Не ожидал от Ратибора такого. Он, оказывается, может меня спасти. И спас ведь. Этот момент я не забуду никогда. Он не просто подставился, а действительно спас меня.
Хакон, тем временем, встает на ноги. Смотрит на меня с ненавистью, а потом на Ратибора. Но он уже ни на что не способен.
Ход битвы был переломлен. Хакон стоял в центре маленькой площади, словно изваяние. Его самоуверенность испарилась, оставив на его лице лишь маску растерянности. Он застыл, ожидая неминуемой участи, которая нависла над ним, как дамоклов меч. Но вместо немедленной расправы, которая, казалось бы, напрашивалась сама собой, я решил устроить из этого действа показательное судилище. Мне было важно не убить Хакона, а лишить его власти, авторитета. Пусть все видят, что он — всего лишь жалкий смертный, который возвысился лишь на время, а теперь должен пасть. Я хотел, чтобы каждый житель Переяславля осознал, что пришла новая эпоха, где прежние правила больше не действуют. И во главе этой эпохи стою я, князь Антон.
В этот момент из толпы выступил Добрыня. Его лицо было непроницаемым. Ни тени сочувствия или сострадания. Только суровая преданность своему делу. Он с несколькими дюжими дружинниками пробился сквозь толпу и, не говоря ни слова, грубо схватил Хакона за руки. Как будто у него было дело с холопом, а не с бывшим посадником. Хакон даже не пытался сопротивляться. Добрыня вывел его из круга толпы, уводя князя в темницу.
Пока Хакона уводили, ситуация на площади начала меняться, словно по мановению волшебной палочки. То как увели бывшего посадника подавило волю к сопротивлению у многих хаконовских дружинников. Они видели своего поверженного лидера и понимали, что шансов на победу больше нет. Они бросали оружие, выражая свою покорность.
Лишь воевода Драган, который некогда помог мне захватить Совиное, продолжал сопротивляться. Но, увы, его попытки были тщетны. Он был быстро скручен и обездвижен моими людьми, которые явно не церемонились с ним.
Оставшихся последователей Хакона, включая и Драгана, теперь уже не гордых и свирепых воинов, а жалких пленников, под конвоем начали уводить к темнице. Там они и будут обдумывать свои поступки, сидя в темноте и сырости.
На маленькой площади остался лишь беспорядок — разбросанное оружие, обломки, пятна крови, да тяжелый, насыщенный напряжением воздух. Все понимали, что битва за Переяславец окончена. Эта схватка стала важной вехой, но еще многое предстояло сделать.
И вот теперь я стою, глядя на все это, и думаю, а что же будет дальше? Уверен, что Вежа, этот бездушный, но чертовски эффективный механизм, должна отсыпать мне очков влияния от души. Хотя, какая душа у системы? Наверняка, у них там все строго по алгоритму. Но эта операция была проведена просто филигранно. Хакон повержен, его люди сдались, Веслава на моей стороне. Разве это не повод для щедрого вознаграждения?
Из минусов — смерть Огнеяра. Все же он мне нужен был.
Мне, конечно, не помешало бы повышение характеристик. «Боевые навыки» четвертого ранга просто необходимы, после того, как я увидел ее эффективность в бою. Ну и экономика не помешает. А то скоро придется в долг брать. Или грабить, как мой предшественник.
Надо будет заняться этим вопросом, как только утрясутся все дела. А дел, судя по всему, еще будет немало. Переяславец — это не просто город. Это ключ к большему.
А вот и тот, кто может помешать забрать себе это «большее». КнязьИгорь стоит немного в стороне и наблюдает за всем этим. Он, как и я сейчас, наверное, прикидывает, как использовать сложившуюся ситуацию. Он же такой, просто так ничего не делает. У него все под контролем. Но, посмотрим, кто кого переиграет.
Я замечаю, как Веслава идет ко мне. Она выглядит неважно. Сейчас она как будто тень. Лицо серое, глаза заплаканные. Она опускается на колени передо мной, и начинает что-то говорить.
— Прости меня, — говорит она. Голос дрожит. — Я не должна была так поступать.
Я не понимаю, о чем она. А потом до меня доходит, что она про Огнеяра. Про ее личную вендетту. Я, честно говоря, уже и забыл об этом, у меня столько событий сейчас в голове.
— Я понимаю, что моя месть могла все испортить, — продолжает она. — Я осознаю, что подвела тебя.
Вот это да. Она просит прощения. Это совсем не то, чего я ожидал. Я думал, она сейчас будет беситься, кричать, что я виноват в смерти ее отца. А тут, она признает свою ошибку.
Она смотрит на меня глазами, полными слез. Но в них нет злости или ненависти. Там просто раскаяние. И мне это даже немного нравится. Она, оказывается, умеет признавать свои ошибки. Какая девушка на это способна?
Я торопливо делаю шаг к ней, поднимаю ее за руки. Она смотрит на меня с удивлением.
— Зачем ты так делаешь? — спрашивает она. — Я ведь могла все испортить.
— Ты и так все испортила, — отвечаю я ей. — Но ты признала свою вину. Это уже многое значит.
— Но я все равно виновата, — говорит она. — Я должна понести наказание.
— Ну не розгами же тебя лупить, — улыбнулся я. — Ты нужна мне. Но теперь ты должна меня слушаться. Иначе я не смогу тебе доверять.
Она смотрит на меня с испугом.
— Что ты хочешь, чтобы я сделала? — спрашивает она.
— Ты должна поклясться, что будешь меня слушаться.
Она молчит несколько секунд, а потом кивает.
— Я согласна, — говорит она.
— Хорошо, — говорю я. — Но клятва должна быть настоящей. От чистого сердца.
Я шучу над ней. Но она этого не понимает. Ох уж этот десятый век. Ни капли юмора нет.
Я оглядываюсь вокруг. Повсюду мусор, кровь, обломки оружия.
— Князь, — зовет меня Ратибор, — есть старый обряд. Кровное поручительство. Он скрепляет союз навеки.
Я смотрю на Ратибора. Он стоит и улыбается. Вот уж у кого юмора хоть отбавляй. Еще бы понимать его. Он мне, конечно, уже спас жизнь, но его странности меня все равно напрягают.
— Что за обряд?
— Это как клятва, — отвечает Ратибор, — но сильнее. Вы кровью скрепляете свой союз, и он становится нерушимым.
Я о таком не слышал, но почему-то я чувствую, что это правильно. Веслава почему-то улыбается. Я не знаю, как это работает, и почему Ратибор знает такие вещи, но я соглашаюсь.
— Ладно, — говорю я. — Делай, что нужно.
Ратибор кивает. Подходит ко мне, делает небольшой порез на моей ладони. Тем самым ножом, который достал из плеча. Затем, он делает порез на ладони Веславы. Я смотрю на все это с удивлением. Я не понимаю, что сейчас происходит, но доверяю Ратибору.
Он капает мою кровь на ее ладонь. Потом она капает свою кровь на мою. Затем, Ратибор находит небольшой камень, мажет его нашей кровью. Он, как шаман, какой-то, делает все это спокойно, с каким-то ритуальным спокойствием.
— Теперь нужно произнести слова клятвы, — говорит Ратибор.
Я смотрю на него с удивлением.
— Я, Антон, принимаю твою клятву, Веслава, — говорит он, и я повторяю за ним. — И принимаю тебя под свою защиту. Ты, Веслава, клянешься мне своей кровью, что будешь слепо выполнять мои приказы. Ты клянешься, что будешь защищать меня, как свою жизнь. Ты клянешься, что будешь верна мне. И мать-земля будет свидетелем нашей клятвы.
Веслава повторяет эти слова вслед за Ратибором, ее глаза наполняются слезами.
Мы берем камень, крепко сжимаем его в руках. Смотрим друг на друга. В глазах у нее — слезы, на губах — улыбка. Может она тоже ку-ку? Как Ратибор.
Это все так необычно и так странно.
Я отпускаю камень, и смотрю на Веславу.
— Теперь ты со мной, — говорю я ей.
— Я все понимаю, — отвечает она. — Я не подведу тебя.
— Хорошо, — говорю я. — Теперь прекращай разводить сырость и помоги. Нужно узнать результаты нашего бунта.
Веслава вытирает слезы и ее глаза становятся острыми. Я смотрю на Ратибора, а он улыбается, как будто все так и должно быть. До сих пор не понимаю, что только что произошло, но теперь у меня появилась союзница, которой я могу доверять.
Я смотрю на камень, который мы испачкали кровью. Нужно будет сохранить. Я положил его за пояс, в «кармашек».
Глава 22
Интерлюдия.
968 г., весна, темница г. Переяславец
Тяжелые деревянные двери темницы с глухим скрипом отворились, пропуская внутрь полосу тусклого света. Игорь, в сопровождении двух молчаливых дружинников, ступил на холодный каменный пол. Стража, охранявшая вход, впустила его, так как он был вхож в окружение князя Антона. Да и не было указаний не впускать князя Игоря.
В воздухе висел затхлый запах сырости и нечистот, типичный для таких мест. В полумраке едва виднелась фигура сидящего на земляном полу человека. Это был Хакон, который утратил весь свой лоск. Он казался жалким. Помятое и грязное одеяние, было совсем не похоже на те роскошные наряды, которые он так любил демонстрировать.
Дружинники остановились у входа, безразлично поглядывая в сторону бывшего посадника. Игорь же подошел ближе, разглядывая брата, как диковинную зверушку в клетке. Хакон поднял голову, встречаясь взглядом с родичем. На лице Хакона плескалась ярость, обида и недоумение. Он вскочил на ноги, сжимая кулаки.
— Ты! — прорычал он, гневно сжимая кулаки и тяжело дыша. — Ты явился посмотреть на мое унижение? Радуешься моей участи, брат?
Игорь проигнорировал словесный выпад. Он окинул взглядом жалкую камеру, будто оценивая, подходит ли она для бывшего посадника.
— Я не радуюсь, Хакон, — наконец ответил Игорь, — Скорее, огорчен. Ты должен был быть мудрее.
— Мудрее? — с сарказмом повторил Хакон, усмехаясь. — Ты, переметнувшийся на сторону этого чужака, будешь учить меня мудрости? Ты, который всегда был в моей тени? Запомни, Игорь. Ты для меня всегда был младшим родичем, за которым надо было всегда присматривать! И что теперь? Ты решил подняться выше меня? Путем предательства?
Игорь на мгновение нахмурился, но тут же взял себя в руки. Он сделал еще один шаг вперед, приближаясь к Хакону вплотную.
— Тебе всегда нравилось напоминать мне об этом, да? Что я — младший? — спросил Игорь. — Даже в детстве. Помнишь, как ты забрал у меня деревянного коня? Моя любимая игрушка. Ты сказал, что он теперь твой, потому что ты старше. А потом сломал его на моих глазах и просто выбросил. А как ты на пирах любил подчеркивать, что ты первый наследник? А я второй… И как наш отец всегда тебя хвалил, а на меня почти не обращал внимания?