Из глаз Всеволода изливалась лютая… лютейшая ненависть.
— А скажи-ка, Бернгард, только честно скажи… Для чего во главе дружин, отправленных сюда, были поставлены лучшие сторожные воины, каждый из которых мог оказаться потомком Изначальных? Скажи, зачем тебе понадобились мы? Зачем тебе понадобился я? Моя сила? Моя кровь? На самом деле — зачем?
Всеволод смотрел в глаза, а через глаза — в душу собеседника. В закрытую, замурованную душу тевтонского старца-воеводы. Смотрел, пытаясь проникнуть сквозь засовы, запоры, глухую кладку…
— Не мне — негромко промолвил орденский магистр. — Всему людскому обиталищу.
Бернгард отвёл взгляд. Отвёл-таки…
Всеволод понял.
— Жертва… — с горькой усмешкой произнёс он.
Не спросил — спрашивать об этом теперь нет нужды. Всё и так предельно ясно.
— Я нужен здесь как жертва. Как носитель жертвенной крови. Редкой замазки, особого раствора, что закроет и склеит порушенную границу обиталищ. А всё остальное — пустое. Всё — пыль в глаза. Обман. Морок. Созданный не чародейством, но хитростью и коварством. Для меня специально созданный. И для тех, кто со мной. Чтобы никто ни о чём не догадался прежде времени. Чтобы никто ничего не заподозрил. Ведь на самом-то деле не я вовсе привёл сюда свою дружину. Это меня вели. Хотя шёл я. Ехал я. По доброй воле. Искренне веря, что моя рука и мой меч спасут или хотя бы отсрочат гибель мира. А дело — не в твёрдой руке и не в крепком мече. В одной лишь жертвенной крови дело. Меня обучали воинскому искусству не для того, чтобы крушить и побеждать врага. А для того только, чтобы добраться сюда живым, чтобы пробиться через все препоны. Чтобы донести свою бесценную кровушку не пролитой, не расплёсканной.
Бернгард не прерывал. Всеволод не умолкал:
— Поначалу меня вёл Олекса. С тех самых пор, как его посланцы подобрали мальчишку-сироту на разорённом пепелище. Хорошо вёл. Обучал, тренировал, вылепливая и сотворяя из меня то, что было нужно… Что ему было нужно. Его посланцы угадали. Посланцы старца-воеводы отыскали потомка Изначальных Вершителей. Затем, когда случилась беда… когда начался Набег, Олекса передал меня тебе. А ты принял живой дар. Нет, не меня даже — а что во мне. Кровь… да и не её, по сути. Частичку древней силы, растворённой в ней. Силы тех, кто жил задолго до меня. Так?
Молчание. Кивок. Едва-едва заметный.
— Кровь — на кровь, слова — на слова, — тихо отозвался магистр.
— Ну, да, конечно. — Всеволод невесело усмехнулся. — Моя кровь и твоё заклинание должны были закрыть брешь между мирами.
— Твоя кровь и кровь Сагаадая, и кровь любого воеводы из других Сторож, пробившегося сюда. В воды Мёртвого Озера свою кровь пролил бы каждый из вас.
— Каждый? — Всеволод сверлил собеседника глазами.
— Каждый, кто мог оказаться потомком Изначальных, — ответил Бернгард. — Так было бы надёжнее. Безошибочно и с полной уверенностью распознать среди разных кандидатов истинного носителя древней крови не просто.
— Эржебетт распознала, — напомнил Всеволод.
— Эржебетт — лидерка. У неё особый нюх на сильную кровь.
Помолчали. Недолго. Секунду или две.
— Как много нашей крови ты намеревался выпустить в Мёртвое Озеро? — спросил Всеволод.
— Всю, — коротко ответил Бернгард.
Пояснил:
— Чтобы запечатать Проклятый Проход наверняка, крепко и надолго.
Всеволод понимающе кивнул. Ну да, наверняка и надолго.
— Для этого, выходит, нас послали сюда старцы-воеводы?
— В первую очередь — для этого.
Эх, Олекса-Олекса! Мудрый наставник и коварный обманщие. Хотя в чём тут обман-то? А ни в чём. Ему лишь не открыли всей правды.
И всё же…
— А нельзя было просто сказать? — сквозь зубы спросил Всеволод. — Всё? Сразу? Раньше? С самого начала. О том, зачем мы едем в Эрдейские земли? Так ведь честнее.
— Честнее, — согласился Бернгард. — Но так — нельзя. Человек непредсказуем. Порой он предпочитает жить ценой гибели своего обиталища. А уж если человек узнает о своей исключительности и избранности, о том, какая… чья кровь течёт в его жилах, тогда…
— Тогда — что?
— Тогда он ещё больше будет расположен забыть о мире вокруг.
— Думаешь, узнай я правду — отказался бы идти в Эрдей?
— А что думаешь об этом ты сам? — теперь уже Бернгард заглянул ему в глаза и в душу. Жёсткий, острый и холодный взгляд магистра как ножом полоснул. — Согласился бы ты, русич, мчаться сюда не ради обещанной славной битвы и не ради защиты прорванного порубежья, а попросту на убой? Единственно для того лишь, чтобы тебе вскрыли жилы и выпустили в мёртвые воды всю — до последней капли — кровь? А если бы даже и согласился — сильно бы ты спешил тогда? Не искал бы в пути любого — оправданного и неоправданного — повода задержаться? Не подумывал бы о возвращении? Не опоздал бы?
Отчего-то отвечать на эти вопросы Всеволоду не хотелось. Непривычно боязно было отвечать. А то как бы не солгать. Бернгарду? Себе? А может, и не было ответа на такие вопросы. Ну, как на такие ответишь? Если бы… Согласился бы? Спешил бы? Не опоздал бы? Нет, определённо, отвечать не хотелось. Сейчас хотелось задавать вопросы самому.
— Верно ли я понял, Бернгард, что всё дело в Изначальной крови, а в обороне Серебряных Врат, как таковой, смысла нет?
Всеволод резко сменил тему разговора. Однако магистр ответил сразу, без заминки:
— Ни малейшего. Ты был прав с самого начала, русич: защищать стены Сторожи бесполезно. Да и ни к чему это. Нечисть уже перехлестнула через Карпаты. И крепость долго не удержать.
— Но ты удерживал в ней людей. Заставлял их сражаться, гибнуть…
— Я лишь ждал того, в чьих жилах течёт кровь Вершителей.
— А смерть тех, в чьих жилах текла обычная кровь, для тебя ничего не значит?
— Ошибаешься, русич. Именно смерть доблестных орденских братьев, верных оруженосцев, и бесстрашных кнехтов помогла мне дождаться тебя.
— Вот только твои павшие воины не знали и уже не узнают правды.
— А зачем им это? — в голосе Бернгарда прозвучало удивление. — Они искренне верили, что гибнут не зря.
— Ну, ещё бы! — поморщился Всеволод. — Они же полагали, что пока Серебряные Врата держатся, человеческое обиталище может не бояться пришествия Чёрного Князя. Ты и меня пичкал этими сказками.
— Со сказками проще воевать и легче умирать.
— Ты лгал своим воинам, Бернгард!
— И что с того? Ложь бывает ценнее горькой правды. А моя ложь позволяла побеждать отчаяние и выигрывать время.
— Вот как? — криво усмехнулся Всеволод. — Интересно, а почему сейчас ты говоришь мне обо всём, что так долго утаивал прежде?
— Потому что ты задаёшь вопросы, на которые я должен что-то ответить. И потому что сегодня мы как никогда должны действовать сообща.
— Что-то случилось, Бернгард? — Всеволод ощутил смутную тревогу.
Должно быть, что-то из ряда вон выходящее.
— Случилось…
— Что?!
Ну почему из этого клятого магистра слова приходится вытягивать, как жилы из упрямого полонянина?!
— Нахтриттер вышел из Мёртвого Озера. Шоломонар вступил в наш мир, русич.
— Что?! — внутри у Всеволода всё оборвалось.
— Он и его войско приближаются к Серебряным Вратам.
— Что?!!!
Бернгард вздохнул:
— Начинается Набег, русич. Настоящий Набег — вот что. Нахтриттера и подвластных его воле тварей уже сейчас можно видеть со стен.
— Ты лжёшь?! Опять?!
Или… или всё же нет? Всеволод не знал точно. Всеволод колебался.
Бернгард невесело усмехнулся, будто читая его мысли:
— Ты сможешь выяснить всё сам, когда поднимешься наверх. Только там ты убедишься в правдивости или лживости моих слов. Ну а пока… Пока просто отойди в сторону и отдай мне это…
Бернгард указал взглядом на саркофаг.
Это?
Речь, конечно же, шла о содержимом каменного гроба. Об Эржебетт. О ведьминой дочери, о лидерке-волкодлаке, о Чёрной Княгине, о Пьющей-Любящей. Даже нет, не так — о её содержимом. О пожранной и испитой тёмной тварью крови Изначальных. О силе, таящейся в этой крови.
Глава 6
— Просто поверь и просто отдай её мне, русич, — вкрадчиво, но настойчиво увещевал магистр. — Возможно, кровь Эржебетт ещё поможет нам всё исправить.
— Послушай, воин-чужак, — слабо донеслось из саркофага — испуганное, умоляющее…
— Заткнись! — рявкнул на пленницу Бернгард. И вновь повернулся к Всеволоду: — Не её слушай, русич — меня. Слова тёмной твари лживы.
«А твои? Насколько правдивы твои слова, Бернгард?»
Что-то смущало Всеволода. Что-то мешало принять на веру всё услышанное от тевтонского магистра полностью и безоговорочно. Как ни крути, но много, слишком много таилось в его словах опасной недосказанности. Лидерка — та хоть может открыться при прикосновении. Да, открыться по своему желанию, да, настолько, насколько захочет, но зато без лжи. С Бернгардом такое не выйдет.
— Я вижу, ты всё-таки не веришь мне, русич. Или над тобой ещё властны отголоски былых чар Эржебетт?
— Чары тут ни при чём, — Всеволод вперился в собеседника тяжёлым взглядом. — Но как я могу целиком доверять хозяину замка, в котором неведомые упыри испивают моих дружинников? Как доверять тому, кто не желает говорить всей правды?
— А всегда ли ты готов принять правду? — криво усмехнулся Бернгард. — Всю? Однажды я уже пытался тебе сказать правду об Эржебетт. И что? Тот, кто сам желает быть обманутым, не внемлет чужим советам, пока не дойдёт до истины собственным умом. В случае с Эржебетт я помог тебе, чем мог. Рассказал о страхе в глазах тёмной твари и о Мёртвом Озере, страшащемся серебра. Тебе оставалось только сравнить два этих страха, найти в них общее и сделать выводы. Но сейчас времени помогать тебе у меня нет.
— На самом деле его не было и раньше. — Всеволод сокрушённо покачал головой. — Тебе следовало с самого начала отнять у меня Эржебетт силой, раз уж я оказался настолько слеп, что не видел очевидного. Так было бы лучше для всех.
— Нет — хуже, — не согласился Бернгард. — Много хуже. Отнимать силой — значит, проливать кровь. В неразумной битве могла пролиться и твоя кровь, и её. Терять так глупо сильную кровь Изначальных — непозволительное расточительство. Да и обычная человеческая кровь… Зачем понапрасну губить твоих и моих воинов?