И впрямь была поражена
Трёхкратно «трупом» сталинизма.
Два съезда - первых два удара:
Двадцатый и двадцать второй -
Нанёс как с пьяного угара,
Троцкизмом посланный «герой».
А ближе к завершенью века
Удар шумливый, но пустой
Направил съезд двадцать шестой
Рукой "последнего" Генсека…
Но чем орудовал «Фарлаф»?
Ведь от Рогдая он в испуге
Бежал, доспехи растеряв,
Оставшись при одной кольчуге!
Наина чётко изучила:
МЕЧА Руслана - не поднять!
(Что в нашем смысле - не понять)
И свой клинок ему вручила
С программой действия. Причём
Приказ был жёстким раввината:
Руслана надвое мечом
Рассечь, Как подлый карла брата.
Но конь Руслана вдруг заржал,
Да так, что «покачнулось» поле.
Программа сломана! Фарлаф
Был выведен из-под контроля.
(Плох биоробот, а поди,
«Смекнул», что главное - в груди!)
Да! Русь кололи столько лет,
Но всю её не перетычешь!
Казалось всё… России нет,
И вдруг - высвечивает Китеж!
Людмилу спящую забрав,
Пылая бесполезной страстью,
Умчался «доблестный» Фарлаф.
Из щёлки сцену увидав,
Колдун решил: «Уга! Свобода!»
На бирже радостно вопили:
«Мы наконец Госсию победили!»
Но, как Борис, он был не прав.
Сиди в котомке, квазимодо!
Наина, в кошку обратясь,
(Ну шельмы же, масоны эти!)
Забыв, что карла есть на свете,
Скорей удрала, веселясь.
Да ей грустить и не пристало,
Пока до настоящих дней
Все тэлерадиоканалы
И все газеты служат ей.
Тут даже наш «народник» влип,
Охаяв русскую цензуру,
Вписал в славянскую культУру
Утёсовско-высоцкий хрип.
Масс народных гипнозов
Кашпировских ма$$нов.
Да русский центр управленья,
Что говорить, почти убит.
Конь тщетно князя теребит -
Толпа на грани просветленья;
К тому же что-то происходит
В технократическом «верху»,
Там тоже мысль шальная бродит
Подразобраться, «кто есть ху».
(Надеюсь, знатоки цитат
простят нам скромный плагиат?)
И пусть Фарлаф украл Людмилу,
Но поспешили «мудрецы»
Списать всё русское в могилу -
Есть святорусские жрецы,
Потомки Всеясветной Речи,
Они крепили тайный фронт,
Хранили русский генофонд,
Прицельно отбивая нечисть.
Дрожи, Фарлаф! Уже готова
У Финна «Мёртвая вода»,
Её концепция тверда
И для предателей сурова!
Да и кувшин с «Живой водой»
Уже к Руслану на подходе…
Ты думаешь, читатель мой,
Мы завершим на грустной ноте?
Как бы не так, нам с давних пор
Врачами запрещён минор.
ПЕСНЬ ШЕСТАЯ.
Любой пират из банды Флинта
В сравненьи с нашим - джентльмен.
Мой друг! Пора вставать с колен,
Из топких дебрей «лабиринта»
Искать пути к живым ключам,
Чтобы Фарлафам-палачам
И прочему шальному сброду,
И надмасонскому уроду
Кафтан был наш не по плечам.
Чтоб, каково ни наряжались
Они то в женщин, то в мужчин
Исход предвиделся один:
«Фу!» - и ребята растерялись.
Меж песней пятой и шестой
Был перерыв почти полгода;
Теперь сказали бы «застой»,
Возможно… Но иного рода.
Ведь время, что течёт сейчас,
Для Пушкина грядущим было.
Песнь пятая звучит для нас,
В ней наша спящая Людмила
И наш Руслан. Но вот в шестой,
Где безвозвратно канул в Лету
Наш век жестокий и пустой,
Должно быть собранным поэту,
Чтоб проявить сквозь тьму веков
Значение событий главных,
И как «живой орган богов»,
Он здесь себе не знает равных.
В прогнозах жрец попу не брат;
Владея целостной картиной,
Он не скуёт свободный взгляд
Догматами, как паутиной.
Не зря его «заклятый друг»
Тургенев, явно с толку сбитый,
Писал: «Явился Пушкин вдруг
С шестою песней и обритый».
Так строя образ до конца,
У Пушкина был смысл, конечно,
«Войти» в дельфийского жреца
Не только мыслью, но и внешне.
Отсюда странное начало
«Ты мне велишь»… за рядом строк
Уже вторично прозвучало
«Но ты велишь»… Да кто же мог,
Кто так бесцеремонно смеет
Певцу свободному велеть?
Особа твёрдая, заметь;
Тут пушкинист иной сумеет
Вести исследований гон
Годами… жертвуя карьерой,
Стоял ли Пушкин за портьерой
В покоях Долли Фикельмон.
А лучше б сердце берегли
Тот день холодный и короткий,
В который за перегородкой
Стенала в горе Натали.
Так кто велит? Кому мольба?
Судьба, читатель мой, судьба!
Она велит определённо,
Презрев иронию хлыщей,
Помочь потомкам удивлённым
Увидеть «общий ход вещей».
В игривом стиле монолога
Увидит каждый, кто не слеп,
Взаимовложенность судеб
России и её пророка.
Atande! Мы через века
Забрались в самый заповедник.
Между эпохами посредник -
Лишь стихотворная строка.
Продолжим. Финн остановился
В хранимом богом уголке.
Зелёной змейкой плющ завился
На худосочном стебельке,
Гранита треснувшие плитки,
Платан обугленный грозой,
Рябые, тусклые улитки,
С упругой слитые лозой.
Здесь за скалистою грядою
Текут волшебные ручьи
С живой и мёртвою водою.
Два духа к ним хранят ключи,
За много вёрст не допуская
Ни экстрасенсов, ни Наин, -
Совсем другое - вещий Финн.
Кувшины в воды опуская
Спокойно наполняет он.
И мы не будем волноваться,
Нам ясно, что Руслан спасён.
С ключами надо разобраться.
Вот «льётся», как скульптуры льют,
Источник с «мёртвою водою»;
Лишь он способен русский люд
Скрепить концепцией одною.
Как ни старайся демократ
«Кансепсию» свою внести
Меч головы срубает сам
Без головы потом и не проси.
«Живой волною» ключ «течет»
По диалектике закону -
Он призван вопреки Сиону
Вдохнуть уверенность в народ.
Но любознательный при этом
Здесь новый уровень найдет;
Ключи еще с одним секретом:
Течет «ОДИН», а льется «ТОТ»,
ОДИН - Бог Мира Триединый,
Его начало и венец,
А ТОТ - Гермес - считай отец
Эзотерической доктрины,
Подхваченной жрецами Ра
И для непосвященных - скрытной.
Теперь читатель любопытный
Тут может думать до утра;
Пусть разбирается один,
Мы за Фарлафом последним.
Да! Где Фарлаф? - обеспокоясь,
Уже тревожится народ.
А он, как в неком фильме НОИС
(Читайте задом наперед),
Из века в век,, как заводной,
Ползет со спящею княжной.
Чуть карла потерял контроль
Над иерархией кагала,
Вмиг отсебятину погнала
Наина, навязавши роль
Освободителя - мессии
Фарлафу. Ну а тот и рад:
Въезжает важно в стольный град,
Триумф вкушая на России.
Но что за встреча? Почему
Владимир нервно-беспокоен,
Тем более - не рад ему;
Вдруг стал он «неизвестный» воин.
Неужто князю в седину
Вошло бесовское коварство?
Не он ли обещал полцарства
Любому, кто спасет княжну.
У князя, сникнувшего в горе,
Немой вопрос встает во взоре:
Откуда этот идион?
И тут Фарлаф понес такое,
Что вяли уши у бояр,
Решивших, что жених в запое:
Как он, не устрашившись чар,
В жестокой битве с лешим, чудом
Сумел Людмилу отобрать.
Тут не захочешь - станешь врать,
Коль школу проходил с Талмудом,
Который, насадив кругом
Антисемитскую идею,
На все века вменил еврею
Сражаться с призрачным врагом.
Отсюда ложь, хоть вдохновенье
Фарлафа кинуло уже,
Князь молча внемлет, но в душе
Имеет сильное сомненье,
Что почивающий народ
Разбудит «избранный» урод.
Не зря мы князя не узнали,
Он ведь действительно не тот;
Да и поэт его в финале
Не «солнце» - «солнышко» зовет.
Пока витал смертельный сон
Над обескровленным Русланом,
Века промчались над курганом
И изменился «ЭТАЛОН».
Похоронив под грудой «глыб»
Свой хвост кусающего змея,
Окончилась эпоха РЫБ,
Сменившись эрой ВОДОЛЕЯ.
Да, да, читатель дорогой,
Владимир-князь уже другой.
У Пушкина в последней части
Мы видим двадцать первый век,
Когда впервые встал у власти
В России - русский человек.
«Мой сын, - ожившему Руслану
Сказал волшебник, - с этих пор
Фарлафа гнусному обману
Уже подписан приговор.
К концу подходит век бездарный
Возьми кольцо, коснись княжны -
И сгинут вековые сны,
И день наступит лучезарный.
Ну а пока - не дремлет враг,
Беда над Русью. Как шакалы,
Предчувствуя свой близкий крах,
Восстали межнационалы.
Вот конь, вот меч. Спеши, Руслан,
И помни: волей Провиденья
Тебе высокий жребий дан
Спасти славян от разоренья.
Будь в этом непреклонен, сын».
И в воздухе растаял Финн.
«Но между тем какой позор»
Держава русская являет.
Конечно, витязь ждал беду,
Финн просветил его немало;
Но то, что перед ним предстало,
Увидеть сложно и в бреду.
Сначала вариант такой:
«шатры белеют над рекой».
Здесь был у Пушкина «сигнал»,
Да Томашевский «не заметил»
И многоточие - согнал,
Проведав, что поэт секретил.
«Костры пылают на холмах»,
А месяц август - это «ПЫЛКИЙ» -
Так пишет Даль в своих томах.