Как будто отобрал
Права на то у Бога
Самого,
И удивляя, и смеша Его.
Неважно,
Кто патриций,
Кто плебей,
Неважно,
Кто сильней,
А кто слабей,
И даже,
Кто глупей,
А кто умней,
Прости,
Не так уж важно это мне.
Но зло, оно есть зло,
Хоть ты умри,
И подлость— подлость,
Что ни говори.
Не примириться с этим,
Не принять,
И не понять,
И боли не унять.
Вот только дети…
Лгут.
Но ты им верь,
Как верят Небу,
Солнцу
И Траве.
Спасибо,
Господи,
Что удержал
От злобы.
Я детей не унижал.
Он закончил чтение, но понадобилось минуты три, чтобы выйти из поэтического транса.
Алексей Александрович был зачарован стихами. Был восхищён самим директором, глаза которого излучали любовь.
— Вы истинный поэт… — сказал он со всей искренностью.
На лице директора засветилась улыбка благодарности.
— Я бы хотел издать сборник стихов, — сказал он с какой-то застенчивостью, даже чуть покраснел, — не согласились бы вы стать моим редактором?
Алексей Александрович смутился: не ожидал такого лестного предложения.
— Я же ещё студент… Вы прекрасный поэт… Хотите, я попрошу в университете своего профессора, он известный человек в литературных кругах…
Директор прервал его:
— Вы для меня есть известный профессор… Пусть сегодня вы студент, но придёт время, и я буду гордиться тем, что именно вы стали редактором моего первого сборника. Ну как, не откажете.
— Нет, конечно… — сказал Алексей Александрович, а в душе подумал с грустью: «А что есть моё будущее?.. Нет его у меня».
Момент был подходящий, и Алексей Александрович рассказал директору о своих профессиональных занятиях со студентами четвёртого курса и попросил принять зачёты.
Директор посмотрел на него с изумлением.
— Значит, вы в течение двух недель читали своим ученикам…
— Студентам четвёртого курса… — вставил Алексей Александрович.
Директор принял поправку.
— …студентам четвёртого курса спецкурс по истории литературы в объёме тридцати или сорока часов… Так?
— Именно так!
— Как вам это пришло в голову?!
— Они сами подсказали…
— Как они могли такое подсказать?!
— Почему же, они у меня развитые!
— Скажите, что вы делали с классом эти три года?
— Не знаю… Учил, воспитывал…
Изумление директора переходило не в возмущение, а в восхищение.
— Люблю таких учителей, как вы! — сказал он и похлопал его по плечу. — Хорошо, примем зачеты от ваших студентов. Только пригласим ещё одного литератора из старших классов…
Слух о зачётах в тот же день облетел все кабинеты, коридоры, переходы школы.
Учителя начальных классов сразу насторожились: что за инновация такая и почему новичок выпендривается!
Завуч заволновалась. Ни разу не проверяла она уроки студента, в классе он мог натворить все что угодно, он же не профессионал!
Учителя старших классов иронически улыбались: мол, глупость читать ученикам четвёртого класса университетский курс! Но то, чем сами занимались в это время, они не считали глупостью: сосредоточенно и тщательно складывали цифры от двух до пяти, делили сумму и выводили среднеарифметические баллы своим ученикам.
Завуч с двумя именитыми учителями начальных классов пришли к директору предупредить, что такого допускать нельзя. Лучше проверить, как студент справился с классом — срочно провести контрольные. И, вообще, от него, неспециалиста по начальным классам, лучше избавиться.
Но директор стоял на своём: его доверие к Алексею Александровичу было выше всяких проверок и сомнений.
Завуч с учителями вышли из кабинета директора недовольные.
А сегодня уже день принятия зачётов.
Студенты четвёртого курса столпились перед аудиторией и с волнением ждут вызова.
Учителя, проходящие мимо, одаривают студентов насмешливыми улыбками. Над ними издеваются старшеклассники.
В аудитории же идёт серьёзная университетская работа.
После того как двое-трое студентов выдержали экзамены и ответили на коварные вопросы, члены комиссии переглянулись и произнесли короткое «мдаа». С лица учителя-литератора стёрлось недоверие, а лицо директора засияло. Зачёты постепенно перешли в волнующий праздник знаний.
И когда из аудитории вышел последний студент, директор с некоей задумчивостью сказал двум своим коллегам — учителю литературы и Алексею Александровичу:
— Выше всяких знаний есть любовь к знаниям. Дети полюбили литературу, значит, они не пропадут в жизни!
Он пожал руку Алексею Александровичу и вышел из аудитории.
Учитель литературы доброжелательно улыбнулся коллеге.
— Вы — новатор, я стал вашим сторонником!
Но учителя, которые проходили мимо аудитории, или те, которые бегали по этажам большой школы, вслух или про себя возмущались выходкой учителя начальных классов, а его эксперимент считали недоразумением.
Так стал Алексей Александрович белой вороной среди учителей и так нажил он себе стаю неприятелей.
Но Алексей Александрович этим не был озабочен.
Во-первых, он и не мог вообразить, какие именно трудности навлёк на себя. Во-вторых, впредь он не собирался оставаться в школе и, таким образом, эти возможные осложнения могли бесследно испариться.
Три года учительской жизни оставили в нём любовь к детям, но никакую, хоть малейшую привязанность к этой профессии. Скорее наоборот. То, чему учили коллеги и на что они его настраивали, вызывало в нём уныние и жалость к учителям. Рутина — вот как он оценил школьную жизнь. Рутина и насилие. Было ещё одно слово, которым он мог бы оценить самую основу школы, но он тогда не пользовался этим словом, ибо его сознание не выходило за грани его же теории о случайностях и хаосе. Слово это было — духовность, и словам «рутина» и «насилие» он мог бы предварить слово «бездуховность».
Своё ближайшее будущее он видел далеко от школы. Потому в тот же день после зачётов он написал заявление об освобождении от учительской должности.
Милый директор обиделся. «Почему и зачем, — спрашивал он, — вы уходите из школы?» Обещал, что будет поддерживать его педагогическое творчество. Сказал, что видит в нём талантливого учителя.
— Нет, — настаивал Алексей Александрович, — школа — не моё дело…
— Тогда вот что: я не наложу резолюцию на ваше заявление вплоть до начала будущего учебного года.
На том и порешили.
Но Алексей Александрович в своём воображении сжёг все мосты, которые могли привести его обратно в школу.
Воспользовавшись свободой, он начал обходить редакции разных изданий и издательств, предлагая им свои услуги: корректора, корреспондента, стилиста, редактора, разносчика.
По вечерам садился у компьютера и через интернет запрашивал справки о работе.
Хотя эти хлопоты отнимали много времени и, казалось, у него не оставалось ни минуты, чтобы заняться чем-то другим, но это было не так. Внешние заботы не перекрывали внутреннюю озабоченность.
Да, да, он был весьма и весьма озабочен.
В одном журнале он вычитал, что слово «забота» означает: «за божественной тайной».
Перед ним возникла тайна.
Но может ли существовать какая-либо тайна, когда всё в мире строится на случайностях.
Случайное стечение обстоятельств может принести случайное счастье, так же как и случайное горе. В это он верил.
Но вот и объясни с помощью случайностей рождение в нём мысли о том, что мальчик, с которым он встретился в лесу, есть он сам, есть его живое детство!
Такого ведь не может быть?! «Наверное, у меня сдвинулись мозги, вот и всё». Может быть, мальчик действительно похож на него внешне, когда он сам был таким же маленьким. Вот и совпадение.
«А почему у тебя тоже заболело колено, когда он ушибся?» Задавал он этот вопрос самому себе и отвечал на него с лёгкостью и убедительно: «Это называется эмпатическим переживанием и известно всем психологам».
«Но сказал же тебе мальчик: „Мы скоро увидимся“? Опять наивный вопрос. Ребёнок всё может сказать, но не всё будет правдой. Надо же было ему что-то сказать на прощание? Вместо „до свидания“ он сказал: „Скоро увидимся“. Может быть, увидимся, может быть — нет, будет решать случайность».
Так разговаривая с самим собой, он обходил редакции и издательства. Затем шёл туда, куда вели ноги. А на этот раз они привели его на ту же последнюю остановку автобуса, где начинался лес.
«Вроде я не собирался сегодня пойти в лес. Что мне тут надо?!» — удивился он.
Тем не менее он зашёл в лес и нашёл то место, где встретился с мальчиком, и тот отговорил его сжечь записи, считая их важными для него.
«А ведь он был прав! Они были для меня важны, пока я надеялся, что разберусь в себе», — подумал Алексей Александрович. По совету мальчика он спрятал тетрадь в ящик своего компьютерного столика.
«Нет ли здесь мальчика случайно?» — подумал он и добавил: «Это была бы слишком высокая случайность».
Он вышел из леса и направился к остановке автобуса. И вдруг видит: подъезжает автобус, женщина помогает мальчику подняться. Он бежит, чтобы помочь мальчику не упасть, но падает сам и ударяется коленом об асфальт. Ему очень больно. Прохожие помогают ему встать.
— Вы сломали ногу? Может, вызвать «Скорую»? — спрашивает прохожий и достаёт мобильник.
— Спасибо, не надо! — говорит он.
Преодолевает боль и идёт к остановке. Но останавливается на полпути. Решает поставить эксперимент. Возвращается обратно, входит в лес, потом выходит в город и идёт по тротуару. Приближается к тому же месту и твердит самому себе, что не упадёт. Но именно перед последним шагом он забывает об осторожности, ибо видит, как женщина помогает мальчику подняться в автобус. И он падает на асфальт.