Молчание. Только ветер гудел между шатрами да где-то вдали заржал конь. Искра поджала губы, глаза ее заблестели. Я смотрел на нее и не шевелился.
— Да скажи же что-нибудь! — ее голос сорвался, она шагнула ко мне ближе, чуть не споткнувшись о бочку. — Ты сидишь тут, как пень! Кричи, ругайся, если хочешь! Я же ради тебя старалась, ради всех нас!
Я медленно приподнял бровь. И все. Она сжала кулаки и вдруг рявкнула:
— Да что с тобой такое⁈ Ты хоть понимаешь, что я для тебя сделала⁈ Я тебя спасла! Игорь бы тебя убил там, еще в дубраве, если бы не я! А ты сидишь и молчишь!
Голос ее разнесся по лагерю, стражники переглянулись, один хмыкнул, другой покачал головой. Я смотрел на нее, не меняя выражения лица. Трус, значит? Ну-ну. Пусть орет, если ей так легче. А я сидел и думал. Убил бы в дубраве — во дает. А кто меня в эту дубраву привел? Странная.
Зачем ей все это? Что она вообще хочет? Спасла меня. От чего? От смерти в дубраве? Так я там десятерых положил. Может, Игорь и вправду бы меня прикончил, но я бы хоть с боем ушел, а не как сейчас — связанный, у телеги, как скотина на привязи. Или она правда верит, что это «лучше для всех»? Для Переяславца, для людей? Чушь какая-то. В этом веке люди без князя — как стадо без пастуха, побегут к тому, кто громче крикнет. К Игорю, например.
А может, это не про людей вовсе? Может, она себя спасти пытается? Или выслужиться перед Игорем? Нет, не похоже. Слишком уж виновато она смотрит, слишком дергается. Если бы дело было в корысти, она бы так не психовала. Тогда что? Любовь к народу? К городу? Ко мне? Я чуть не фыркнул от этой мысли, но сдержался. Нет, не то. Тут что-то другое. Что-то личное, глубоко внутри нее. Месть за отца? Запутанно все.
Она стояла передо мной, тяжело дыша, щеки раскраснелись от крика. Стражники уже потеряли к ней интерес, вернулись к своему костру, тихо переговариваясь. Я смотрел на нее, на эту дрожащую фигурку в плаще, и молчал. Пусть орет сколько влезет. Мне от этого ни жарко, ни холодно. Она сама не знает, чего хочет. И это ее слабость.
Искра еще постояла, глядя на меня, ожидая хоть слова, хоть взгляда, который бы показал, что я ее услышал. Но я сидел уставившись мимо нее в темноту лагеря.
Она дернула головой, будто хотела еще что-то сказать, но потом резко развернулась и ушла. Плащ мелькнул в свете костров, и она растворилась между шатрами. Стражники у огня проводили ее ленивыми взглядами, один хмыкнул что-то про «бабьи истерики». Я только уголком губ дернул.
Голова гудела, тело ныло от усталости. Ночь выдалась тяжелая — драка в дубраве, потом этот лагерь, разговоры с Игорем. Холод с реки пробирал до костей, но я слишком вымотался, чтобы его замечать. Глаза сами закрылись, и я провалился в сон, прямо у телеги. Ни снов, ни мыслей — просто черная пустота.
Разбудил меня тихий шорох. Я дернулся, открыл глаза — ночь еще не кончилась, луна висела низко над рекой. Сердце заколотилось, инстинкт подсказывал: что-то не так. Огляделся. Стражники, что сидели у костра, лежали рядом. Тот, с саблей, уткнулся лицом в грязь, второй, с топором, завалился на бок. У обоих горло перерезано — кровь черной лужей растеклась под ними, блестела в лунном свете. Я напрягся, ожидая удара в спину.
— Антон, тихо, — раздался сбоку знакомый шепот с легкой хрипотцой.
Веслава.
Я повернул голову. Она стояла в тени телеги, в темной рубахе и штанах, как у местных дружинников Игоря. Рядом — Ратибор, так же одетый, с кинжалом в руке, еще влажным от крови. Веслава присела, ловко перерезала веревки на моих запястьях своим ножом. Руки затекли, но и размял их, не издав ни звука. Ратибор молча кивнул мне.
— Вы как тут? — прохрипел я, голос сел от холода.
— Потом, — коротко бросила Веслава, сунув мне в руки сверток. — Одевайся. Быстро.
Я развернул тряпку — одежда киевского дружинника: грубая рубаха, штаны, кожаный пояс, поршни. Плащ с пятнами грязи, чтобы не выделяться. Они, видать, сняли это с кого-то из убитых. Я стянул свой рваный плащ, переоделся, затянул пояс. Все молчали. Веслава глянула по сторонам, проверяя, не идет ли кто, Ратибор вытирал кинжал о траву. Я не ожидал их тут увидеть. А они сюда пробрались, через лагерь Игоря. Это было неожиданно. И очень своевременно.
— Идем, — шепнула Веслава, махнув рукой в сторону леса.
Мы двинулись. Не таясь, как будто свои. Веслава впереди, я за ней, Ратибор замыкал. Капюшону натянули по глаза. Шли спокойно, уверенно, будто возвращались с дозора. Лагерь спал — у костров дремали воины, кто-то храпел, завернувшись в шкуры. Несколько дружинников подняли головы, но, видя нас в знакомой одежде, теряли интерес и отворачивались. Сердце колотилось, но я шагал ровно. Веслава вела нас к северному краю лагеря, где шатры редели, а за ними начинался лес — темная стена сосен и голых кустов.
Мы миновали последний костер, где трое воинов грели руки, лениво переговариваясь. Один глянул на нас, но и он отвернулся. Еще десяток шагов — и мы нырнули в лес. Тьма сомкнулась вокруг, запах хвои ударил в нос, под ногами захрустели ветки. Только тогда я выдохнул.
— Как вы меня нашли? — спросил я, голос все еще хриплый.
— Потом, — отрезала Веслава, не оборачиваясь. — Сначала уйти надо.
Ратибор молча шагал сзади, кинжал уже спрятан. Я кивнул сам себе. Они правы. Вопросы подождут. Главное — мы выбрались. А что дальше — разберемся в лесу.
Мы шли через лес, шаги наши заглушал мягкий ковер хвои и опавших листьев. Ветер гудел в соснах, но голосов из лагеря уже не доносилось — мы ушли достаточно далеко. Веслава вела уверенно, не оглядываясь, будто знала каждый корень под ногами. Наконец деревья расступились, и мы вышли к берегу реки. Луна отражалась в темной воде, серебрила мелкие волны. У кромки, привязанная к кривому дереву, покачивалась лодка — узкая, с низкими бортами, явно рыбацкая.
— Ложись на дно, — шепнула Веслава, кивнув мне. — Оба ляжем. Ратибор поведет.
Я глянул на лодку — тесная. Залез внутрь. Доски скрипнули подо мной, пахло сыростью и рыбой. Я лег на дно, вытянувшись вдоль борта. Веслава забралась следом, легла рядом. Тесно — плечо к плечу, ноги чуть согнуты. Ее тепло сразу ударило в бок, дыхание защекотало шею, и я невольно напрягся. Она пахла лесом и какими-то травами. Не сказать, что мне это не нравилось, но в голове крутились другие мысли.
Ратибор тем временем стянул с себя одежду воина — сбросил кожаный пояс, куртку, остался в одной рубахе, закатав рукава. Теперь он походил на лодочника или рыбака — простого мужика, что таскает сети по реке. Взял весла, отвязал веревку и толкнул лодку от берега. Вода плеснула тихо, и мы поплыли по течению — сразу к Переяславцу.
Лежа на дне, я повернул голову к Веславе. Ее лицо было близко, глаза блестели в полумраке, дыхание теплое, чуть сбивчивое. Я шепнул:
— Как вы меня нашли?
Она чуть сдвинулась, устраиваясь удобнее, и ответила, тоже шепотом:
— Ратибор. Он за тобой пошел. Не доверял Искре.
Я хмыкнул, глянув на Ратибора. Тот греб ровно, спина напряжена, взгляд вперед. Веслава продолжила:
— После того, как она у печенегов объявилась, он ее на примете держал. Сказал, что духи чуют беду. И как оказалось, не зря. Решил проследить, когда ты с ней в дубраву пошел. А я… Я за ним увязалась.
— За ним? — я приподнял бровь, хотя в темноте она вряд ли это видела.
— Да, — буркнула она. — Грозный он был, мрачный. Подумала, вдруг что-то затевает. Вот и пошла за ним. А он, оказывается, за тобой следил. Только до дубравы мы слишком поздно дошли. Тебя уже вели в лагерь.
Я кивнул, переваривая. Ратибор, значит, не доверял Искре с самого начала. Умно. Я-то, дурак, повелся на ее ритуалы да травяной дым. А Веслава за Ратибором шпионила, а в итоге оба меня спасать кинулись. Неужели она не доверяет Ратибору? Или у них шашни какие? Ухмыльнулся про себя — верные у меня друзья, хоть и с причудами.
— А дальше? — спросил я, чувствуя, как ее дыхание снова щекочет шею.
— Прокрались в лагерь, — шепнула она. — Ночью. Ратибор стражу снял, я тебя нашла. Повезло, что у телеги бросили, а не в шатер какой засунули.
— Повезло, — согласился я. — Спасибо вам.
Веслава промолчала, только чуть ближе прижалась — случайно, наверное, из-за тесноты. Ратибор греб молча, весла плескали ровно, река несла нас к Переяславцу. Я лежал, ощущая тепло Веславы, и думал: если друзья такие, то, может, еще не все потеряно. Главное — до города добраться. А там разберемся.
Переяславец уже маячил впереди — темный силуэт стен и башен на фоне ночного неба, мост виднелся в сотне шагов. Я лежал на дне, Веслава рядом, ее тепло грело бок. Тишина стояла мертвая, только плеск воды да скрип весел. И вдруг крики.
Сначала далекие, приглушенные, но быстро нарастающие. Я поднял голову, насколько мог, выглянул за бортик. На берегу, от которого мы отчалили, замелькали огни факелов. Голоса орали что-то невнятное, но явно злобное — киевляне спохватились. Заметили пропажу. Лагерь просыпался, шум нарастал.
— К восточному берегу, — рявкнул я шепотом, пихнув Веславу локтем. — Быстро! На реке мы слишком заметные цели.
Ратибор кивнул, резко налег на весла, и лодка круто вильнула в сторону. Вода захлюпала громче, течение сопротивлялось, но он греб сильно, мышцы бугрились под рубахой. Крики сзади становились отчетливее, кто-то орал про лодку, про реку. Факелы мелькали ближе к берегу — нас заметили.
Но Ратибор знал дело. Лодка ткнулась носом в илистый восточный берег, заросший камышом, в тени стены Переяславца. Мы выскочили разом — я первым, помог Веславе выбраться, Ратибор выпрыгнул последним, бросив весла. Камыш хрустел под ногами, грязь чавкала, но мы рванули к стене. Крики с реки доносились все громче, но нас уже скрыла тень города.
У стены я остановился, задрал голову. Темнота, ни огонька, ни движения. Стража, мать их, опять дрыхнет или смотрит в другую сторону.
— Слепые, что ли? — прорычал я, стукнув кулаком по камню. — Всех в наряд надо, лентяев. Чуть не проворонили князя своего.