Правительство на целый мир ославить,
Себя на пьедестал поставить,
Сказав еврею – «Я кадет!»
От тем политических перейдем к социологическим. Для начала отметим удивительное единодушие, проявлявшееся всеми нашими авторами (как охранителями, так и демократами), когда они противопоставляли привольную жизнь в деревне и на природе суетливому существованию в городе:
Не по душе нам песенки
Городские, холодные…
У нас свои есть песенки –
Сердечные, народные!
От родных полей,
От родных лугов
Увезли меня
С молодых годов –
В город, в сторону
Чужедальнюю,
В люди отдали,
В жизнь печальную.
Носится облако пыли и смрада,
Грудь надрывается – нечем дышать.
В поле уйти бы от этого ада,
Дальше б куда убежать.
От электрического света,
От шумной уличной тоски
Нашел я отдых у поэта,
В предместье, в доме у реки.
Писать, однако, большинство поэтов 1913 года предпочитали о жизни города (столичного или провинциального), иногда проклиная и высмеивая ее, иногда же – внимательно, с тайной или явной любовью присматриваясь к ее обыденным неприметным подробностям:
К гнилым и кривым телеграфным столбам
Подтяжки, подпорки все ставятся,
Не новость – друзья, безобразие нам,
Но думать об этом не полагается.
С яичного склада желоб спущен,
В Чечеры помои сливаются;
На это нашел архитектор закон,
Где думать об этом не полагается.
Плит тяжеловесных мерные квадраты.
Золотые вывески над узором штор.
Цифры прейскурантов, пальцы и плакаты.
Мраморные доски обществ и контор.
Полутьма, полусон. – Разговор у «кафе».
Изнуренные тени летят в «кабаре»,
Изнуренные тени снуют по Морской,
И над городом виснет задор напускной
С бесконечной тоской.
Стаканы опенены пивом.
Вобла, горошек, сухарь.
Желтая, сизая, серая гарь.
Стойка с лиловым отливом.
О, город сумрачный, холодный и туманный,
Я проклинал тебя, но я тебя люблю!..
О, мрачный исполин, чудовищный и странный,
Ты задушил в своих камнях мечту мою!
Здесь груды валенок и кипы кошельков,
И золото зеленое копчушек.
Грибы сушеные, соленье, связки сушек,
И постный запах теплых пирожков.
Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей,
Вас заменили уроды
Грузные в шесть этажей.
С темой города была тесно связана и чрезвычайно волновавшая авторов различных направлений в 1890–1910-е годы тема самоубийства. В книгах 1913 года мы часто находим сниженный, в духе «жестокого романса» вариант ее раскрытия:
Душа младая отлетела,
Но прах лежит еще в цветах,
И смерть на нем запечатлела –
Последний ужас и свой страх!
Рука с ревóльвером вздрогнýла…
Раздался выстрел… – смерть в виске!..
Она последний раз вздохнула
Здесь в ужасающей тоске!..
Белоснежною рукою
Она перекрестилась
И тут скрылась под волною.
С горя утопилась.
Шутка была для него роковой.
Вынесть не мог он, – покончил с собой.
Но встречается этот мотив и в бытовых городских зарисовках, а один раз (в первом из нижеследующих примеров) – в обличительном обращении к нижним офицерским чинам:
Фельдфебель, взводный, где вы были,
Когда он в муках изнывал?
Вы дух устава позабыли:
Никто в нем сына не видал.
Последний раз привет бросаю,
Прости мой мир угрюмых дум,
Иду туда, куда не знаю –
Сомненье жжет – слепой самум…
И будущее кажется вам пошлым…
Чего же ждать? Но – морфий или выстрел?..
Тяжела ль была жизнь беспросветная,
как осенняя, мрачная мгла,
иль глубокая грусть безответная
тебе камнем на сердце легла?
Родители днем отдыхали.
Вдруг начали в доме кричать:
– О, дочь, ваша дочь… – И молчали,
Боялись как бы досказать.
Родители тотчас узнали
В биеньи родимых сердец…
И с криком на двор побежали,
И плакал, как мальчик, отец.
Чужие толпились в прихожей,
Был шепот сочувственный груб.
Вносили, прикрытый рогожей,
Девичий заплаканный труп.
Особо отметим «Сборник стихотворений» поэта-самоубийцы И. И. Иванова, изданный стараниями его родственников и друзей[27].
Как сугубо городскую можно рассматривать и большую тему «Торжество технического прогресса», чрезвычайно актуальную для поэтических книг 1913 года. При этом, как водится, одними авторами прогресс восторженно воспевался, другими – с горечью разоблачался. В качестве яркого примера реализации первой позиции приведем несколько отрывков из цикла В. Мазуркевича «Песни прогресса», вошедшего в его книгу «Старые боги»:
Человек, создавший птицу,
Птицей сделавшийся сам,
Обгоняющий орлицу
Быстрым взлетом к небесам!
Кто обозначил пределы
Дерзостной мысли людской?
Яркие молнии стрелы
Мечет она за собой.
Ведь в этом ящике дубовом –
– Моя любовь – твоя душа!
Вторую позицию проиллюстрируем зачином стихотворения А. Невской «Нижний Новгород (Невеселые думы)»:
Ныне люди умней, –
Все хитрят и мудрят:
Сколько разных затей
Отовсюду глядят:
На парах мы летим
По земле, по воде, –
Электричеством мним
Покорить все себе;
И, подобно орлам,
Вознесясь над землей,
По воздушным волнам
Мы скользим с быстротой.
Хоть дела хороши,
Да любви нет живой;
Не согреешь души
Ведь наукой одной.
Телефон, телеграф
Хоть сближают людей, –
Стало меньше стократ
Неподкупных друзей.
Большой простор для всевозможных метафорических спекуляций и обобщений противникам прогресса и цивилизации предоставила гибель гигантского парохода «Титаник» весной 1912 года. Упомянем тут дилетантское стихотворение А. Богатырева, давшее заглавие одной из его поэтических книг 1913 года – «Гибель “Титаника” и проч.», а из двух других текстов на эту тему, напечатанных в стихотворных сборниках 1913 года, приведем два отрывка:
По синим волнам океана
Гигантский Титаник летел,
Летел, не боялся тумана,
Опасности знать не хотел.
Недолго агония длилась:
Раздался мучительный крик,
И в недрах бездонного моря
Навеки исчез Titanic.
Краткий реестр конкретных научно-технических изобретений человечества, описанных в русских поэтических книгах 1913 года[28], начнем с телефона, который, кроме стихотворения А. Невской, упоминается еще у двух авторов, причем у первого из них он сатирически изображается как плохо оправдывающее себя средство:
В телефон кричишь – скандал.
Жди там час ответа.
А преступник, он удрал
И виновных нету.
Сама подошла к висячему телефону
И обо всем сообщила удивленному мужу.