Догадки — не доказательства, а время неумолимо бежало. Один день из трех я уже потратил. Неужели и правда, за всем этим стоят старые обиды и территориальные споры? Если это Прохор подослал разбойников, это поднимает конфликт на совершенно иной уровень. Это уже не просто стычки из-за рыбных мест, это спланированная диверсия, направленная на дестабилизацию. Или же это Добрыня, воспользовавшись давней враждой, решил свалить вину на соседей?
А может это звенья одной цепи?
Слишком много переменных, слишком много неясностей. С одной стороны, Добрыне выгодно показать некомпетентность старого старосты, выставить себя защитником. Но тогда почему Добрыни не было на празднике? Почему он не «отбил» нападение? Если это «подстава», то Добрыня стал бы героем и защитником, а не я. Версия с сыном Радомысла слабенькая.
С другой стороны, Прохору, возможно, нужен был повод для новой эскалации конфликта, или же он просто хотел ослабить Березовку перед очередным противостоянием за угодья. И разбойники могли быть наняты кем угодно, или же действовать по собственной инициативе, просто воспользовавшись общей неразберихой.
Мимо меня прошла симпатичная девушка. Она поздоровалась со мной, стрельнув глазками. Я вежливо ответил на приветствие. Видать к Степке бежит. В том направлении только мельница. Здание было расположено метрах в стах от частокола села.
Вечерело, поэтому было многолюдно. То пастушки возвращались с выгонов, то крестьяне с полей. Я смотрел на них и понимал, что если получится пустить здесь корни, то обязательно займусь прогрессорством. Попаданец я, в конце концов, или мимо проходил?
Мысли о нападении снова вернули на рабочий лаж. Странный характер нападения заставлял задуматься. Если бы целью был грабеж, действовали бы более целенаправленно. А так и правда, будто хотели посеять страх, создать хаос. Нужно было действовать, но как? Обвинять кого-то без доказательств — значит настроить против себя либо часть деревни, либо, что еще хуже, соседей.
Спровоцировать открытую вражду с Совиным сейчас было бы крайне опрометчиво, особенно после недавнего нападения. Но и сидеть сложа руки, дожидаясь новых потрясений, я не мог. Необходимо было собрать больше информации, понять, кто именно стоит за этим нападением, и какие цели они преследовали. И главное — обеспечить безопасность Березовки.
Временный староста… Звучит все менее утешительно с каждой минутой.
Внезапный крик вспорол тишину, заставив меня вздрогнуть. Он повторился, ближе, полный ужаса. Из опушки леса, спотыкаясь, выбежала та самая девушка и, увидев меня, бросилась к ногам.
— Староста! Беда! Тимофея… убили!
В смысле — убили? Тимофея? Мы ведь только что говорили…
— Кто? Как⁈ — выдавил я.
— Не знаю! — сквозь рыдания проговорила девушка. — Дым из трубы увидела… Мельница-то заработала! Пошла муки взять… а он там… лежит… в крови…
Я бросился к мельнице, девушка — за мной. Недоброе предчувствие накрыло меня. К мельнице уже бежали любопытные селяне. Постепенно собрались зеваки. Стоны, плач, шепот сливались в жуткий гул. На земле, в расплывающейся луже крови, лежал Тимофей. Бездыханный.
Я осторожно, стараясь не нарушить картину, осмотрел тело. Удар точный, прямо в сердце. Профессионально. Работа наемника? Но зачем разбойникам мельник? Он был простым трудягой. Что-то здесь не сходилось.
Снова послышался крик. Уже из самой мельницы. Опять та девушка.
Неужели и Степку порешили?
От автора:
Предлагаю поиграть!
Суточное количество ❤ = количество «ов», которые приплюсуются к «ов» Антона.
Ежедневно Вежа будет дарить «ов» (технические логи) в размере суточных ❤.
А коммент дает ×2 «ов».
XD
Глава 4
Интерлюдия.
Декабрь. Наше время.
— С наступающим! — я чокнулся бокалом с коллегами, стараясь изобразить на лице что-то похожее на радость.
Дешевое шампанское, натянутые улыбки и дежурные пожелания. Скука.
Мой план мести созрел уже давно. Корпоратив «Морж и Ко» — ежегодный ритуал лицемерия — шел своим чередом, а я уже мысленно на медленном огне жарил Геннадия Петровича, нашего дорогого начальника.
Три года я провел в этом болоте. На три года дольше, чем планировал. Держали меня, как ни странно, не золотые горы, а удобный график и стабильная зарплата. Лень — двигатель прогресса, особенно когда прогресс и сам не прочь полениться.
Геннадий Петрович блистал. Безвкусно-дорогой костюм, галстук желтого цвета и жидкие усы. За глаза его называли «Усачом». На самом деле, этот элемент во внешнем виде делал его карикатурным.
Наши отношения с Усачом были шедевром пассивной агрессии. Взаимное презрение, замаскированное под слащавую вежливость. Работу я делал безупречно, но с нулевым энтузиазмом, снисходительно наблюдая, как Геннадий Петрович корчит из себя «эффективного менеджера».
— Антон! — его баритон, вырвал меня из созерцания канапе с лососем. Канапе, кстати, было единственной достойной вещью на этом празднике жизни. — Подойди, подойди!
Он хлопнул меня по плечу, чуть не сбив бокал с шампанским. Захотелось врезать ему по этой самодовольной физиономии. В этот момент я вспомнил все: и то, как он присваивал себе мои идеи, и то, как он постоянно перебивал меня на совещаниях, делая вид, что он единственный, кто здесь что-то понимает. И конечно же, его «фирменные» шуточки про дизайнеров — «художников-абстракционистов», которые «только и умеют, что кружочки рисовать».
В голове пульсировала одна мысль: «Сейчас встану и…». Но нет. Месть — блюдо, которое подают холодным. А у меня был план поинтереснее. Да и заявление об увольнении, отправленное заказным письмом, уже было получено — я сам видел печать входящей корреспонденции на столе у секретарши.
— Как тебе праздник? Душевно, а? Коллектив, как одна семья! — прогремел он, лучезарно улыбаясь.
— Душевно, Геннадий Петрович, — я изобразил нечто среднее между улыбкой и гримасой отвращения. — Как всегда.
— То-то же! — он довольно пригладил усы. — А что грустный такой? Новый год же! Надо веселиться! Или ты уже мыслями в праздничных выходных?
— Можно и так сказать, — я пожал плечами.
«Семья», ага. Я бы эту «семейку» в темном переулке не встретил. Разве что с бейсбольной битой.
— Ну, это правильно! Отдыхать тоже надо! — он подмигнул и, понизив голос, доверительно сообщил: — А я вот после праздников премию тебе выпишу. Заслужил!
— Спасибо, — кивнул я, мысленно добавив: «Ага, конечно. Разбежался».
Дешевый трюк. Даже не оригинально. Я же видел финансовые отчеты, нет у тебя денег на премирование. И не предвидится с такими то долгами.
Тем временем Ольга, одна из немногих коллег, с которыми у меня нормальные человеческие отношения, представила новый дизайн рождественской рекламной кампании. Стильный, современный, с продуманной композицией, гармоничной цветовой гаммой и использованием всех последних трендов в визуальной коммуникации. Чувствовалось, что она вложила в этот проект душу, горела им, отшлифовывала каждую деталь. Результат был впечатляющим. По крайней мере, для тех, кто отличает один шрифт от другого.
— Ну что, коллеги, оценим шедевр от нашей Ольги! — громогласно объявил Геннадий Петрович.
Дальше начался тихий ужас. Представление одного актера с трагическим финалом. Усач, в дизайне разбирающийся примерно так же, как я в ядерной физике, начал свою «экспертную» оценку. «Мазня», «безвкусица», «пустая трата времени» — это были самые мягкие выражения. С каждым словом лицо Ольги становилось все мрачнее. Она стояла, сжимая в руках презентационный пульт. Жалко девку.
Проект, конечно же, сняли с презентации. Поручили переделку приятелю Геннадия Петровича — рекламщику старой закалки, известному своей «креативностью» в стиле «вырвиглаз 90-х». Я видел его работы. Это был ужас.
Ольга стояла в такой позе, будто ее облили помоями, что не так уж и далеко было от истины.
— Да не расстраивайся ты так, — сказал я, положив руку ей на плечо. — Он просто идиот.
— Но как же так? — Ольга с трудом сдерживала слезы. — Я так старалась…
— Забей, — я пожал плечами. — «Моржик» не стоит твоих нервов. Да и моих тоже.
— Ты что-то задумал? — Ольга знает меня достаточно хорошо.
— Увидишь, — усмехнулся я. — Считай это моим новогодним подарком. Нам обоим. И этому… «эффективному менеджеру».
Конец интерлюдии.
968 г., весна.
с. Березовка.
Я рванул к мельнице, взлетая через порог. В полумраке увидел Степана. Лежит на полу, скрючившись.
— Степа! — крикнул я, бросаясь к нему. — Живой?
Парень мычал что-то нечленораздельное и пытался приподняться, схватившись за голову. Из-под спутанных волос сочилась кровь. Та девчонка, что кричала о смерти Тимофея, обнимала Степку, причитая:
— Степушка! Родненький! Что ж они, изверги, наделали!
Она голосила, прижимая его голову к груди. Ее лицо было заплаканным, а волосы растрепанные.
— Тише, тише, — сказал я, пытаясь оторвать ее от Степана. — Дай хоть я гляну, что там у него.
Она нехотя отстранилась. Я осторожно осмотрел рану. Вроде не смертельно. Просто рассечение. Жить будет, если, конечно, череп не проломлен. Хотя, парень-то крепкий.
В этот момент в мельницу ввалилась толпа. Старейшины, мужики, бабы, даже дети — все лезли и галдели. Не протолкнуться.
— А ну-ка всем выйти! — рявкнул я. — Затопчете все следы! Кому говорят!
Народ, как ни странно, послушался. Побурчали, конечно, но потихоньку выходили. Только старейшины остались из набежавшей толпы. Радомир хмурился. Видать, еще не отошел от новости о смерти мельника. Тихомир и Любомир тоже выглядели не ахти.
Когда последние зеваки покинули мельницу, я обернулся к оставшимся. Степа лежал на полу и тихо стонал. Девчонка гладила его по голове и шептала что-то успокаивающее.
— Как тебя звать-то? — спросил я ее.
— Милава, — всхлипнула она, не отрывая взгляда от Степана.