душой, пообещал Рысь.
Честно говоря, мысль воспользоваться колесницей пришла к нему только что. Но мысль была хорошей – тем более что она, кажется, встретила понимание у домоправителя. Впрочем… Юноша внезапно замер: а как же он поедет? Он ведь не знает, каким образом запрягать лошадей, не умеет править. Нужен был кто-то, кто бы показал… Лукан! Не зря же мальчишка хвастал!
– Лукан? – ничуть не удивился домоправитель. – Да, он любит возиться с повозками, словно до сих пор живет на вилле. Я пришлю его… Колесница там, на заднем дворе.
– Знаю.
Подарок Клавдии являл собой часть роскошной жизни, доступной лишь очень немногим. Собственно, это была не колесница, а коляска на двух седоков – изящная, элегантная, легкая. Высокие колеса на железных ободьях, позолоченные спицы, сверкающий белизной кузов, мягкое, обитое плотной темно-голубой тканью сиденье.
– Мне тоже нравится, – восхищенно произнес подошедший Лукан. – Мне велено показать тебе, как ею управлять. Ты умеешь запрягать лошадей?
– Лучше б ты показал.
– Хорошо. – Кивнув, мальчик пошел к конюшне и привел оттуда двух вороных.
– Черное и белое, – погладив коляску, произнес он. – Здорово смотрится. Гляди, как запрягать…
Лукан сноровисто запряг лошадей, впрочем, Юний совсем не присматривался к тому, как он это делает. Юношу насторожили какие-то громкие крики, явственно донесшиеся из господской части дома. Ну ясно! Вздорный старик-управитель все-таки решился заглянуть в хозяйскую спальню. Теперь нужно было действовать быстро, очень быстро!
– Пойдем-ка, прокатимся… – Рысь бросился к воротам и, отодвинув засов, распахнул их настежь.
– Покатимся?! – Серые глаза Лукана вспыхнули радостью… и тут же погасли. – Но ведь еще не совсем ночь, запрещено ездить…
– Да ладно, – схватив коней под уздцы, отмахнулся Юний. – Смотри, на улице и людей-то почти что нет. Да я и не далеко – прокачусь немного и тут же вернусь.
Выведя упряжку за ворота, юноша вскочил в коляску.
– Э нет! – Лукан тут же уселся рядом. – Без меня ты точно себе шею сломишь. Лучше помогай. Видишь эту обитую бронзой полоску? Это тормоз, сразу на два колеса, хорошо бы пользоваться им на крутых поворотах.
– Понял, – кивнул Рысь и, оглянувшись, хлопнул мальчишку по плечу. – Поехали!
Повинуясь Лукану, кони плавно тронулись с места, постепенно разгоняя коляску до весьма приличной скорости. Улица и впрямь оказалась пустой, впрочем, уже темнело. К тому моменту, когда озабоченные и разъяренные слуги во главе со своей освобожденной от пут хозяйкой выбежали со двора, коляска уже давно завернула за угол и, едва не столкнувшись с груженой повозкой, помчалась в сторону Тибуртинской улицы. Стучали копытами кони, жались к стенам домов редкие испуганные прохожие, с лаем неслись позади уличные собаки, высекая искры, подскакивали на булыжниках мостовой тонкие ободья колес.
– Тормоз! – приближаясь к поворотам, кричал Лукан. – Отпускай!
Рысь послушно выполнял все команды, искоса посматривая на раскрасневшегося от удовольствия мальчишку. Глаза Лукана сияли, губы расплылись в улыбке, русые волосы растрепал встречный ветер.
– Тормоз! – звонко командовал он на поворотах. – Отпускай.
Странно, что они до сих пор не перевернулись, – может быть, просто везло, но, скорее всего, юный раб и в самом деле отлично умел управляться с повозкой. Он делал это с явным удовольствием, да так увлекся, что Рысь еле успевал выполнять команды.
– Тормоз! Отпускай!
– Стой! – закричал Юний, когда вылетевшая на Тибуртинскую улицу коляска едва не промчалась мимо дома Юлии Филии. – Жди меня здесь, парень. – Выпрыгнув на мостовую, гладиатор скрылся в воротах дома. Их по-прежнему никто так и не запер. Или… Или сюда уже успел наведаться гость, ростовщик Каллимах – посланец смерти?
Ага! Кажется, наверху, в спальне, разговаривали! Рысь улыбнулся: значит, успел-таки.
Схватив валявшуюся на полу палку – то ли засов, то ли ножку от стула, – юноша бегом бросился к лестнице. Вовремя! Мерзкий ростовщик уже вытащил из рукава кинжал и перешел от разговора к делу. Юлия, в разорванной почти до пупка тунике, испуганно жалась к стенке, на левом плече ее кровавилась тонкая царапина – видно, Каллимах все же потерял прежнюю прыть, с первого раза промахнулся и теперь явно намеревался закончить дело. Почувствовав за спиной прерывистое дыхание юноши, ростовщик – надо отдать ему должное – повернулся, не раздумывая и мига, и, выставив вперед кинжал, ринулся на незваного гостя. Удар был рассчитан точно – снизу наискось вверх, от желудка к сердцу. Однако Каллимах в суматохе забыл, с кем имеет дело. Он видел перед собой лишь красивого юношу в дорогой тунике, этакого папенькиного и маменькиного сынка, изнеженного и утонченного аристократа, а вовсе не профессионального убийцу-гладиатора. Ростовщик дорого поплатился за свою оплошность: без труда отбив выпад, Рысь от всей души угостил старика палкой по лысине! Икнув, Каллимах выронил кинжал и, закатив глаза, без сознания осел на пол.