НАБЕГ РУСОВ НА БЕРДАА
Состав войска русов
В то время как Игорь собирал силы для второго похода на греков, князья таврических русов замышляли набег совершенно в другом направлении — на Каспий. Вероятно, они так и не смогли преодолеть страха перед греческим огнем.
Каспийский поход русов 943/944 г. попал в сочинения нескольких восточных писателей. Наиболее обстоятельно о нем рассказал Ибн Мискавейх (ум. в 1030 г.).
Маршрут движения русов описан им довольно туманно: «В этом 332 году хиджра войско народа, называемого ар-рус, вторглось в Азербайджан, где они атаковали и захватили Бердаа... Они (русы) проехали море, которое соприкасается со страной их, пересекли его до большой реки, известной под именем Куры, несущей воды свои из гор Азербайджана и Армении и втекающей в море. Река эта есть река города Бердаа и ее сравнивают с Тигром». Видимо, войско русов двигалось по традиционному пути русских купцов: Азовское море—Дон—Волга—Каспийское море и затем вверх по течению Куры. Несмотря на заверения царя Иосифа о том, что он ни на час не оставляет в покое русов, дабы не допустить ограбления ими мусульманских областей, на этот раз Хазария, кажется, не препятствовала продвижению русов по своей территории. Впрочем, источники хранят молчание о ее действительной роли в этих событиях. Только Низами в поэме «Искандер-наме» вскользь говорит, что хазары действовали вместе с русами.
Войско русов было неоднородным по своему этническому составу. Сирийский автор XIII столетия Бар Гебрей (Бар-Эбрей) дал более подробную этническую расшифровку арабского термина «ар-рус» применительно к таврическим землям: славяне, аланы, лезгины. То есть вполне вероятно, что к дружинам таврических русов присоединились некоторые северокавказские племена. Об этом же свидетельствует и Низами: «Браннолюбивые русы явились из земель греков и аланов» (то есть из Крыма, Восточного Приазовья и Северного Кавказа). Точное число воинов, которое собралось под русские стяги, остается неизвестным, но вряд ли оно превышало три—пять тысяч человек.
Захват Бердаа
Основные события произошли на территории Азербайджана, в районе города Бердаа, расположенного в среднем течении Куры. Бердаа был крупнейшим политическим и торговым центром тогдашнего Кавказа[145], столицей Аррана[146]. Незадолго перед тем, в 940—942 гг., здесь утвердился гилянский[147] правитель Марзбан ибн Мухаммед, ставший наместником кавказских провинций халифата. Но в 943 г., в момент нападения русов, он находился в Сирии вместе с большей частью своей армии, сражаясь с Византией. Охранял Бердаа небольшой гарнизон (около 600 воинов), возглавляемый градоначальником, заместителем Марзбана.
Русы высадились на берег возле самого Бердаа. Градоначальник решил отразить нападение в открытом бою и вывел в поле весь гарнизон, к которому присоединилось 5000 добровольцев, «борцов за веру». Русы построились «стеной»[148] и стремительно атаковали. Не прошло и часа, пишет Ибн Мискавейх, «как мусульмане были обращены русами в бегство», а солдаты гарнизона «были перебиты все до последнего». Немногие оставшиеся в живых добежали до городских ворот, посеяв панику среди мирных жителей. Все, у кого под рукой был оседланный конь или другое верховое животное, спешили покинуть город. Вошедшим в Бердаа русам не было оказано ни малейшего сопротивления.
Как ни странно, грабежей и насилий не было, русы против обыкновения «вели себя хорошо». Они даже объявили, что жизнь и имущество подчинившихся им горожан будут пощажены, а их вера не будет оскорблена: «Между нами нет спора по поводу религии[149], мы хотим лишь власти. Нашим долгом является хорошо относиться к вам, а вашим — быть верными нам»[150].
Покровительственные заверения русов, однако же, не были оценены. Напротив, они как будто подтолкнули жителей Бердаа к легкомысленным выходкам. Вскоре к городу подошли мусульманские отряды из соседних областей. Под стенами Бердаа ежедневно происходили жаркие схватки, в которых русы неизменно оставались победителями. Во время этих стычек горожане, толпясь на стенах, как в ложах амфитеатра, подбадривали криками своих единоверцев, а многие из простонародья выходили из ворот, бросали в русов камнями и выкрикивали оскорбления. Раздраженные русы пытались удерживать их от этого, но увещевания не помогали — к ним прислушалась только знать, а простые жители Бердаа безрассудно продолжали дразнить русов.
Наконец терпение русов лопнуло. Жителям было приказано в течение трех дней покинуть город. Большая часть горожан пропустила мимо ушей и это распоряжение. Тогда, по истечении назначенного срока, русы обрушили на головы непокорных свои мечи. Они врывались в дома, грабили и убивали. Захваченные в плен женщины и дети были отведены в городскую цитадель, а несколько тысяч домохозяев согнали в соборную мечеть и потребовали с них выкуп — по 20 дирхемов с головы, грозя в противном случае перебить всех до единого. Отдать деньги согласились немногие. Их не тронули, но с остальными русы обошлись безо всякой пощады. «Когда русы увидели, что с них им ничего не собрать, — пишет Ибн Мискавейх, — они произвели среди них общее избиение, и спаслись только те, кому удалось бежать [из мечети]». Затем убийцы, забрызганные с головы до ног чужой кровью, рассыпались по городу, «собрали женщин и отроков, изнасиловали тех и других и обратили их в рабство».
Русы хозяйничали в городе до следующего лета, не прекращая своих разбойных вакханалий. Рассказы об их бесчинствах сеяли в округе ужас и возмущение. Современник передает, что «они владели Бердаа в течение года и издевались над мусульманами и насильничали над их гаремами, как никогда не делали этого никакие язычники». Правда, Ибн Мискавейх пишет, что русы соблюдали своеобразный разбойничий кодекс чести: каждый из русов, обобрав мусульманина, «оставлял его и давал ему кусок глины с печатью[151], которая была ему гарантией от других», то есть предохраняла от дальнейших грабежей.
Осада Бердаа войском Марзбана
Весной 944 г. русы совершили набег на город Мерагу (неподалеку от Тебриза). Успех сопутствовал им и здесь. Однако вследствие неосторожного употребления местных плодов среди них распространилась эпидемия — дизентерия или холера, и русы вернулись в Бердаа. Болезнь сильно проредила их ряды.
Тем временем из Сирии в Арран прибыл наместник Марзбан с войском. К нему примкнуло множество местных мусульман горевших желанием сразиться с ненавистными язычниками. Под зеленым знаменем пророка собралось до 30 000 человек. Однако эта огромная по тем временам армия ничего не смогла сделать с засевшими в городе русами: «Утром и вечером он [Марзбан] начинал сражение и возвращался разбитым», — пишет Ибн Мискавейх.
Тогда Марзбан прибег к хитрости. Сделав ночное нападение, он притворным отступлением заманил в засаду большой отряд русов из 700 человек и почти весь истребил. Ибн Мискавейх свидетельствует, что никто из окруженных русов не сдавался в плен: исчерпав средства к спасению, они предпочитали заколоть себя кинжалами. Был убит некий предводитель русов, не названный по имени (должно быть, один из черноморских князей, игравший роль атамана[152]; о том что войско русов возглавляли многие князья, свидетельствуют слова Мискавейха о гибели «безбородого юноши, чистого лицом сына одного из начальников»). Немногие русы, прорвавшиеся сквозь окружение, ушли в крепость.
Остатки русов укрылись в замке Бердаа («шегристане»). Чтобы истощить силы русов, Марзбан совершал приступы дважды в день — утром и вечером, но неизменно терпел неудачу. Так продолжалось много дней. Затруднениями Марзбана воспользовался мосульский[153] князь, который напал на южные области Азербайджана. Марзбан вынужден был направить против него большую часть своего войска. Оставшиеся в Бердаа продолжали сражаться с русами.
Но не оружие сломило сопротивление осажденных. Болезнь подхваченная ими в Мераге, косила их ряды. В городе образовалось целое «русское» кладбище (после ухода русов мусульмане откопали там много мечей и другого оружия, которое русы клали в могилы своих умерших товарищей; эти мечи, говорит Мискавейх, «имеют большой спрос и в наши дни по причине своей остроты и своего превосходства»). Когда русы увидели, что им не удержаться в Бердаа, они ночью вышли из крепости, неся на своих спинах огромные мешки с награбленным имуществом, добрались до Куры, погрузились в свои ладьи и уплыли прочь[154]. Люди Марзбана не осмелились преследовать их. Натерпевшимся всякого лиха мусульманам Кавказа довольно было того, что Аллах «очистил землю» от безжалостных насильников. Арабские писатели не уставали славить за это Всевышнего еще много десятилетий спустя.
Глава 9ВОСТОЧНЫЕ СЛАВЯНЕ ЗА ПРЕДЕЛАМИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ КНЯЗЯ ИГОРЯ
На север и северо-восток от верховьев Днепра и его притоков лежали обширные территории, куда не пускали киевских сборщиков дани. Над «русским» югом, Русской землей князя Игоря, нависал огромный «славянский» север, который в течение всей первой половины X в. развивался самостоятельно, не испытывая на себе сколько-нибудь заметного влияния Киева. Здесь закладывались во многом иные традиции и формы экономической, политической и культурной жизни восточного славянства.
Кривичи
К числу древнейших политических объединений, положивших начало государственному оформлению северорусских земель, принадлежали племенные союзы псковских и полоцких кривичей.
Псковские кривичи заселили бассейны реки Великой и Псковского озера. Уже в VIII в. возник их племенной и культовый центр — Изборское городище. В течение следующего столетия оно опоясалось бревенчатой стеной и превратилось в укрепленный детинец, рядом с которым в первой половине X в. вырос окольный город (посад) с уличной застройкой. Такую же картину градообразования археологи наблюдают в Полоцке — городском центре другой группировки кривичей, обосновавшейся в верхнем течении Западной Двины. Появление подобных центров свидетельствует о наличии у местных кривичских общин «своего княжения» и переустройстве родоплеменной организации на земских началах.
Ильменские словене
Особая историческая роль в освоении северного края принадлежала ильменским словенам. Это летописное племя не было племенем в собственном смысле слова, то есть этнической общностью, основанной на кровнородственных связях. Именем ильменских словен летописец назвал территориальный союз нескольких племен, — по археологическим данным, преимущественно выходцев из западнославянских земель — междуречья Вислы и Эльбы и отчасти из Верхнего Подвинья и Псковского обозерья.
Славянскими первопроходцами на территории Ильменского бассейна были кривичи (из полоцкой и псковской группировок), представленные культурой длинных курганов VI—VIII вв. Но этот переселенческий поток, относительно немногочисленный, довольно быстро иссяк. Этническим ядром словенского союза стало население, которому принадлежит культура новгородских сопок VIII—IX вв. Поскольку в сопочных захоронениях присутствуют элементы погребальных традиций западных финнов и балтов, то распространение этих памятников в Приильменье и Приладожье логичнее всего увязать с миграцией ближайших соседей этих этносов — славян Польского Поморья и вислян. Археологи высказывают предположение, что предки ильменских словен пересекли балтские земли, может быть, где-то в бассейне Немана. Действительно, в Понеманье имеется местный Ильмень («Илмунас») — гидроним, явно «оставленный» балтам словенами в ходе их переселенческого движения на восток.
Курганы X—XI вв. Словенской (Новгородской) земли:
а — курганы ильменских словен; б — курганы псковских кривичей; в — курганы веси; г — курганы со скандинавским инвентарем; д — могильники води; е — могильники эстов
Попутно замечу, что расселение ильменских словен не определялось «торговым интересом», как то полагали многие ученые. Наблюдения над географией распространения новгородских сопок свидетельствуют, что абсолютное большинство из них находится на мелких речках, не пригодных для судоходства.
К середине IX столетия четко обозначилась территория компактного проживания ильменских словен — Словенская земля, охватившая прибрежные полосы Ильменя, Волхова, Ловати, Меты, а также верховья Луги, Оредежи и Мологи. Туземное финно-угорское население — водь, ижора и вепсы (летописная весь) — не покинуло места своего проживания и, будучи вовлечено в активный ассимиляционный процесс, оказало заметное влияние на культуру и религиозные представления пришельцев. Заселение словенами смежных со Словенской землей областей продолжилось по трем основным направлениям: в сторону Ижорского плато, Белозерья и Волго-Клязьминского междуречья.
Формирование союза ильменских словен происходило в границах Словенской земли, в течение VIII — первой половины X в. Политическая организация словенского союза строилась на основе традиционных родоплеменных отношений, в рамках которых «малым племенам», осевшим в той или иной части Словенской земли, была предоставлена достаточно широкая автономия. Так, в Волховском устье образовалась Ладожская земля, охватившая 50-километровую прибрежную кайму вдоль нижней, порожистой части реки. Неблагоприятные внешние обстоятельства: удаленность от основного ареала Словенской земли, этнически чуждое (финноугорское) окружение, открытость для нападений извне — довольно скоро объединили ладожских славян в крепкий племенной союз. Сплоченность ладожской общины перед лицом внешних вызовов и угроз стала залогом высоких темпов ее социально-экономического и политического развития.
Центром Ладожской земли была Ладога, которая едва ли не с момента своего основания (середина VIII в.) уверенно заняла видное место в ряду крупнейших городов Северной Европы. В первой половине X в. Ладога переживала период расцвета. Появление посада увеличило ее площадь до 12 гектаров. На смену стихийному росту городской территории пришла регулярная уличная застройка, в результате которой обособился целый ремесленный квартал. Земляные укрепления детинца преобразились в грозную каменную крепость. Прочные торговые связи установились как с близлежащей финской округой, так и с отдаленными областями и странами. Ладожская чудь везла в город пушнину, поморские славяне, балты и скандинавы — «франкские» мечи, стеклянные бусы, бронзовые фибулы, янтарь, костяные гребни, другие украшения и предметы туалета, а также рабов; по Волге и Дону из Закавказья, Прикаспия и Средней Азии поступали дирхемы, наборные пояса, бусы из горного хрусталя и сердолика, ткани, пряности и т. д. Впрочем, торговля не была основным занятием ладожан: доля импортных изделий, инструментов и товаров в ее культурных слоях невелика. Горожане жили за счет земледелия, охоты, ремесла.
Хотя Ладожская земля и располагалась географически несколько особняком от Словенской земли, это обстоятельство не должно вводить нас в заблуждение: обе они составляли единое целое. В словенском союзе Ладоге было отведено свое, чрезвычайно ответственное назначение. Город и его ближняя округа, где размещалось еще несколько укрепленных поселений, играли роль «словенской перемычки» на одном из самых важных и сложных участков балтийско-волжской торговой магистрали, обеспечивая (а если нужно, то и запирая) волховское судоходство в районе Гостиннопольских и Пчевских порогов, общей протяженностью 36 километров.
Политическое первенство в словенском союзе изначально принадлежало славянам Ильменского Поозерья, но принадлежало исключительно по праву племенного старшинства, ибо побережье Ильменя было историческим центром Словенской земли, местом скопления древнейших славянских селищ (здесь открыто 28 поселений VIII в.). Преобладающим типом приильменских городских поселений были родоплеменные городища, среди которых выделялось Городище у истоков Волхова, вероятно выполнявшее одновременно функции убежища и погоста (торгового места). Однако ни один из подобных пунктов не являлся общеземским центром.
Ситуация изменилась в начале X в., когда до Ильменского Поозерья докатилась еще одна переселенческая волна — «варяго»-вендская, зародившаяся в землях ободритов и лютичей. Отток славянского населения из вендского Поморья был вызван германской агрессией. Как раз в это время западноевропейские хроники отмечают серию опустошительных походов саксов против славян-вендов. Германский хронист XI в. Видукинд сообщает, что к 939 г. под властью саксонских королей оказались все славянские племена, жившие между Эльбой и Одером. Завоевание сопровождалось почти поголовным истреблением местной славянской знати, введением непосильных поборов в пользу саксонской знати и католической церкви и жесточайшим этническим угнетением. Свободолюбивые венды толпами устремились «за море», благо восточный торговый маршрут, ведущий в Словенскую землю, был издавна известен западнославянским мореходам.
Наплыв вендских беженцев значительно повысил плотность населения в районе истока Волхова. Влившись в местные общины, переселенцы способствовали скорейшему их переустройству на территориально-соседских основаниях, что, в свою очередь, привело к образованию кончанских общин (концов), возглавляемых влиятельными знатными родами. Концентрация людских и политических ресурсов на северном берегу Ильменя завершилась появлением Новгорода. В настоящее время можно считать твердо установленным, что его древнейшие мостовые были проложены по территории трех родовых поселков-концов, по крайней мере один из которых населяли выходцы из славянского Поморья.
Около середины X в. Новгород обрел городские черты. Основу его застройки составили «боярские» усадьбы — дворы знатных людей, расположившиеся вдоль мощеных улиц. «Аристократическое» происхождение Новгорода предопределило его историческую судьбу: в дальнейшем политическое устройство города облеклось в форму «боярской республики». Совет старейшин трех концов-сотен послужил прообразом будущего уникального института городского управления, известного под названием «трехсот золотых поясов». Полиэтнический состав новгородской родовой знати, по-видимому, мешал выдвижению из ее среды лидирующего «княжеского» рода, который, сосредоточив в своих руках надплеменные функции управления, мог бы превратить Новгород в политический центр словенского союза. Решение этой проблемы было найдено в самом ближайшем будущем.
Вятичи
Расселение вятичей в VIII—X вв.:
а — курганы с трупосожжениями; б — городища; в — селища; г — поселения роменской и боршевской культур; д — поселения дьяковской культуры; е — поселения мери; ж — среднеокские грунтовые могильники; з — границы расселения вятичей в XI—XIII вв.
Социально-политические процессы, происходившие в первой половине X в. на большей части восточнославянских земель, совершенно не затрагивали территорию Приокского бассейна, занятую вятичами. Родоплеменной быт господствовал здесь безраздельно. Местное балто-финское население, очевидно, долгое время численно преобладало над славянскими поселенцами. Вследствие этого опорными пунктами славянского присутствия были укрепленные родовые поселки; освоение близлежащей округи стоило их жителям больших трудов. Отсталость вятичского общества усугублялась также неблагоприятными внешнеполитическими обстоятельствами. Данническая зависимость от Хазарского каганата отрывала вятичей от общеславянской жизни, ни в малой степени не приобщая их к этнически и культурно чуждому миру Великой степи. Вятичской земле суждено было надолго остаться самым глухим углом восточнославянской ойкумены.