– А они тут при чем?
– Ну как же!.. Неужели ты не знаешь, что разбиваешь их самые сокровенные мечты?
– По правде говоря, – равнодушно произнес Марей, – я так мало знаю о семействе Лаваль, что… – Он вдруг умолк.
Нотариус смерил друга недоверчивым взглядом, в котором было нечто комичное. Жан Марей, опустив глаза, с рассеянным видом поигрывал перчатками.
– Да ты что, смеешься? – воскликнул Фейяр. – От тебя никогда не знаешь, чего ожидать.
– Уверяю тебя, дорогой друг, я в полном неведении, и если ты мог бы…
– Нет, постой, ты точно не шутишь?
Марей вперил в нотариуса взгляд больших голубых глаз, лучившихся добротой, умом и решительностью:
– Если ты можешь рассказать мне что-либо о семействах Лаваль и Праз, я буду тебе бесконечно признателен. Я люблю мадемуазель Лаваль и женюсь на ней, но до этой минуты меня совершенно не заботили планы мадам де Праз и ее сына. Я видел графиню лишь несколько раз, да и то мельком; что же касается Лионеля де Праза, то я иногда встречаю его в светском обществе, но он мне совершенно безразличен, если не сказать – неприятен. И должен добавить, что пришел к тебе отнюдь не с намерением расспросить о них или о мадемуазель Лаваль, но для того, чтобы ты посвятил меня в нюансы брачного контракта.
– Хорошо, – сказал нотариус, – и прости за сомнения. Просто я нахожу несколько странным, что человек может пуститься в столь серьезное предприятие вслепую. Задача поверенных не соединять любящие сердца, а скреплять брачным союзом семьи, которые уверены, что подходят друг другу. Этим и объясняется мое профессиональное удивление. Да и потом, знаешь ли, старина, я, наверное, так никогда и не привыкну к этим переменам в твоем настроении…
– Боже правый! К каким еще переменам?
– Ты вдруг без всяких причин глубоко задумываешься, прячешься в свою скорлупу, как сейчас, и становишься таким рассеянным, что невольно возникает вопрос: «Осознает ли он, о чем только что говорил?»
– А, вот ты про что! – хохотнул Марей. – Так я занят важным делом. Из головы никак не идет одна задачка…
Фейяр внимательно посмотрел на друга, затем покачал головой:
– Ну ты и тип! Мне, наверное, и жизни не хватит, чтобы понять тебя, о поэт, о философ, о художник! Такую загадочную личность еще поискать!
– Я тебя слушаю, – проговорил Жан Марей. – Можешь начать так: «Жили-были…»
– Жили-были две сестры – барышни Осмон. Старшая, Елизавета, вышла замуж за графа де Праза, офицера из знатного, но обедневшего рода. Вторая, Жанна, – она, к слову, была намного моложе – стала избранницей очень богатого господина Ги Лаваля, выдающегося исследователя Центральной Африки. Лет через десять после свадьбы старшей ее супруг, капитан де Праз, принял смерть на поле битвы, как и подобает военному. У него остался сын Лионель. Ты меня слушаешь, Жан Марей?
– Ну разумеется, старина!
– Вид у тебя такой, будто ты на луне… Ну да ладно, я продолжаю. Так вот, мадам де Праз овдовела и влачила жалкое существование на нищенскую пенсию, а ее сестра, красавица мадам Лаваль, имела многомиллионное состояние, жила в Нёйи, близ Булонского леса, в огромном особняке и каждое лето проводила в роскошном имении Люверси, по праву считавшемся одной из жемчужин долины Шеврёз. Все эти богатства достались ей от отца Лаваля, крупного промышленника, и Жанна с согласия мужа предложила сестре поселиться вместе с сыном у них. Вдова, конечно, обрадовалась: куда ей было деваться? То вообще была очаровательная пара – эти мсье и мадам Лаваль, которые сейчас, если бы не злой рок, стали бы твоими тестем и тещей. Они обожали свою дочурку, миленькую девчушку-проказницу. Однако же Ги Лаваль следовал призванию, которое оказалось сильнее любви и отцовской привязанности. Пылая страстью к опасностям, к путешествиям, к далеким экспедициям, он проводил в разъездах по шесть месяцев в году. Сам понимаешь, в подобных обстоятельствах он с радостью ухватился за мысль, что графиня с сыном устроится у Жанны, ибо резонно полагал, что той не придется скучать в обществе старшей сестры и племянника. Более того, это доброе дело принесло и материальную выгоду: мадам де Праз была настолько же экономной и методичной хозяйкой, насколько мадам Лаваль – женщина ужасно обаятельная! – безалаберной и расточительной, и так уж вышло, что вскоре именно вдова начала распоряжаться в буфетной, на кухне и в погребе во благо семейства Лаваль. Так вот обстояли дела… Ты меня слушаешь? Уверен, что слушаешь?.. Так вот, повторюсь, обстояли дела, но тут мадам Лаваль вдруг скончалась. Произошло это, насколько мне помнится, чуть более пяти лет тому назад. Она умерла в Люверси, во время пребывания там Ги Лаваля и по его вине. То была настоящая трагедия. Несколькими днями ранее Лаваль вернулся из какой-то африканской глубинки и в числе множества экзотических редкостей привез с собой кучу змей, которых собирался отдать в зоосад.
– Помню-помню! – прервал его Жан Марей. – В газетах читал. Одна из змей убежала – не так ли? – ужалила мадам Лаваль, когда та спала.
– Так точно. Ги Лаваль жутко горевал. Родные и близкие даже опасались за его рассудок, и, к чести мадам де Праз, следует сказать, что она ухаживала за ним с большим самоотречением, несмотря на собственное горе, которое было не менее глубоким, ведь она потеряла родную сестру. Но Ги Лаваль не находил себе места, считая себя виновником несчастья, испытывал невообразимые муки совести. Как только он немного оправился, тотчас же засобирался в новую экспедицию в Верхний Нигер. У всех, кто виделся с ним в то время, заранее сложилось впечатление, что он уже не вернется, но помешать отъезду никто не решился. Через полгода он уехал – и действительно не вернулся… Перед отбытием из Франции он посетил мою контору и составил завещание, по которому в случае своей смерти оставлял малышку Жильберту на попечение мадам де Праз. У всякого, кто читал документ, не оставалось сомнений в том, какую участь он себе уготовил. Он погиб в стычке – самим же и спровоцированной – с отрядом дикарей во время разведки, в которую отправился совершенно один, без всякого сопровождения. Его тело было так исколото стрелами, что его с трудом опознали. Известие о смерти исследователя повергло весь дом в Нёйи – и родных, и слуг – в глубокое отчаяние. По слухам, мадам де Праз не могла скрыть горя, в котором чуть ли не всем виделась горечь разочарования. Говорят, она старалась всеми силами удержать зятя во Франции, – вероятно, со смертью сестры перед ней открылись новые горизонты. Было ясно, что по прошествии траура она рассчитывала стать новой мадам Лаваль, но, так как госпожа де Праз вообще не создана для любви, злые языки судачили, что ей просто не хотелось выпустить из рук многомиллионное состояние исследователя.
Впрочем, не менее очевидно и то, что эти миллионы были нужны не ей самой: она старалась для сына, ибо эта скромная, даже порой смиренная женщина – страстно любящая мать. Лионелю было тогда лет семнадцать-восемнадцать, Жильберте Лаваль – примерно тринадцать. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что мадам де Праз все эти годы лелеяла только одну мысль: как бы женить сына на своей племяннице. Но, ожидая, пока реализуется этот план, осуществлению которого могли помешать тысячи обстоятельств, она была бы не прочь закрепить за собой часть состояния Лаваля, выйдя за него замуж. Увы, эта мечта разрушилась вместе со смертью Лаваля, и у графини остался единственный шанс – обвенчать Лионеля с мадемуазель Жильбертой Лаваль. И вот теперь на руку девушки претендуешь ты. Сам посуди… Да очнись ты, Марей, спишь, что ли? О чем задумался?
Молодой человек заморгал, стряхивая с себя оцепенение.
– Я думал, – признался он, – о лампе итальянского мастера, которую видел сегодня на выставке антиквариата… о небольшой такой бронзовой лампе с золотой ручкой в виде змейки-медяницы. Она бы прекрасно вписалась в мою коллекцию. Думаю, нужно будет купить.
Ошеломленный Фейяр не нашелся что и ответить: подобная беззаботность сбивала с толку. Он решил рассердиться.
– Черт подери! – воскликнул он, побагровев. – И стоило мне так распинаться? Половина моих речей пролетела мимо твоих ушей. Даже не знаю, как тебя и назвать. Хотя вот, нашел слово: оригинал! Беспечный оригинал! Говорю тебе это прямо в лицо.
– Скорее, я – фантазер, – с улыбкой поправил его Марей.
– Послушай, фантазер, – заметил нотариус после непродолжительной паузы, – держись начеку с этой графиней. Поверь мне, старина, она… Нет, спасибо, перед ужином я не курю.
Жан Марей достал сигарету и, выпустив дым колечком, спокойно произнес:
– А теперь объясни-ка: что он собой представляет, этот брачный контракт?
Экипаж остановился. Молодые люди вошли в кабачок.
Глава 3Обри и его хозяева
Когда Жильберта сообщила тетке, что собирается пригласить Жана Марея в гости, мадам де Праз из осторожности решила этому не противиться. Во-первых, она уже привыкла ни в чем не отказывать богатой племяннице – и нарушать эту традицию не собиралась, – а во-вторых, подобный расклад позволил бы ей как следует разглядеть претендента на руку девушки, являвшего собой столь досадную помеху.
В общем, Жан Марей был принят в доме на правах друга. Лионель воспользовался этим для того, чтобы, насколько ему позволяла вежливая холодность жениха кузины, установить с ним более или менее тесное знакомство. После разговора с матерью сын графини старался почаще сталкиваться с Мареем где только можно – на поле для гольфа, на теннисном корте, в фехтовальном зале, – но уже по прошествии нескольких дней этот «шпионаж» показался ему столь бесполезным, если не сказать – комичным, что он решил от него отказаться, тем более что Обри, бывший дворецкий де Празов, которому было поручено вести более тщательное наблюдение за Мареем (так сказать, в «полицейском стиле», для которого требовался человек, Жану Марею совсем незнакомый), тоже следил за молодым человеком и следовал за ним буквально по пятам, но не заметил в его поведении ничего подозрительного.