Брандмейстер это сказал,
Поворачивай, вольно
Видно кто то нам соврал.
Собралися снова силой
Быстро вскочили на коней,
Кони встряхнули только гривой,
Исчезли факелы огней.
Ах! Дуня, как вам не стыдно
Вы так долго пробыла.
Для вас конечно, безразлично
Пустяк, забота и дела.
Простите барыня, я извиняюсь
Но в этом поступке не должна
Я безпощадно, всю жизнь трепаюсь
А жизнь, на радость мне дана.
Завершается книга Марченко стихотворением «Свiдитиль на судi», построенным в форме диалога двух персонажей: судья задает вопросы на ужасающем русском языке, а свидетель отвечает на вполне сносном украинском.
Но и некоторые природные носители русского языка вполне могли бы посоревноваться с только что процитированными авторами в неумении справиться с азами поэтической (и просто) грамоты, помериться с ними обилием синтаксических несуразностей, речевых, грамматических и орфографических ошибок:
Пусть с голоду меньше бы гибнул бедняк,
Пусть помощь нашел бы всегда наверняк,
Всегда пусть богатый одно лишь поймет,
Что крошкой богатства он брата спасет.
Среди родных полей
И шума городского
Никогда мне не забыть
Тебя, о море голубого.
Лишь увидав его,
Я назвала его «своим»…
Он что-то взял от сердца моего,
Он чем-то был тогда томим.
В больших глазах скрывалась скорбь,
И нервная походка говорила,
Что в существе его таится боль,
Что он далек, далек от светского горнила.
…………………………………………
…Я ближе подошла,
Взглянула глубже в этот взор,
И тайна вышла из нутра:
– Он пережил Любовь!
Все девицы от нее удалились,
Она в зале осталась одна;
И лицо у ней страшно изменилось,
И тут вскоре она в спальню вошла.
Ты не зови меня порочным;
В моей измученной судьбе,
Я другом был тебе не вечным,
Но думал нежно о тебе.
И часто летнею порою
За рощей пышной, молодой,
Ты помнишь ли, гулял с тобою
Я мрачный, бледный и худой?
И долго я тоской мятежной
Не мог прошедшее будить
И ручкой милой, белоснежной,
Уста свои я шевелить.
Теперь же от тебя узнавши,
Что замуж за богатых думаешь идти,
Презренные металлы взявши,
Убить любовь и жизнь буржуйную вести.
Тебе дороже платье тела.
Как тело ценишь выше нравственной души.
Ты как чумы боишься дела,
Ты паразитом хочешь жить, но не в глуши.
Пускай хохочут, издеваясь,
Все силы худшие в людях,
За все позорное хватаясь –
Позор наш носят на руках!
Пусть страсти низкие полчатся…
Пороку царство отдают,
Поэты станут преклоняться
И величать порока суд!
Я верю в царство не порока,
Не себялюбья, а любви…
Хоть путь ее, как путь порока,
Купаем часто мы в крови!
Ночь. Тишина. Во сне глубоком
Природа вся погружена,
И только плещет одиноко
О берег сонная Нева.
Еще один тип графомании представлен в таких стихотворениях, где все слова, взятые по отдельности, смешными не кажутся и погрешностей против синтаксиса русского языка тоже не наблюдается, а комический эффект при чтении ощущается, и весьма сильный. Порождается он в первую очередь неумением авторов-любителей выдержать единую стилистическую манеру, забавной какофонией, возникающей в их стихотворениях от соседства строк, позаимствованных как бы из произведений разных жанров. Приведем несколько примеров разнообразных стилистических напластований из стихотворений поэтов-дилетантов, издавших свои книги в 1913 году:
Целуя Матренины губы,
Смотрел на закат Митрофан.
Курились фабричные трубы,
Клубился над речкой туман.
И крики, подобные стону,
Неслись от железных машин.
Сжимая, целует Матрену,
Огнем сладострастья палим.
Еще одной могилкой больше.
Угасла яркая звезда.
Одним еще в России меньше
Борцом – за идею труда.
Вдруг настукали мы,
Что желудок его
Издает непонятный нам звук:
Он неделю не ел,
А желудок меж тем
Был на ощупь и крепок и туг.
Она на предложенье
Отказ ему несла;
Без всякого смущенья
Удар свой нанесла;
И молвила, что знатность,
И пышность, и комфорт
Влекут с собой развратность,
Когда царят, как спорт.
Ты Песню Русскую слагал нам –
Ее споем мы до конца;
Своею жизнию сплетал нам –
Величье Царского Венца;
Своею смертью завещал нам –
Любить Отчизну и Творца;
И друг наш, брат, – Ты приказал нам:
Не брить Российского Лица!
Всегда ж, когда я ставить эту женщину готов
На пьедестал.
Мне каждый раз приходится познать, что не таков
Мой идеал.
Что эта женщина не стоила мучительных исканий,
Что в ней нашел я лишь продукт ничтожных
подражаний.
И народ, лишенный инициативы,
Наклонялся долу, как колосья нивы.
Птичка скачет, птичка вьется
Под названием скворца,
Из уст сладка песня льется
На унылые сердца.
Птичка пырхаясь летает
По селенью, у светлиц,
Кажду за сердце хватает
В заточении девиц…
Пели Вы, и голос дивный
Страстью чудною звучал,
И дрожа весь… весь бессильный,
Всю тебя я целовал…
То было 8-го июля.
Под тенью зеленого шатра
Мы сидели вокруг стола.
За здоровье хозяйки высокочтимой,
Бокал вина подняв рукой,
Я тост произнес такой:
«За Ваше здоровье я пью,
Благие пожеланья шлю:
Пусть розовые цветы
И такие же плоды добра
Ваш жизненный путь устилают всегда!!»
Теперь из общей массы графоманов мы бы хотели выделить двух авторов, написавших сразу несколько стихотворений, невольно «предвосхитивших» манеру интереснейшего поэта 1920–1930-х годов – Николая Макаровича Олейникова.
Первый из них, петербуржец фон Бок, в предисловии к своей книге стихов «Аккорды души» кокетливо признавался читателю: «Наружным видом моя жизнь может ослепить каждого, она блистательна, своеобразна и картинна, но внутренний смысл ее ужасен». Из этой книги приведем два отрывка и два стихотворения полностью:
Мы были на бале,
Мы были на бале.
Мы были на бале –
– Но только не я.
Тебя металл презренный ненавижу
И все-таки тебя еще люблю.
Тебя металл презренный проклинаю
И все ж иметь тебя хочу.
Вы меня посетили
Вечерком как-то раз,
И вдвоем говорили
Мы без всяких прикрас.
Говорили час целый
Об актерском пути,
Что в нем только лишь смелый
Может счастье найти.
Нужна тактика, знанье,
Нужна смелость во всем
И при том обладанье
Энергичным умом.
И когда уж стемнело,
Вы ушли от меня,
Вслед Вам фраза летела, –
«Вам желаю добра».
В мастерской на пьедестале
Обнаженная стоишь…
Вся сама ты как из стали,
Ты застыла и молчишь.
Дивно-мраморное тело
Вызывает чувство – страсть.