[67] И в дальнейшем боярство пополнялось за счет все более и более углубляющейся и убыстряющейся имущественной и социальной градации общины. Дальнейшее развитие этих, представляющихся обоснованными суждений логически ведет нас к необходимости признания того, что из общинного происхождения боярства должно следовать сохранение его связи с общиной на протяжении определенного времени, и даже зависимость. Такая привязанность к общине, безусловно, приводит, в свою очередь, к замедлению процесса и консолидации боярства как единого сословия. Выводы Ю.Г. Алексеева и следствия из них представляются нам важными и перспективными при рассмотрении социально-политических коллизий «на верхних этажах» аристократической верхушки Северо-Восточной Руси.
Советские историки еще в 30-е годы заметили, что в XI в. в северо-восточных землях происходило зарождение собственной туземной знати — «старой чади», «лучших». «Из этой группировки к тому времени, — говорил, к примеру, В.В. Мавродин, — складывалось то старое боярство, "смысление", "первая дружина", с которой пришлось столкнуться в следующем столетии Юрию Долгорукому и Андрею Боголюбскому».[68] Правда, ученые считали эту знать генетически связанной с родоплеменной. Полагаем, что не стоит абсолютизировать этот факт, поскольку следует учитывать и наличие борьбы между старой родовой верхушкой и нарождающейся в недрах первобытнообщинного строя новой знати. По-нашему мнению, какой-то части родовой знати пришлось уступить дорогу новой. Это могло происходить и мирным путем.[69] Но в Северо-Восточной Руси мы наблюдаем ожесточенную борьбу, закончившуюся, видимо, уничтожением старой знати. Порывая с родоплеменными отношениями, новая знать в то же время перенимала в административной сфере прерогативы племенной знати, становясь лидером строя «общинного, но без первобытности», т. е. этапа, непосредственно предшествовавшего феодальной формации.[70]
О наличии какой-то местной богатой верхушки в Ростове и Суздале мы узнаем из летописного известия о княжеских усобицах в этих землях в 1096 г. Захватив Суздаль, князь Олег (противник Мономаховичей) «омиривъ городъ, овы изъима, а другыя расточи, и именья их отъя». То же было и в Ростове. Вполне возможно предположить, что эта городская верхушка была и правящей, исполняла и административные функции, ибо ее Олег заменяет сразу же своей, «посажа посадникы по городом и дани поча брати».[71]
Формирование местной знати происходило наряду с нахождением в северо-восточном крае южного (в основном киевского) боярства. Если для второй половины XI в. мы узнаем об этом по результатам археологических раскопок,[72] то о княжеской дружине, обосновавшейся здесь в первые десятилетия XII в. имеются достоверные письменные известия. Киево-Печерский патерик сообщает: «И бысть посланъ отъ Володимера Мономаха въ Суждальскую землю, сий Георгий (это потомок варяжских дружинников, состоявших на службе у киевских князей, Георгий Симонович. — Ю.К.) дасть же ему на руце и сына своего Георгия (Юрия Долгорукого. — Ю.К.)».[73] Летописи дают дополнительные сведения о Георгии Симоновиче и его деятельности в Ростове и Суздале. Он называется «боярином болшим», «воеводой» Юрия Долгорукого и ростовским тысяцким.[74] Должность тысяцкого была довольно значительной в административной системе русских земель. Наряду с военным командованием тысячей (ополчением), тысяцкие также исполняли управленческие правительственные функции. Несмотря на назначение их князем, они играли большую роль в местной жизни. Причем если М.Н. Тихомиров обнаруживает «непосредственную связь их деятельности с жизнью городского населения»,[75] то И.Я. Фроянов говорит о связи тысяцких «вообще с волостным населением».[76] Это подтверждается и последним упоминанием о Георгии Симоновиче в Патерике: «По летех же мнозех седе Георгий Владимеровичъ въ Киеве, тысяцькому жъ своему Георгиеви, яко отцу, предасть землю Суждальскую».[77] Нам представляется важным указание на связь боярина-тысяцкого с волостной округой главного города, ибо имеются мнения, что Георгий Симонович «командовал» только своей дружиной («боярскими боярами»), находясь как бы в стороне от местной жизни.[78] Принимая точку зрения М.Н. Тихомирова и И.Я. Фроянова, мы можем предположить, что в подчинении (в этом проявляется зависимость края от Киева, усилившаяся с появлением постоянной южной администрации) у «боярина большего» находилась и знать местного происхождения. Под «сущими под ним» «болярами», отмеченными Патериком, могли скрываться не только его дружинники, но и верхушка местной знати.[79] Правда, Ю.Г. Алексеев замечает, что в XII в. «лучшие мужи», «вячьшие» и т. д. — «это, по-видимому, не бояре», «а наиболее богатые и влиятельные члены городской общины, социальное выделение которых только намечается».[80] Но возникает вопрос — неужели только верхушка дружинников называлась боярами? И здесь мы подходим к вопросу о соотношении (разумеется, не количественном) местной знати и дружинного боярства. По этому поводу существуют различные мнения. Традиционно считается, что зарождающаяся местная знать входит в состав пришлого господствующего класса.[81] Некоторые историки пишут, что, наоборот, бояре-дружинники в XII в. начинают «тяготеть в первую очередь к городам, а не к конкретным князьям».[82] По Ю.Г. Алексееву, местная знать «либо входит в княжескую дружину… порывая тем самым с городской общиной и приобретая новый политический статус, либо сохраняет свои общинные связи, захватывая в своей общине политическую власть».[83] И.Я. Фроянов, признавая параллельное существование княжих и «земских» бояр, пишет о движении во встречных направлениях: на княжескую службу поступали «так называемые земские "бояре"», а из дружины «происходил отток в ряды земской знати». Таким образом, «противопоставление княжеских бояр боярам земским выглядит условно».[84] Признавая эту условность и исходя из понимания общины, как включающей в качестве управленческой верхушки и земскую знать, и княжескую вместе с князем, необходимо отметить, что во второй половине XII в. противопоставление этих групп знати довольно отчетливо проявляется в рамках социальной борьбы в городских общинах и между ними. Это и понятно, ибо слияние знати, ее консолидация, происходит уже за пределами древнерусского периода.[85] А пока «старейшая дружина» и местная знать в ряде случаев преследовали различные цели, возглавляя своеобразные «партии» (впрочем, и местная знать не была единой).
Образование местного боярства дало повод многим историкам утверждать, что это были уже крупные феодалы-землевладельцы, которые и вступили в жестокую борьбу с посягнувшими на их экономическую и политическую самостоятельность и независимость с появившимися здесь в XII в. князьями с юга. Однако, как мы видели, эта борьба имела другой характер.
Более того, в 50–60-е годы городские общины Северо-Востока (в которые входят и местные верхи), где идет процесс образования городов-государств, пытаются заполучить себе князя — необходимого элемента общественной жизни — как гаранта их независимости и суверенности.[86] «Суждальская земля» в конце 40 — начале 50-х годов заручается клятвой от Юрия Долгорукого и его «дома» на постоянное пребывание здесь князей.[87] И действительно, на некоторое время в Суздале обосновываются и сыновья Юрия, а с 1151 г. и сам он.[88] Однако Юрий, стремящийся к «злат киевскому» столу, не устраивал местное общество. И как только представляется возможность, на Северо-Восток втайне от отца уходит Андрей.[89] Некоторые источники называют нам инициаторов этого бегства: «его же лестию подъяша Кучковичи».[90] Историки не без оснований усматривают здесь местную знать. Тем не менее подозревать в Андрее Боголюбском только «ставленника суздальских бояр, действовавших в союзе с городским патрициатом», или ростовского боярства[91] не стоит. Естественно, что тайные переговоры с князем вели политические лидеры общин — бояре. Но остальное население отнюдь не оставалось посторонним наблюдателем. Бояре «Кучковичи» выступали представителями «Ростовцев и Суждальцев», т. е. по крайней мере городских общин. Они же в это время становятся действенной силой в социально-политических коллизиях на Северо-Востоке. Так, в 1157 г. после смерти в Киеве Долгорукого «Ростовци и Суждалци, здумавше вси, пояша Аньдрея сына его стареишаго, и посадиша и в Ростове на отни столе и Суждали».[92] Полагаем, что настаивать в данном случае на участии в этой акции только боярства просто не имеет смысла. Более реальным выглядит утверждение И.Я. Фроянова, видящего в ростовцах, суздальцах и владимирцах «свободных жителей (включая знать) Ростова, Суздаля, Владимира и прилегающих к ним сел». Вечевое решение принималось сообща.