Основной пик деятельности Андрея Ивановича Остермана приходится на послепетровское время, которое историки прозвали периодом дворцовых переворотов. Императоры, регенты сменяли друг друга, а Остерман оставался, обеспечивая стабильность российской политике. Без него не могли обходиться ни Меншиков, ни Долгорукие, ни Бирон. Погруженный в работу трудоголик, он казался им неопасным, нечестолюбивым, зато был очень полезен: ему можно было поручить всю черную работу, он был способен изучить любое дело и принять правильное решение. Иностранные послы знали: показной блеск мало значит, решающий голос принадлежит неряшливому толстому подагрику Остерману.
Действительно Остерман был скуп и очень неопрятен, но любил хорошо поесть (отчего страдал несварением и был очень толст) и проедал 3/4 годового дохода, доходившего до 20 000, а обедая в гостях, брал с собой свое вино и ставил за стулом своего слугу.
Русские историки восхищались этим человеком, а вот советские приклеили ярлык – «ловкий интриган». Именно так его и называли во всех учебниках.
Да, безусловно, как опытный царедворец Остерман был интриганом: «Признающий цель признает и средства» – было его любимой поговоркой. Все современники отмечали его хитрость, лживость, коварство и вечную готовность к притворству. В 1730 году английский посол Клавдий Рондо писал: «Ума и ловкости в нем, конечно, отрицать нельзя, но он чрезвычайно хитер, изворотлив, лжив и плутоват; ведет себя покорно, вкрадчиво, низко сгибается и кланяется, что русскими признается высшей вежливостью. В этом искусстве Остерман, впрочем, превосходит всех природных русских. Он любит пожить, эпикуреец, иногда у него прорывается некоторое великодушие, но благодарность ему знакома мало: он не только покинул своего благодетеля и покровителя Шафирова, но еще соединился с его врагами… Остерман по представлению князя Меншикова… возведен в вице-канцлеры. Меншикова же Остерман отблагодарил, подготовив его падение в прошлое царствование, что хорошо известно всему свету…»
Эту достаточно неприятную характеристику подкрепляли и другие свидетельства: француз Шетарди: «Граф Остерман слывет за самого хитрого и двуличного человека в целой России, вся его жизнь есть не что иное, как постоянная комедия»; испанец де Лирия: «он лжив и готов сделать все, чтобы достичь своей цели; не имеет религии, потому что три раза уже менял ее, и чрезвычайно коварен.»
Да, Андрей Иванович умел «придавать лоск истины самой явной лжи», но разве это недостаток для дипломата?
«Граф Остерман был, бесспорно, одним из величайших министров своего времени. Он знал основательно интересы всех европейских дворов, был очень понятлив, умен, чрезвычайно трудолюбив, весьма ловок и неподкупной честности: он не принял никогда ни малейшего подарка от иностранных дворов иначе, как по приказанию своего правительства. С другой стороны, он был чрезвычайно недоверчив, заходя в подозрениях часто слишком далеко. Он не мог терпеть никого ни выше себя, ни равного себе, разве когда это лицо было гораздо ниже его по уму. Никогда товарищи его по кабинету не были довольны им, он хотел руководить всеми делами, а прочие должны были разделять его мнение и подписывать».
Именно Остерману принадлежала идея создания Кабинета министров, в котором вся инициатива принадлежала ему. По его идее была сокращена служба дворян, уменьшены подати, что способствовало укреплению экономики. Были приняты меры к развитию торговли и промышленности, произведены улучшения в области образования, финансов и судопроизводства. Им же были улажены многие вопросы внешней политики, окончена разорительная война с Турцией.
К сожалению, конец жизни этого выдающегося человека был печален. После переворота 1741 года Остерман был арестован и отправлен в ссылку. Впрочем, единственным обвинением, которое ему смогли предъявить, была «черная неблагодарность» по отношению к «потомству Петра». Обычного для того века «казнокрадства» ему вменить не смогли: Остерман не брал взяток. Да, он был хитер, изворотлив, двуличен – но все эти его качества служили не личному обогащению, а благу России. Обыск, проведенный в его доме, показал, что всесильный канцлер был не так уж и богат, даже беден, по сравнению с другими вельможами.
Умер Андрей Иванович в Березове в мае 1747 года. Над его могилой супругой его Марфой Ивановной была воздвигнута деревянная часовня, которая была найдена в 1846 году начальником уральской экспедиции полковником Гофманом. Он поставил над могилой усопшего канцлера крест с медной доской, на которой была изображена графская корона и буквы «H O».
Марфа Ивановна пережила мужа на много лет и умерла уже в царствование Екатерины II. Она родила Андрею Ивановичу двух сыновей, Федора и Ивана, и дочь Анну, выданную по изгнании отца Елизаветой замуж за подполковника Толстого с пожалованным ей приданым – 20 000 рублей.
Оба сына Андрея Ивановича были впоследствии действительными тайными советниками. Детей они не имели и фамилия и титул Остерманов перешел к детям их сестры Анны, впрочем, через несколько поколений и этот род пресекся.
Христофор-Герман Манштейн – чьи мемуары часто цитируются на страницах этой книги, был сыном коменданта Ревеля, приехавшего в Россию из Пруссии при Петре Великом. Сам Кристоф-Герман получил образование в Берлине, в одном из кадетских корпусов, затем участвовал в походах Миниха против турок, в войне против шведов. Не оставался он в стороне и от дворцовых интриг. После ареста Бирона был награжден поместьями и получил в командование Астраханский полк, но по вступлении на престол Елизаветы Петровны полк и поместья были отняты у него, а положение его стало столь непрочным, что, опасаясь худшего, Манштейн уехал в Берлин, где поступил на военную службу. За это в России он был заочно приговорен к смертной казни.
Манштейн до конца жизни оставался в Пруссии, на службе Фридриха II. На прусской службе он достиг чина генерала, участвовал в Семилетней войне и в 1757 году погиб в сражении.
Его остроумные и занимательные «Записки о России» вот уже двести пятьдесят лет служат материалом для историков. Они выдержали десятки переизданий.
Анна ИоанновнаОболганная императрица
Выборами нового монарха занялся Верховный тайный совет, созданный еще Екатериной I для решения важнейших государственных вопросов. В просторечии его членов называли «верховниками».
Теперь эти «верховники» собрались, чтобы избрать нового монарха. В состав совета входило шестеро: канцлер Головкин, вице-канцлер Остерман, князь Дмитрий Голицын и трое Долгоруких.
Все были очень взволнованы, председатель не мог вести собрание от переполнявшего его горя: ведь только что прервалась прямая мужская линия дома Романовых, не забылось еще Смутное время… Словом, будущее страны преставлялось весьма неопределенным. К тому же осторожный Остерман в заседании отказался участвовать, заявив, что он как иностранец не считает себя вправе принимать решение о судьбе Российской короны.
Ведение собрания взял на себя сохранивший хладнокровие Дмитрий Михайлович Голицын. Смысл его речи был следующий: мужская линия императорской династии угасла, и законных наследников у императора Петра I больше нет.
Как же нет? А Елизавета Петровна?
Дело в том, что брак Петра с Екатериной смущал многих, и дело было не только в ее происхождении и в том, что она являлась второй женой при живой первой супруге. Проблема усугублялась еще и тем, что при ее крещении в православной церкви восприемником был сын Петра – Алексей. То есть по церковным законам Екатерина приходилась Петру внучкой, и они вообще не имели права венчаться. А ко всему прочему, Марта-Екатерина до брака с Петром уже была замужем за драгуном Иоганном, который считался пропавшим без вести – но не умершим. Да и дочь Марта родила еще до свадьбы… Иными словами, существовала масса причин для признания цесаревны Елизаветы незаконнорожденной.
Что касается завещания Екатерины, то и оно было признано недействительным: князь Голицын заявил, что Екатерина, как женщина низкого происхождения, не имела права занимать престол и тем менее располагать российской короной.
Тут Василий Лукич Долгорукий попытался было предъявить завещание покойного императора Петра II, но оно немедленно было признано фальшивкой. Сам фельдмаршал Долгорукий остановил брата, заявив, что завещание это действительно фальшиво. Он предложил кандидатуру престарелой царицы Евдокии, личным другом которой являлся, но и она была отвергнута.
Голицын вспомнил о дочерях царя Иоанна. Старшая, Екатерина Ивановна, формально была замужем за герцогом Мекленбургским, мерзкий нрав которого вынудил ее вернуться в Москву. Однако формально она считалась замужней, супруг ее был жив, а со злым и глупым герцогом никому не хотелось связываться, поэтому кандидатура Екатерины была отвергнута. Младшая сестра, Прасковья, вышла замуж за частное лицо, отказавшись от прав на престол. Зато средняя сестра, вдовая Анна, устраивала всех, и Совет согласился на ее избрание.
Тогда Голицын заявил, что на ком бы выбор ни остановился, «надобно себе полегчить – чтобы воли прибавить». Как же это? И тогда Голицын изложил проект «Кондиций» – условий, ограничивавших самодержавную власть.
Осторожный Василий Лукич усомнился: «Хоть и зачнем это, но не удержим». – «Неправда, удержим!» – воскликнул Голицын. На том и порешили: постановив избрать герцогиню Курляндскую, ограничив императорскую власть.
Когда решение было объявлено придворным, все приняли его как должное, лишь епископ Феофан Прокопович решился напомнить о завещании Екатерины в пользу малолетнего герцога Голштинского и его тетки, великой княгини Елизаветы Петровны, и тут же был резко оборван Дмитрием Голицыным, открыто назвавшим обеих цесаревен – и Елизавету, и покойную Анну – «незаконнорожденными».