жчина укажет на это с максимальной мягкостью женщине: «Дорогая, я все же не Рокфеллер». Женщина в ответ заплачет: «Дорогой, хорошо: пусть все в меня тычут пальцем, я стерплю!» Только глупые мужчины полагают, что женщина не в состоянии свести дебит с кредитом. Ерунда! Женщина в состоянии свести дебит и кредит, не говоря уже про самого мужчину, с ума. А все потому, что женщина устроена так, что в слове «инвестиция» слышит праздник. Который бывает дважды в году (отпуск) или раз в 7 лет (ремонт). А праздник — это когда можно то, что в другое время нельзя. Поэтому на том этапе ремонта, который соответствует отпускному этапу похода по бутикам, женщина заявит, что нашла «кафель мечты». Правда, кафель мечты будет стоить не 500 рублей за метр (как планировалось), и даже не 750 (на что мужчина был втайне готов), а 1500 (тоже, кстати, как и с кремами — не предел). Но — снова удача! — на кафель будет положена скидка в 10 %: «ведь, любимый, нам только ванную осталось кафелем выложить, и все?» «И все»? Ха! Нужно еще купить холодильник, посудомоечную и стиральную машины, матрас, кастрюли и постельное белье, плюс не забыть про телевизор на кухне («ты же знаешь, мама любит смотреть телевизор на кухне, когда она приходит к нам в гости») и про дико дорогой плетеный домик для тещиного кота, про которого теща уже торжественно заявила, что подарит на новоселье. И что, спрашивается, делать мужчине, если деньги сосчитаны, кот (и теща) намерены жить вечно, а наследства от Рокфеллера не предвидится? Это моя, конечно, частная точка зрения, но я полагаю — влезать в долги. Потому что их все же приятнее отрабатывать, чем отправляться в следующий отпуск одному. А еще потому, что женщина права: если деньги никогда не ставят целью праздник, но одни инвестиции, на кой черт они вообще нужны? Я вот тут очень близко и очень давно знаю одну пару, которая каждый раз повторяет этот путь: он буквально все планирует и считает, а она, в самый интимный момент (на ремонте — это когда коммуникации уложены, но не куплен еще какой-нибудь умывальник), заявляет, что душ нужен только с гидромассажем с встроенными в стену форсунками. И столешница в кухню должна быть из камня, и что значит «сколько это будет стоить?» — это же камень! Это же так красиво! Ей впервые в жизни что-то понравилось очень-очень, она что, не имеет это права?! И слово «развод!» порхает между ними, и останавливается ремонт. Но потом рядом объявляются неожиданно скопившая денег тетушка, или, в отпуске — отдыхающие рядом симпатичные друзья-миллионеры, или банк открывает ему новую кредитную линию, — глядишь, снова милуются. А ровно в тот момент, когда кредиты реально исчерпаны, и неоткуда взять новых, она говорит: «Слушай, я подумала, а на фиг нам этот камень? По цене как сама кухня, да и не настоящий — акрилат…» И длится это у них без малого уже 20 лет…
Вот иногда прочтешь мужские суждения о нужных и ненужных тратах — и либо уверуешь в невозможность взаимопонимания полов, либо захочешь быстро сменить ориентацию. Выбросить камень из женского огорода в сторону его туда закинувшего можно буквально двумя-тремя вопросами. Мне лично крем из водорослей покупать не приходилось — но верю, что кому-то он может быть необходим. Да и для кого этот «кто-то» старается — борется с целлюлитом, сидит на диетах, бегает по утрам и гнобит себя на тренажерах? Героически отказывается от шоколадного торта и надевает черные очки, чтобы скрыть покрасневшие после пилинга веки? Все ради него, любимого. Который, со свойственной ему деликатностью, не преминет заметить вслух за ужином с друзьями: «Не ела бы ты, котик, это пирожное, посмотри на себя в зеркало…». При этом котик деликатно молчит о том, как любимый выглядел с утра после вчерашнего и как глубокой ночью стучал дверцей холодильника, уверенный в котиковом крепком сне. Котик — честный, ему если что приглянулось, так и говорит он об этом прямо, а не упреками вроде «ты же знаешь, что у меня всего одна пара ботинок (две рубашки, три костюма, одна куртка — вариантов тьма, но когда „котик“ вспоминает трещащий по швам шкаф, неизменно следует ответ: „Это все твое“)». Котик выказывает чудеса терпимости при покупке очередных гантелей, сноубордов, лыж и велосипеда и с трудом выискивает свой крем из водорослей среди шеренг мужской косметики (тоже не самой дешевой). Во время ремонта котик думает о том, чтобы каменная столешница служила так же долго, как и ламинированные фасады — а кафель выбирает по одному-единственному принципу — чтобы утреннее время, проведенное в ванной, подняло настроение на целый день. Котик не напоминает чудовищу о неправильно принятых под его давлением решениях, о которых тот и сам жалеет. Котик не ввязывается в дискуссии. Котик (пусик, рыбка, гуля) готовится к Новому Году, выбирая для чудовища достойный подарок. А разве может быть для него подарок желаннее, чем сам красивый, ухоженный и потративший некоторую сумму на косметолога котик?
Мужчина в смокинге на rendez-vous
С одной стороны, всего лишь формальность, позволяющая бедному общаться на равных с богатым, — а с другой, одежда, заставляющая держать спину прямо и не допускающая компромиссов Со смокингом в русском языке смешная путаница. Англосаксы, законодатели формального стиля, этого слова не понимают. То, что у нас смокинг — у них называется таксидо, tuxedo, а в приглашениях слегка жеманно обозначается как evening dress или black tie. С другой стороны, smoking jacket, «курительный пиджак», в англосаксонском гардеробе вполне себе существует, являясь помесью бархатной куртки-венгерки и укороченного, поясом затягиваемого шлафрока. Отличная для ношения в загородном доме вещь! И, если спуститься в подвал со шмоточными сокровищами к знаменитым Turnbull Asser, являющимся иконой стиля для и так безупречно джентльменской лондонской Jermyn Street, этот самый smoking вполне можно примерить и приобрести (к сокровищам Джермин-стрит я еще вернусь). У меня же с тем смокингом, который таксидо, сложилась своя история — и практически любви. Ну, во всяком случае, свой первый раз я хорошо помню. Дело было на излете прошлого века. В Лондоне меня пригласили на Монархический летний бал (это младший брат зимнего «Война и мир»), добавив, что летний — он «молодежный», в отличие от зимнего, на котором «одни старички». Смокинг был обязателен. В ответ на мое смущенное, что смокинг я на этот раз с собой не привез, приглашавшие махнули рукой — «Никто не привез! Все берут напрокат у московских братьев!» «Московскими братьями», как выяснилось, русские прозвали фирму Moss Bros, специализирующуюся в Англии на продаже и прокате формальной одежды. Я пошел к братьям, чувствуя себя девицей среди замужних женщин, готовящих девицу к венчанию. Первый же выданный для примерки смокинг, казалось, сидел идеально, но московский братец ползал предо мной на коленях, что-то подкалывая и подшивая. Потом дошла очередь до примерки шелкового пояса-кушака, называемого по-английски cummerbund, что важно запомнить, потому что слово отсутствует в известных мне словарях.
— Складками вверх, сэр, — мягко поправил меня возящийся братец, — понимаю, что это нелогично, но носят именно так. Вы пойдете в своей обуви или будете брать у нас?
— В своей, — я щелкнул каблуком новеньких черных Lloyd’s с перфорированным рисунком, которые только что купил за немыслимую для себя сумму, а потому жутко гордился.
— Отличные ботинки, сэр, но если вы идете на прием в Букингемский дворец, вам придется надеть лаковые!
По счастью, мне предстояло идти всего лишь в Military Naval Club на Пикадилли — в бывший особняк, если не ошибаюсь, Дизраэли, где уже суетились, монтируя временную ladies room — в мужском закрытом клубе женские туалеты не предусмотрены. Сева Новгородцев, напутствовавший меня перед балом, сказал:
— Это charity ball, благотворительный бал. У тебя что, лишние деньги? Так что, когда подойдут за charity, скажи: «Голубчик, будучи вдали от нашего многострадального отечества, должен сказать, что в пути я совершенно поиздержался!» — только про «многострадальное отечество» не забудь!
И вот грянул бал. Я со своим другом Игорем и его красавицей-женой Ванессой взял black cab, мгновенно поняв, отчего у блэк-кэбов такая высокая крыша: чтобы комфортно садиться, не снимая цилиндра (цилиндр мне бы понадобился, потребуй от меня распорядители бала не black tie, а white tie, то есть фрак). Кэб подкатил по пандусу прямо под крышу особняка. У входа пылали факелы, лакеи открывали двери.
— Тебе очень идет смокинг, — искренне сказала Ванесса.
Я и сам не узнавал себя в зеркалах. Брюки, у которых роль ремня играли боковые затягивающиеся штрипки, удлиняли ноги. Кушак подчеркивал талию. Пиджак с шелковыми лацканами заставлял держать спину не хуже Рудольфа Нуриева. А самое главное, в смокинге я чувствовал себя абсолютно своим в этом небрежно-театральном мире, где женщины — в бриллиантах и в платьях в пол, а мужчины — либо в смокингах, либо в килтах, либо в военных мундирах, где сигары курят в саду у фонтана, стараясь не уронить пепел на расхаживающих павлинов, а по огромным окнам скачут тени ровно тех очертаний, что скакали в 1917-м на балах в России, включая тени от моноклей и закрученных усов а-ля Пуришкевич.
Я танцевал с венецианской виконтессой Чинцией (никак не верившей, что я из России, и объяснявшей, что ее мечта — это «yellow zaporojets»), обменивался визитными карточками с принцем Бирмы и знакомился с банкиром Алексисом Родзянко — внуком последнего председателя Госдумы.
— Ах, милая, Толстой-Милославский говорит, что он князь! — произносил сзади меня громкий шепот, фамилию «Милославский» произнося как «Милославскый», а слово «князь» как «кнесь». — А он никакой и не кнесь вовсе!
— Кто эти дамы? — в испуге спрашивал я Родзянко.
— Не обращайте внимания — старушки Оболенские. Всю жизнь кассиршами в «Сэлфриджиз».
Когда же после танцев настал черед благотворительности, я с интонацией Оболенских произнес преподанную Севой Новгородцевым фразу, с подвыванием напирая на «многострадальное».