Теперь вот новая брань с литовцами – и снова жребий приходится тянуть. Правда, вернувшихся с жуткой сечи с татарами, да получивших раны силком в ополчение не тянут. Но так ведь и Прохор мужик совестливый – да на литовцев он крепко зол! Вот и стелется пред ним Настасья, наступив на горло бабской гордости, вот и заискивает, и приласкает лишний раз, и приголубит… Надеется, что снова понесет – хоть и немолодые лета, к сорока дело идет! – и тогда муж точно засовестится уходить на брань…
А все потому, что как отправился он на Куликово поле, так и поняла прежде горделивая, порой сварливая баба – ой любит, ой как же сильно любит она своего Прошеньку!
Муж между тем подбородок задрал, глаза от Настасьи отвернул, хмурится, размышляет над ее словами… А женка-то кузнеца уж с иного боку заходит:
– Я вот проповедь батюшки Алексея никак не могу забыть, не идут слова его из головы… Как же торжественно он тогда произнес: победа князя Димитрия Иоанновича на Куликовом поле разнеслась на весь христианский мир! Базилевс Царьграда и сербские владыки, круль ляхов и мадьяр, и даже немцы из земель Ганзейских – все они славят победу русичей! И слава тех, кто дрался на Куликовом поле с магометанами, кто стоял за Русь Святую и веру православную – их слава уже не померкнет в веках! И дети наши, и внуки, и правнуки – все запомнят славу русского воинства, сражавшегося на Куликовом поле!
Вот значит, как разумеет Настасья: задобрит мужа, захвалит за одержанную победу – а что по сравнению с ней брань с какими-то литвинами? Да Ягайло на один плевок супротив орды Мамаевой!
И ведь верно рассчитала хитрая баба: уж невольно улыбается Прохор, радостно ему слушать восхищенные речи жены! Да ведь и заслуженно хвалят русских ратников за победу над агарянами – и живых, и павших…
Немного подумав, кузнец уж больше в шутку ответил жене:
– Да пока весть о победе нашей дошла до земель далеких, так уже все и переврали! Вот круль ляхов и мадьяр сочтет, что князь Димитрий с Мамаем бился по поручению хана Тохтамыша, своего законного господина… Что думаешь, вру? А вон булгарские купцы, что на торг явились, так поначалу и говорили! Пока ряшки им не начистили…
Настасья попыталась было отрицательно покачать головой, но разошедшийся Прохор в ее сторону даже не посмотрел.
– В землях же Ганзейских немцы сочтут, что дрались с обеих сторон лишь дружинники конные – рыцари по-ихнему… И ведь скажут, что невелики были силы с обеих сторон – вполовину, а то и еще меньше, чем было на самом деле! Ибо у них самих рыцарей даже на большую сечу не так и много собирается… А что у татар больше половины войска – легкие конные лучники, так кому же об этом в земле немецкой ведомо?!
Вновь, вновь горячится Прохор – Настасье пришлось уж едва ли не повиснуть на его плече! И заговорила она горячо, страстно – в самое ухо мужу:
– А ты не думай про булгар, мадьяр с ляхами да немчуру поганую! Главное ведь, чтобы дети наши помнили о победе славной на Куликовом поле! Так ведь тут-то все в наших силах – мы им правду честно поведаем, а не байки, что переврали иноземцы… Ой, Прошенька, а вон и сладкие калачики мои любимые! Купишь?
Очередной заискивающий взгляд в глаза мужа – да тот и сам от сладких, сдобных калачей никогда не откажется:
– Ну, куплю – куда деваться-то!
Глава 4
Вересень (сентябрь) 1381 года от Рождества Христова. Москва
…Высокий и поджарый, жилистый и ловкий князь вихрем влетел в нарядные, богато украшенные палаты великокняжеского, белокаменного терема, обращая на себя невольные взгляды челядинок, тайком смотрящих ему вослед… А кто и в лицо бесстыже воззрится, даже с вызовом – словно предлагая себя! Да и то, хорош собой Владимир Андреевич, пригож лицом – а что бывает порой порывист и горяч, так то, может, и худо для князя… Но для девок-то совсем не худо – скорее наоборот!
Впрочем, Владимир Андреевич в сторону холопок даже не смотрит – да и в сторону боярынь не заглядывается, и на девиц-княжон, вроде бы и ровню себе, взгляда не обратит. Нет, любит он только жену и младенчика-сына, а других женщин для него как будто и не существует вовсе… Лишь случайно встретив супругу брата, Евдокию Дмитриевну, следующую в сопровождении собственной челяди, радостно улыбнулся ей славный муж – да без всяких церемоний обнял столь же ласково встретившую его княгиню. Да и что говорить, таких верных и надежных спутниц, коей стала Димитрию Московскому дочь нижегородского и суздальского князя, еще поискать нужно…
Но вот и гридница. Стоящие у входа ее дружинники лишь низко поклонились «Храброму» князю, наряду со старшим братом именуемому «Донским» – преградить ему дорогу никто не додумался, и даже не рискнул бы! И вот уже, широко улыбнувшись, Владимир Андреевич влетел в просторную залу, стены которой украшает скрещенное оружие и шкуры добытых на охоте зверей, а по центру стоит широкий, продолговатый стол. В свою очередь, в изголовье его высится красивый резной трон – трон великого князя Владимирского…
Хотя после Куликова поля – уже Великого князя Московского!
Дмитрий Иоаннович, за добытую над Мамаем славную победу нареченный Донским, встал навстречу двоюродному брату со столь же широкой, радостной улыбкой на устах, раскрыв руки для объятий. Кряжист и широкоплеч, по-медвежьи могуч старший брат – и по-медвежьи грузен. Впрочем, некоторая полнота вовсе и не портит великого князя… Крепко сжав Владимира в своих объятьях, Дмитрий задал только один вопрос:
– Взяли?
На что двоюродный брат его согласно мотнул головой:
– Наш теперь Козельск!
– Ну, садись, садись скорее за стол… Тимофей Алексеевич, ты уж уважь князя Серпуховского, уступи ему место подле старшего брата! А ты, Авдотья, – скорее неси пироги и прочую снедь, потчевать будем дорогого гостя!
Старшая челядинка, распоряжающаяся княжьей трапезой, тотчас ринулась к своим девкам, спеша доставить угощения для Владимира Андреевича. Тот же сел подле старшего брата – и принялся поспешно, едва не глотая окончания слов, рассказывать последние новости:
– До штурма-то дело и не дошло! Прибыло к нам посольство от Кейстута Гедиминовича – и вещают послы, что Кейстут пленил Ягайло, прознав про его тайные сношения с тевтонцами… Теперь он, а не Ягайло – Великий князь Литовский! И Москве он предлагает мир и союз против татар. А в знак добрых намерений Кейстута послы вступили в переговоры с осажденными, и горожане сами открыли ворота, принеся тебе присягу…
Великий князь с неподдельным изумлением вскинул черные как смоль брови:
– Вот как? А где же само посольство?!
Владимир Андреевич с ехидством улыбнулся в русые, пшеничного цвета усы:
– За мной следует, да отстает в дороге на пару дней. Я рать оставил на Боброка, сам в Москву лишь с малой дружиной ринулся!
Дмитрий Иоаннович с хитринкой прищурил правый глаз:
– Что, невмоготу стало от наставлений Волынского?
Серпуховский князь рассмеялся уже в голос:
– Невмоготу, вот те крест – просто невмоготу!
Заулыбались сидящие за столом бояре – все без исключения участники Куликовской сечи… Все они были наслышаны, как младший брат Дмитрия Иоанновича изнемогал от ожидания в засадном полку! И как понукал второго воеводу напасть на поганых – да Боброк-Волынский выжидал до последнего, ловил лучший момент для удара в тыл ордынцам, наседающим на левое крыло московского войска… И он его дождался, одним тараном переломив ход битвы!
А все же нет-нет да задумается кто из бояр иль младших дружинников, и даже простых мужей-ополченцев – сколько бы жизней русских ратников удалось бы сохранить, послушай Дмитрий Михайлович князя Серпуховского, да ударь хоть чуть раньше?
Но между тем дородная Авдотья уже спешит к княжескому столу, держа на вытянутых руках поднос с пирогами. Начинка у всех разная – капуста, лук и грибы, свинина и даже красная рыба – княжеский сиг, привезенный из Новгорода! А за ней поспешают девки, несущие кадки с солеными огурцами и квашеной капустой, и блюда с крупно нарезанным копченым салом да татарской колбасой-казы, что так полюбилась серпуховскому князю…
Уже успевший потрапезничать великий князь принялся с легкой завистью наблюдать за тем, как быстро мечет угощения младший брат, оголодавший с дороги. А зависть – белая зависть – у Дмитрия Иоанновича оттого, что Владимир Андреевич запросто может съесть куда как больше старшего брата, но остается неизменно легким и поджарым! В то время как сам Дмитрий после тридцати принялся понемногу набирать лишний вес… Не помогают ни регулярные воинские упражнения, ни охота – а ведь московский государь старается быть сдержанным в пище и питие, строго соблюдает посты! А хмельного так и вовсе не потребляет… На великокняжеском столе не встретишь ни хмельных медов, ни хмельного кваса – только простой ржаной или ягодный узвар, или горячий сбитень служит Дмитрию Иоанновичу напитком…
– Выходит, старик Кейстут теперь великий князь…
Владимир Андреевич, прожевав очередной пирог, согласно кивнул:
– Выходит так, княже. Что думаешь, замиримся теперь с литовцами?
Великий князь негромко хмыкнул:
– А разве есть у нас выбор? И так добрый кусок литовской Руси удалось оторвать! Княжества Тарусское и Новосильское от литвинов теперь надежно укрыты, в Мосальске и Серпейске ныне наши дружины стоят – да Козельск из-под носа Олега Рязанского увели!
«Храбрый» широко, довольно улыбнулся, запив трапезу горячим сбитнем. Чай, не лето, вересень уже за окном, годовщину Куликов успели отметить пяток дней назад, отслужив праздничную службу в честь Рождества Пресвятой Богородицы… В белокаменных палатах только летом хорошо, не так жарко – а теперь вот стыло, зябко, и жарко горящий в гриднице очаг все одно не справляется, не может согреть гостей великого князя…
– Олег Рязанский надолго под Карачевом застрял… Выходит, Кейстут отдаривается Козельском, чтобы мы себе больший кусок земли не урвали, пока литовцы слабы? Что же выходит, Олегу Ивановичу и Карачев поди уступят без боя? И Кромы?