Недостаточность церковно-правовых полномочий и сомнительность преемственности его от церковных управлений юга России на первых же порах заставили церковных деятелей в Константинополе обратиться за поддержкой во Вселенскую Патриархию. Местоблюститель Патриаршего Константинопольского Престола 2 декабря 1920 г. ответил на имя Митрополита Антония, «что в целях управления множества и в целях более действительного предохранения и укрепления их Ваше Высокопреосвященство и прочие архиереи составили бы, под высшим покровительством Патриархии, Временное Церковное Управление, обязанное наблюдать и руководить церковной жизнью как находящихся за границей в неправославных странах русских общин, так и русских воинов и беженцев, пребывающих в странах православных». При этом само положение о Церковном Управлении было признано патриархией с ограничениями. Ограничение это состояло в том, что церковно-судебные вопросы были изъяты из ведения Заграничного Церковного Управления и сохранены за патриархией. Итак, Константинопольская Патриархия дала согласие на деятельность не существовавшему органу, а вновь возникшему, а в выработанном статуте сделала изменения. Отсюда ясно, что патриархия смотрела на возникшее в Константинополе Церковное Управление как на зависимое от нее учреждение, что и выражено в словах: «под высшим покровительством Патриархии». Канонически эта точка зрения патриархии опиралась на известное понимание ею правила 28 IV Вселенского Собора, якобы предоставляющего Константинопольскому Патриарху юрисдикцию над православными во всех варварских странах. Русские епископы, обратившиеся с таким ходатайством к Константинопольской патриархии и признавшие соответствующий акт, естественно, как бы соглашались с таким пониманием указанного канона. Однако с таким пониманием дела не могла согласиться Всероссийская церковная власть, которая в течение столетия имела свои учреждения в Западной Европе, Америке, Азии. В начале 1921 года Всероссийская церковная власть заявила себя компетентной в делах русских общин за границей и издала указ, которым предписывалось считать православные русские церкви в Западной Европе находящимися в управлении арх. Евлогия, и в последующем продолжала считать его и русские западно-европейские церкви находящимися в подчинении Русскому Патриаршему Престолу, а не Константинопольскому. Впрочем, вскоре отошло от первоначальной точки зрения и Заграничное Церковное Управление, а именно с того момента, когда перебралось из Константинополя в Сербию. Во всяком случае, вначале оно искало какого-то учредительного акта от Вселенской Патриархии и получило его. Стеснительной зависимостью от Константинопольской патриархии, по-видимому, объясняются поиски нового места для пребывания Заграничного Церковного Управления. Итак, отправным пунктом деятельности Заграничного Церковного Управления следует считать акт константинопольской патриархии от 2 декабря 1920 г., а не преемственность его от церковных управлений Юга России, которая, с правовой точки зрения, вызывает большие сомнения. Признание Заграничного Церковного Управления со стороны Св. Патриарха Тихона было весьма условным. Последующие события показали, что Карловацкие деятели готовы зачислять в свой актив решительно все, что в какой-либо степени можно истолковать в смысле признания Заграничного Управления. Когда же последовал определенный указ о закрытии этого управления, тогда к велениям церковной власти они оказались недостаточно восприимчивыми.
Независимо от вопроса о преемственности власти, соорганизовавшееся Церковное Управление могло получить если не правовое, то большое практическое значение, основываясь не столько на формальном, сколько на моральном моменте. Западная Европа была наводнена беженцами из России, православными по вере, нуждавшимися в духовном руководстве. Первые шаги этого Управления как будто давали надежду, что оно сумеет сделать нечто для удовлетворения духовных нужд беженства. Этим самым было бы оправдано и само существование Управления. Под влиянием обращения со стороны верующих создается целый план объединения, урегулирования и оживления церковной жизни. Для предварительной разработки этих вопросов организуются две комиссии: Подготовительная и Просветительная. Первая должна заняться более общими вопросами, касающимися созыва общецерковного собрания, а вторая – вопросами, относящимися к области церковного просвещения. Было решено собрать сначала местные церковные собрания в Константинополе и других местах, с тем чтобы потом организовать уже общецерковное собрание. Все эти собрания должны состоять из епископов, клириков и мирян. Начало было положено правильное, но в это церковное русло скоро вторгнулись иные тенденции, и источник церковной работы замутился и вместо чистого принял вид грязного, взбаламученного безответственным политиканством. Местом деятельности общецерковного собрания стал город Сремские Карловцы в Сербии, а не Константинополь. Поэтому авторы докладной записки Подготовительной комиссии замечают: «Ин есть сеяй, и ин жняй»[5].
Нужно сказать, что те иные, которые приступили к жатве уже отчасти повеянного в Константинополе, успели и сами нечто всеять, и потому пожали, кажется, в большом изобилии плевелы.
Мы уже говорили, что, оставаясь в Константинополе, Заграничное Церковное Управление, может быть не совсем добровольно находилось во власти Вселенской патриархии. Переехав в Сербию, оно приобрело большую самостоятельность, так как уже не искало от местной церковной власти никакого учредительного акта, испросив лишь благословение на пребывание в Сербии и на продолжение деятельности уже существовавшего учреждения. Это в значительной степени развязало руки деятелям Заграничного Церковного Управления.
Общецерковное заграничное собрание было открыто 20 ноября (н. ст.) 1921 г. митр. Антонием, как председателем Заграничного Церковного Управления. Он же председательствовал и на самом церковном собрании. Одним из основных вопросов, касающихся всякого собрания, является вопрос о его составе. В этом отношении прежде всего нужно отметить отсутствие единого принципа пополнения этого Собрания. Здесь мы встречаем лиц, участвовавших «по положению», «по выбору», основанному на разных принципах и просто «по приглашению». Члены Собрания, независимо от способа проникновения на собрание, имели право решающего голоса. Это обстоятельство существенно ослабляло значение решений, принятых большинством голосов такого собрания, где выбор и подбор имели почти одинаковое значение при формировании его.
Мы не имеем возможности проследить всю деятельность Карловацкого Собрания, да едва ли это нужно, так как результаты его остались мало действенными. Организация церковного управления, созданная этим Собранием, оказалась нежизнеспособной: полностью никогда не была осуществлена и отмерла, отчасти по велению высшей Всероссийской церковной власти, не просуществовав и одного года. Независимо от роспуска, органы заграничного церковного управления были совершенно неприспособлены к условиям беженской действительности. Они были просто скопированы с центральных учреждений и не были под силу создавшему их церковному обществу. В период Ставропольского Церковного Управления, объединившего значительное число епархий, церковные органы были более простыми по своему составу, чем Заграничное Церковное Управление. В таких громоздких учреждениях не было и нужды, а материально они совершенно не были по силам беженским церковным общинам, которые прислали своих представителей на организационное собрание. Нежизненность, а отсюда и недейственность и жизненная незначимость всей положительной работы этого собрания была очевидна сама по себе. Нужно сказать, что немного требовалось и усилий, чтобы создать этот сколок со Всероссийского церковного управления. И все это делалось якобы в соответствии с постановлениями Всероссийского Поместного Собора, который, конечно, не мог предусмотреть подобного рода учреждений. Ясно, что это было простым подражанием, а не исполнением соборных постановлений. Действительные потребности сосредоточившегося в Западной Европе беженства вполне могли быть удовлетворены церковной организацией, соответствующей епархиальным организациям. Наличность в беженстве значительного числа епископов не могла сама по себе служить основанием для организации соответствующего числа церковных управлений, подобных епархиальным. Это было просто невозможно. Средний путь, который выбрало Заграничное Церковное Управление, организовав каких-то пять округов для управления беженскими общинами: Сербии, Греции, Константинополя, Болгарии и, наконец, других стран Западной Европы, был решением половинчатым, так как не устраивал всех епископов-беженцев, а церковные возможности и потребности беженства значительно превышал. Если до войны всеми русскими западноевропейскими церквями, в том числе и балканскими, управлял один викарий, или даже просто Петроградская епархия, то даже при наплыве беженцев вполне достаточно было создать одно управление вроде епархиального. Епископы, не занявшие церковно-правительственного положения, легко могли быть устроены в отдельных приходах. Вообще же приспособлять управление к лицам, претендующим на руководящую роль, едва ли было делом, с церковной и всякой деловой точки зрения, стоящим. Несколько епископских округов были нужны только для того, чтобы оправдать существование самого Заграничного Церковного Управления. В многосложности органов церковного управления, созданных Карловацким Собранием, и заключался недостаток его организационной работы. В лучшем случае все эти учреждения были лишены действительной повседневной работы и фактически церковно распыляли само беженство. Этого распыления не могло предотвратить Заграничное Церковное Управление. Действительность же была еще более суровой, чем можно было этого ожидать. Зачатки этой печальной действительности уже заключались в деятельности самого Карловацкого Собрания.
При самом открытии собрания оказалась довольно компактная группа, которая решила испробовать свои силы на одном частном случае. В качестве действительного члена, как член Всероссийского Церковного Собора, на собрание прибыл М.В. Родзянко. На первом же заседании, 22 ноября, открытом митр. Антонием, после пения молитвы «Днесь Благодать Святого Духа нас собра», тотчас за всякого рода приветствиями и оглашением списков членов собрания, А.Ф. Трепов сделал возражение против внесения в список членов церковного собрания М.В. Родзянко. На это ничего другого не нашелся ответить председатель собрания, как указать, что это заявление несвоевременно, предполагая, очевидно, что принципиально оно возможно. В заседании 23 ноября, т. е. на следующий день, председатель огласил заявление М.В. Родзянко, что он «ввиду нарастающего недовольства среди членов церковного собрания его присутствием среди них, из глубокого уважения к Владыке председателю и святости церковного собрания отказывается от присутствия в церковном собрании и выбывает из числа членов его». Еп. Вениамин, по-видимому, возбужденный этим фактом, заявил, что он желает сделать сообщение в связи с заявлением М.В. Родзянко. Тотчас поднялся граф Апраксин и заявил, что, в таком случае, и он оставляет за собой право слова. Ясно, что это могло закончиться, на самых же первых п