В комнате сына царил полнейший беспорядок – сразу было видно, что прошлой ночью Лионель недурно повеселился. Фрак валялся на полу, шапокляк[109] был напялен на каминные часы, помятый белый жилет соседствовал на стуле с лакированным ботинком; наконец, то тут, то там можно было заметить один из тех фонарей красного стекла, которыми по ночам обозначают близость мусорной площадки, вывеску фармацевта, а также эмалированную пластину, надпись на которой предупреждала читателей, что «в обратном направлении автобус следует по улице Прованс». Словом, тут был весь трофейный набор полуночника.
– Боже правый, маман! – пробурчал высокий юноша, распрямившийся на кровати. – Я только-только снова уснул!
Но, указав на разнородные предметы, как нельзя лучше свидетельствовавшие о весело проведенной ночи, мадам де Праз осведомилась:
– Лионель, сколько тебе лет?
– Двадцать три, – ответил юноша с мрачной ухмылкой.
– Шалопай! – заметила мать и, однако же, нежно обняла сына.
Тот, несомненно, был красив, но так ли уж мил и приветлив, это другой вопрос.
– Ну и где ты был? – продолжала мадам де Праз. – Точнее – с кем?
Присев на краешек кровати, она вперила тусклый взгляд в бегающие глаза сына:
– Отвечай, Лионель.
– Полноте! – проворчал тот. – Что вас так беспокоит, маман? Что-то случилось? На вас лица нет.
– Лионель, ты помнишь, что я говорила тебе три года назад, когда погиб твой дядя Лаваль?
– Конечно! Что вы были бы счастливы, если бы я женился на Жильберте, и что я должен попытаться добиться ее любви. Вы ведь об этом?
– Именно. То была моя сокровенная мечта. Ну и как же ты оцениваешь свои успехи в данном направлении?
– Я… – начал было Лионель, но тут же умолк и, помрачнев, опустил глаза.
– Что, нечего ответить? – сокрушенным тоном воскликнула мадам де Праз. – Тогда я отвечу за тебя: пока ты прожигаешь жизнь, Жильберта втюрилась в какого-то Жана Марея и собралась за него замуж!
Это объявление возымело тот эффект, что физиономия красавца Лионеля, будто по волшебству, подурнела и он, не сдержавшись, чертыхнулся.
– Она сама вам это сказала? – спросил он.
– Да, только что.
– И что вы ответили?
– Ничего определенного. Но она свободна в своем выборе!
– Свободна? Скажите, что вы возражаете, проявите свою власть…
– Какую еще власть? Да ты сам подумай, мой мальчик!.. Жильберта здесь – полноправная хозяйка; что же до меня, то я лишь ее домоправительница. Не забывай, мы живем в ее доме. Чего я добьюсь, если просто так, без всякой на то причины, воспротивлюсь желанию своей малолетней племянницы? Да она мигом избавится от меня и потребует отчета о состоянии дел, а оно не в нашу пользу, сынок. Ты помнишь, сколько проиграл в карты? И это еще не все твои долги.
– Довольно, маман, остановитесь! Я и сам все прекрасно понимаю.
– Я все это время пыталась ловчить, – чуть не плача, продолжала графиня, – надеясь, что в итоге ты женишься на Жильберте и, став ее законным супругом, укрепишь наше положение и вознаградишь меня за мои страдания…
– Да-да, – нетерпеливо пробормотал Лионель. – Но не все еще потеряно, полноте! Согласен, я сглупил – надо было давно вскружить девчонке голову. Быть может, еще и не поздно – особенно если у вас найдется веский повод убрать этого Марея с дороги. Я заглажу свое невнимание к Жильберте. Чертов Марей! И откуда только он свалился на нашу голову, этот образчик добродетели?
– Стало быть, ты с ним знаком. И насколько близко?
– Настолько, насколько такой, как я, может быть близко знаком с таким, как он.
– Не понимаю…
Лионель, усмехнувшись, пояснил:
– Это серьезный молодой человек, трудолюбивый, увлеченный живописью, правда на любительском уровне. Его не встретишь ни в барах, ни на танцполах, в отличие от меня.
– Он богат?
– Определенно не беден. Особняк на авеню дю Буа[110], лошади, «роллс-ройс». И ни одного порока. Ни дамы сердца, ни любовницы. Словом, он безупречен.
Мадам де Праз посмотрела на сына с грустью и недоверием.
– Неплохо бы навести справки, – проворчала она. – Разве бывают на свете безупречные люди?
– Право же, маман, а ведь это совсем не глупое предложение! Мы ничего не потеряем, если проделаем такой трюк. Если же потерпим неудачу, придумаем другую комбинацию для того, чтобы состояние Лавалей от нас не ушло.
– Хо! Речь лишь о состоянии? А как же твоя кузина? Очаровательная ведь девушка!..
– Пффф!
– Мне хочется видеть тебя не только богатым, но и счастливым, мой мальчик.
– Кто богат, тот уже счастлив… Ладно, я прямо сегодня установлю за Жаном Мареем наблюдение, и мы выясним, действительно ли он такая редкостная птица.
Помолчав немного, он цинично добавил:
– Кстати, маман, если бы в прошлом году болезнь Жильберты – помните, она грипповала? – приняла другой оборот, мы теперь не оказались бы в столь критическом положении: наследство перешло бы к вам, или я ошибаюсь?
Мать смерила сына пристальным взглядом своих тусклых глаз, в которых отразился испуг.
– Полноте! – поспешил успокоить ее Лионель. – Да я не причиню вред даже мухе! Но если обстоятельства складываются благоприятно, если вмешивается рок – что уж тут поделаешь? – приходится выбирать…
– Значит, ты совсем не любишь кузину?
Лионель помотал головой в знак отрицания.
Мадам де Праз на какой-то миг задумалась, затем вздохнула:
– Однако же она такая приятная девушка!.. Клянусь тебе, мне бы хотелось сделать ее счастливой.
– Выдайте ее за Жана Марея.
– Не шути так! Ты и сам знаешь: для меня существуешь лишь ты один, мой мальчик. С тех пор как ты родился, я живу только тобой.
– А как же отец?
– Я не любила его так, как тебя.
– А… дядя?
– Я бы вышла за него только для того, чтобы сделать тебя богатым.
– Славная вы женщина, маман, милейшей души человек! В общем, если вы не против, я немедленно разыщу нашего бывшего дворецкого Обри́ и разработаю с ним план наблюдения.
– Не возражаю: Обри всегда служил нашей семье верой и правдой.
– Он ведь сейчас привратник в доме номер сорок семь на улице Турнон, так ведь? И если не ошибаюсь, сильно обижен на Жильберту?
– Еще бы! Это ведь она настояла на том, чтобы я его уволила.
– Прекрасно, просто прекрасно!
В этот миг особняк огласило звонкое меццо-сопрано: Жильберта напевала, для собственного удовольствия, «Приглашение к путешествию»[111].
– Она все еще у себя в комнате, – заметила мадам де Праз. – Тем лучше! Не хочу, чтобы она знала, что я заходила к тебе.
Графиня быстро поднялась, черной тенью скользнула вниз по лестнице и заперлась у себя в кабинете.
Там, какое-то время еще поразмыслив о фактах, грозивших обрушить все ее надежды, мадам Елизавета де Праз вытащила из-за корсажа маленький ключик, с которым никогда не расставалась, и начала отпирать сейф.
Четыре секретных замка щелкнули один за другим. Тяжелая дверца повернулась на петлях, и показались виньетки всевозможных ценных бумаг, заполнявших хранилище сверху донизу. Госпожа де Праз извлекла несколько пачек, прикосновение к которым, по-видимому, доставляло ей немалое удовольствие, и хотела уже сунуть руку в темную глубину, как вдруг голос наверху оборвался и смолк.
Графиня поспешно втолкнула назад цветные пачки, прикрыла их другими, захлопнула стальную дверцу, защелкнула замки и спрятала ключ на груди.
Глава 2Мсье Фейяр рассказывает то, что знает
В семь часов вечера Жан Марей, предварительно условившись по телефону, позвонил в дверь своего друга Фейяра, самого «светского» нотариуса в Париже. В тот вечер Марей – случай для него исключительный! – как и сам Фейяр, должен был присутствовать на первом представлении некой лирической драмы. Они договорились вместе поужинать в кабачке, поскольку Марею необходима была консультация поверенного.
Тот ждал его в полной готовности и при параде. Оба молодых человека нарядились в новые костюмы, так что чиновник выглядел ничуть не менее элегантно, чем денди: черный макферлейн, шелковый цилиндр, белый шейный платок и изящная трость черного дерева, – хотя на самом деле между Фейяром, простым служащим, и Мареем, аристократом, пролегала бездонная пропасть. Впрочем, вечером, во мраке плохо освещенной улицы, сказать, кто из них завсегдатай клубов, а кто – обычный нотариус, было совершенно невозможно.
– Ага, явился, красавчик! – воскликнул Фейяр.
Жан Марей, напустив на себя оскорбленный вид, вскинул руки в знак шутливого протеста, но юрист не унимался:
– Да будет тебе, будет, Прекрасный Принц, не кокетничай! Ты и сам знаешь, негодник, что выглядишь просто великолепно! Взгляни-ка на меня, юный Антиной! И давай-ка пройдись, Марей, чтобы я как следует тебя рассмотрел. Никто не умеет ходить так, как ты. И откуда, черт возьми, у тебя такая гибкость, пластика? Что, не желаешь доставить мне удовольствие? Тогда рассказывай, зачем пожаловал. По делу же, кто бы сомневался… Что на этот раз? Покупка ценных бумаг? Приобретение недвижимости? Давай-давай выкладывай. Хотя ладно, пойдем, объяснишь по дороге.
– Со мной случилось нечто восхитительное… – начал Марей.
– Женишься?
– Угадал.
– И на ком же?
– На мадемуазель Лаваль, дочери исследователя Африки. Чему ты улыбаешься?
Когда они уселись в экипаж, Фейяр пояснил:
– Я улыбаюсь по двум причинам, старина. Прежде всего потому, что я доволен – очень доволен – твоим выбором. Жильберта Лаваль – чудесная девушка, о ней говорят много хорошего. Правда, она, вероятно (ты же позволишь?), чересчур избалована, но, несмотря на это, по общему мнению, у нее благородный, твердый и прямой нрав.
– Не ожидал, что ты столь об этом осведомлен.
– Тебе, как всегда, повезло: я – нотариус этой семьи. Но улыбаюсь я еще и из-за тетки, мадам де Праз, и ее шельмеца-сына.