— Что сказал хан? — спросил он, нахмурив брови.
Я глубоко вдохнул.
— Куря хочет катапульту и снаряды. Говорит, снимет осаду, если отдам. И еще сказал, что Игорь стоит на западном берегу. И что ладьи с варягами от какого-то Сфендослава идут с севера.
Добрыня замер, его глаза сузились.
— Игорь? Великий князь? Здесь?
Я кивнул, и он выругался себе под нос, что-то про киевских псов.
— Проверить надо, — сказал я. — Бери лучших разведчиков. Иди на западный берег. Посмотри, что там.
Добрыня кивнул и тут же ушел, кликнув двоих дружинников — молчаливых, парней, которых я знал как лучших следопытов. Я повернулся к Ратибору.
— Ты — на стену. Следи за печенегами. Если Куря двинется, дай знать.
Он молча кивнул и пошел к башне.
Время тянулось медленно. Я ходил вдоль стены, но мысли были далеко. Игорь. Если он и вправду там, за рекой, это конец всему, что я строил. Великий князь не станет торговаться, как Куря, — он просто возьмет, что захочет. А варяги — это пока неучтенный фактор. Я ничего не знаю о них. Нужно Веславу напрячь — пусть проверит.
Через час Добрыня вернулся. Его лицо было мрачным, как туча перед грозой. Он подошел ко мне, тяжело дыша. Так, ясно, что новости плохие.
— Правда, князь, — сказал он, вытирая пот со лба. — Киевляне там. На западном берегу. Лагерь большой, сотни воинов. Знамена видел — черный ворон на красном. И дым от их костров.
Я выругался вслух, не сдерживаясь. Если Игорь здесь, то с варягами тоже не обманул. Куря не лгал.
Я прислонился к стене, чувствуя, как холод камня пробирается сквозь рубаху.
— Сколько их? — спросил я, глядя на Добрыню.
Он покачал головой.
— Точно не скажу. Но много. Больше, чем у нас. А если варяги подойдут…
Он не договорил, но я и так понял. Мы зажаты. С востока — печенеги, с запада — Игорь, с севера — варяги. Я посмотрел на небо, где солнце уже клонилось к закату.
— Собери людей, — сказал я Добрыне. — Пусть готовятся к защите западной стены. И найди Веславу. Надо поговорить.
Он кивнул и ушел, а я остался у стены, глядя на запад. Где-то там, за рекой, горели костры Игоря. Я медленно побрел в терем. Извечный вопрос: что делать?
Я стоял у окна терема, глядя на Переяславец, который шумел, как растревоженный улей. Солнце уже садилось, окрашивая небо в багровый цвет, похожий на кровь, что пролилась на поле сегодня утром. Дым от печенежских костров висел над востоком, а с запада, где река текла тихо и обманчиво спокойно, уже показались тонкие струйки — следы лагеря Игоря. Добрыня подтвердил худшее: Великий князь здесь, за рекой, с сотнями воинов, готовый взять мой город. А с севера, если верить Куре, шли ладьи с варягами от Сфендослава. Я чувствовал, как стены сжимаются вокруг меня, хотя стоял в просторной горнице.
Внизу, у ворот, раздался крик. Я прищурился, всматриваясь в сумерки. Дружинники расступились, пропуская всадника в броне, с длинным копьем в руке. Его конь фыркал, оставляя облачка пара в холодеющем воздухе. Гонец. Я сразу понял, от кого он, еще до того, как он спешился и заговорил. Сердце стукнуло сильнее, и я спустился вниз, чувствуя, как ноги тяжелеют с каждым шагом. У ворот уже собралась толпа — дружинники, горожане, даже купцы, что обычно прятались по своим лавкам. Все смотрели на чужака, и в их глазах было смятение.
Гонец оказался высоким, с надменным лицом, покрытым пылью и потом. Его бронька поблескивала в свете факелов, а на щите виднелся знак — черный ворон на красном поле. Знак Игоря. Он выпрямился, глядя на меня сверху вниз, хотя я стоял на возвышении у ворот.
Меня больше всего бесило то, что гонца этого впустили внутрь. Вот как так?
— Великий князь Игорь велит открыть ворота Переяславца, — сказал он. — Он пришел взять свое. Ты, Антон, должен покориться. Такова воля Великого князя Руси.
Слова упали, как камни в воду, и толпа загудела.
Я стиснул зубы, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Покориться? Открыть ворота? После всего, что я сделал — после Березовки, Совиного, после крови, что пролилась ради этих стен?
Я хмуро посмотрел на столпившийся народ. Впустили гонца. А если сам Игорь пришел бы? И его впустили бы? С Добрыней надо поговорить на эту тему.
— Скажи своему князю, что подумаю, — выдавил я, махнув рукой, чтобы его прогнали.
Гонец усмехнулся, коротко, презрительно, и ушел.
Толпа взорвалась.
— Князь Антон нас защитит! — крикнул кто-то и я узнал голос Алеши.
Но тут же раздалось другое:
— С Великим князем не поспоришь! — это был какой-то купец, его толстое лицо блестело от пота.
Люди переглядывались, шептались, спорили.
Веслава вышла вперед, ее волосы растрепались от ветра, и она крикнула:
— Тише! Князь Антон нас не бросит! Он и не из таких передряг нас спасал.
Ее голос разнесся над площадью, и шум немного утих, но это ненадолго.
Я повернулся к Добрыне, который только что подошел.
— Собери совет, — тихо сказал я. — В терем. Сейчас.
Он кивнул и ушел, а я остался, глядя на людей. Они смотрели на меня. Что делать? Открыть ворота Игорю — значит сдаться, потерять все. Отказаться — значит война, а с печенегами на востоке и варягами на севере шансов мало. И Куря этот. Отдать катапульту? И наделать еще больше? А кто даст гарантии того, что печенег сдержит слово и уйдет?
Я поднялся в терем, шаги мои гулко отдавались в пустых, холодных коридорах, как эхо из далекого прошлого, напоминая о том, как многое изменилось за последние дни. В горнице уже ждали — Добрыня, Ратибор, Илья, Веслава, Милава и Искра. Их лица были напряжены, глаза блестели в свете тусклых свечей. Алеша и Степа вошли следом, оба хмурые, с тяжелыми взглядами, будто несли на плечах тяжелый груз.
— Игорь требует город, — сказал я, садясь у стола. — Гонец ушел. Народ внизу в волнуется.
Веслава хмуро рыкнула, ее голос прозвучал как гром среди тишины.
— Пусть попробует взять! — вырвалось у нее.
Ратибор кивнул, его лицо оставалось непроницаемым.
— А печенеги? Если Игорь нападет, Куря ударит сзади, — произнес Добрыня, его голос звучал как предостережение. — Люди боятся. Они не знают, кому верить.
Я молчал. Да, люди боятся.
А Вежа что мне скажет?
«Вежа? Ты чем порадуешь?» — мысленно обратился я к ней, ожидая ответа, который пришел в виде холодного расчета.
Вежа мигнула перед глазами, ее голос звучал четко и безэмоционально:
'Вариант 1: открыть ворота — минус 10 000 очков влияния.
Вариант 2: готовить оборону — минус 5 000 очков влияния'.
Я фыркнул про себя. Открыть ворота? Никогда. Но и оборона… С двумя врагами сразу? Я посмотрел в окно, где тьма уже сгущалась, поглощая последние лучи заката. Купцы подошли ближе к стенам, их голоса доносились снизу, смешиваясь с шумом толпы.
— Что делать, Антон? — тихо спросила Веслава, ее голос был едва слышен.
Я покачал головой, чувствуя, как тяжесть решения давит на меня.
— Думать, — невесело буркнул я, — идей ни у кого нет?
Мои советники переглянулись, и в их взглядах прослеживалась растерянность. Да уж. Мозговой штурм не удался.
— Тогда, — я развел руками, чувствуя, как усталость накрывает меня, — все свободны. Только, — я остановил Добрыню, — проведи работу с тем, кто гонца внутрь стен впустил, Добрыня. Пусть подумает хорошо над тем, что совершил.
Добрыня кивнул.
Я остался один в тереме, у окна, глядя на темный Переяславец. Город шумел. Гонец Игоря ушел меньше часа назад, оставив за собой ультиматум, который висел надо мной, как топор палача: «Открой ворота или проиграешь все». С востока печенеги Кури ждали моего ответа про катапульту, а с запада, за рекой, дымились костры Великого князя. И где-то там, на севере, варяги Сфендослава уже гребли вниз по реке, их ладьи разрезали воду. Я чувствовал себя зверем в капкане, и каждый путь, что я видел перед собой, вел к новой ловушке.
В горнице было тихо, только треск свечей нарушал тишину. Советники мои попали в ситуацию, которая им не по плечу. Решать должен был я. Один. Я сжал подлокотники кресла, чувствуя, как дерево впивается в ладони.
Куря хочет катапульту — мой единственный козырь, то, что теперь держит его орду на расстоянии. Отдать ее — значит остаться без зубов перед остальными врагами. Но если он уйдет, я смогу бросить все силы против Игоря. Или нет? Что, если хан лжет, и как только я отдам оружие, он ударит моим же оружием?
А Игорь? Великий князь не станет ждать. Он не торгуется, как Куря, — он берет. Его войско на западном берегу — сотни воинов, знамена с черным вороном, который, казалось, уже кружит над моей головой. Открыть ему ворота — значит сдаться и потерять Переяславец, Березовку, все, что я строил кровью и потом. Отказаться — значит война, и не одна, а сразу три: с печенегами, с Игорем, с варягами. Я вспомнил лица людей внизу, женщин, дружинников. Я обещал их защитить. Но как?
Я закрыл глаза, чувствуя, как тьма сгущается не только за окном, но и внутри меня. Каждый шаг, каждое решение — это риск, цена, которую я не могу позволить себе заплатить. Но и бездействие — это тоже выбор, и он может стоить еще дороже.
— Вежа, — прошептал я, — что ты посоветуешь?
Но ответа не последовало. Только тишина.
Я сидел в тереме, уставившись в темноту за окном, когда дверь тихо скрипнула. Я обернулся и увидел Искру — дочь волхва. Она вошла бесшумно, ее длинные волосы, заплетенные в косу, слегка растрепались.
— Антон, — произнесла она тихо, но так, что ее голос заполнил всю комнату. — Я знаю, что ты ищешь выход. И он есть.
Я приподнял бровь.
— Говори, — коротко бросил я, не отрывая от нее взгляда.
Она подошла ближе, ее шаги были легкими, почти невесомыми. Она остановилась у стола, положила ладони на его поверхность и наклонилась ко мне, словно собираясь поделиться тайной, которую нельзя произносить вслух.
Она подошла ближе. Каждый ее шаг был словно частью какого-то ритуала, и я невольно замер, чувствуя, как атмосфера в комнате меняется. Она остановилась у стола, положила ладони на его поверхность, и в этот момент я заметил, как ее пальцы слегка дрожат. Она наклонилась ко мне, и ее лицо оказалось так близко, что я мог разглядеть каждую черточку, каждую морщинку, которая обычно скрывалась в тени. Ее дыхание было теплым, но в нем чувствовалась какая-то странная прохлада, как будто она принесла с собой дыхание самого ветра.