В день своей кончины 3 декабря 1533 года Василий Иоаннович явил пример удивительного мужества и добродетели. Он думал не о себе – он думал о государстве, которое вынужден оставлять на сына, коему исполнилось лишь три года и три с небольшим месяца. Он старался не упустить никаких мелочей и даже распорядился о том, как править без него великой княгине, «как к ней боярам ходить с докладом, и обо всем им приказал, как без него Царству строиться».
Братьям своим, Андрею и Юрию, он сказал: «Вижу сам, что скоро должен буду умереть, хочу послать за сыном Иоанном, благословить его крестом Петра Чудотворца, да хочу послать за женою, наказать ей, как ей быть после меня». Он отдавал распоряжения спокойно, словно не уходил в мир иной, а отъезжал куда-то на время по делам своим. В связи с этим нельзя не вспомнить примеры того, как уходили из жизни знаменитые безбожники… Для сравнения… Это ведь тоже ярчайшее доказательство преимуществ Самодержавия и Самодержцев – всеобъемлющего преимущества. Известно, что знаменитый воинствующий безбожник Вольтер, запятнавший себя преступлениями не только против собственного народа, поняв, что часы его сочтены, неистовствовал, визжал как поросенок, и довел ухаживавшую за ним медсестру до полуобморочного состояния. Она заявила, что ни за какие богатства Европы не согласится больше видеть, как умирает безбожник. В.И. Ленин, обрушивший на православную церковь всю свою ненависть, перед кончиной просил пригласить священника, а когда ему в том отказали, стал каяться за свои богоборческие грехи перед стульями, столом и прочими предметами мебели. Подобных примеров множество. То ли в подобных безбожниках просыпалась вера в бытие Божие, то ли их просто пугала смерть своею неизвестностью. Вольтер, призывавший обезглавливать монархов и бросать на гильотину аристократов, сам не хотел уходить в мир иной, цепляясь за свою преступную жизнь. Безбожникам свойственно отсутствие мужества.
А вот великий князь Василий Иоаннович был в день своей кончины самым твердым, уверенным и спокойным из всех окружавших его. Впрочем, если и беспокоило что-то, то вовсе не своя личная судьба, а судьба государства, судьба сыновей и судьба супруги. Рыдающей Елене Васильевне он говорил: «Жена! Перестань, не плачь, мне легче, не болит у меня ничего, благодарю Бога!» Великая княгиня, едва сдерживая рыдания, отвечала: «Государь Великий! На кого меня оставляешь? Кому детей приказываешь?» На это Государь отвечал: «Благословил я сына своего Иоанна Государством и Великим Княжением, а тебе написал в духовной грамоте, как писалось в прежних грамотах отцов наших и прародителей по достоянию, как прежним Великим Княгиням». Не способную сдержать рыдания супругу государь крепко поцеловал и велел вывести из комнаты. Он спешил исполнить то, что считал теперь важнейшим.
Александр Нечволодов так рассказал о последних часах жизни Государя:
«Он послал за владыкой Коломенским Вассианом и старцем Михаилом Сукиным; в это же время в его покое собрались митрополит, братья Андрей и Юрий, бояре, дьяки и дети боярские. Сюда же принесли из храмов чудотворный образ Владимирской Божией Матери и икону Святого Николая Гостунского. Государь приказал спросить своего духовника: “бывал ли он при том, когда душа разлучается от тела”. Тот отвечал, что мало бывал. Тогда Великий Князь велел ему войти в комнату и стать против него рядом со стряпчим Феодором Кучецким, бывшим при кончине Великого Князя Иоанна Третьего; дьяку же крестовому Даниилу велел петь канон мученице Екатерине и канон на исход души, и приказал готовить себе отходную. Когда дьяк запел канон, Государь немного забылся и стал в бреду поминать Святую Екатерину, но затем быстро очнулся, приложился к ее образу и мощам и, подозвав к себе боярина Михаила Семеновича Воронцова, поцеловался с ним и простил ему какую-то вину.
После этого Государь приказал своему духовнику дать ему причастие, как раз тогда, когда он будет умирать, прибавив при этом: “Смотри же рассудительно, не пропусти времени”.
Сказав затем несколько слов брату Андрею по поводу приближающегося смертного часа, он подозвал к себе всех присутствующих и обратился к ним со словами: “Видите сами, что я изнемогаю и к концу приближаюсь, а желание мое давно было постричься, постригите меня”.
Еще не перестало биться сердце Государя, а между боярами уже произошла первая ссора. Брат Государя Андрей, Михаил Воронцов и Шигона попытались помешать исполнению последней воли Василия Иоанновича. Один из них, выражая мнение всех троих, стал убеждать присутствующих: “Князь Великий Владимир Киевский умер не в чернецах, однако сподобился праведного покоя. И иные Великие Князья не в чернецах преставились, а не с праведными ли обрели покой?”
Однако митрополит при поддержке верного Государю боярина Михаила Юрьевича Захарьина настаивал на исполнении последней воли умирающего».
Летописец говорит: «И бысть промеж ими пря велика».
Государь подозвал митрополита и сказал ему: «Я поведал тебе, отец, всю свою тайну, что хочу быть чернецом; чего же мне так долежать? Сподоби меня облечься в монашеский чин, постриги меня».
Митрополит медлил, и государь повторил: «Так ли мне, господин митрополит, лежать?» Митрополит уловил укоризну в обращении «господин», а не отец, а государь меж тем начал креститься и повторять: «Аллилуя, аллилуя, слава тебе, Боже!» Уже стал отниматься язык, но государь мужественно и настойчиво произносил слова молитвы и повторял просьбу о пострижении. Когда стала отниматься правая рука, верный боярин Михаил Юрьевич Захарьин помогал поднимать ее и креститься. Споры же о пострижении продолжались. Разве противники пострижения не понимали, какую боль наносят умирающему? Что ими двигало? Какая корысть? Пройдет совсем немного времени, и они покажут себя. Для них государь уже был в прошлом – для них открывалось будущее, которое они видели по-своему, мечтая о власти. Митрополит Даниил преодолел робость – он ведь оставался один на один с противниками пострижения – и послал за монашеским платьем. Он помнил сказанное государем в Воскресение, помнил опасения государя, в глубине души понимавшего, что не все, кто его окружает, искренне верны ему и Державе Российской. Государь так и заявил тогда: «Если не дадут меня постричь, то на мертвого положите монашеское платье – это мое давнее желание!»
И вот, наконец, старец Михаил Сукин принес платье. Душа государя уже расставалась с телом, и митрополит поспешил передать платье игумену Иосафу, чтобы тот немедля начал обряд пострижения.
Брат государя Андрей и боярин Воронцов чуть ли не силой попытались помешать обряду. И тогда митрополит Даниил не выдержал и с возмущением заявил Андрею: «Не буди на тебе нашего благословения ни в сей век, ни в будущий; хорош сосуд серебряный, но лучше позолоченный».
После этих слов он стал поспешно постригать умирающего государя. Летописец говорит: «И положи на него переманатку и ряску; а мантии не бысть, занеже бо, спешачи и несучи, выронили; и взем с собя келар Троицкий – Серапион Курцов мантию и положи на неге и схимну ангельскую и евангелие на груди положиша… И абие причастиша Великого Государя Василия Иоанновича Святых Таин – Животворящего Тела и Крове Христа Бога нашего… И тогда просветися лице его, яко свет, вкупе же и душа его с миром к Богу отъиде; и стояще же близего Шигона и виде Шигона дух его отшедш, аки дымец мал».
Александр Нечволодов пишет: «Скоро плачь и рыдания наполнили все палаты. Смерть Великого Князя последовала в 12-м часу ночи с 3-го на 4-е декабря 1533 года. Он умер, едва достигнув пятидесяти четырех лет. Митрополит тотчас же привел в соседнем покое к присяге братьев покойного – Юрия и Андрея, служить Великому Князю Иоанну Васильевичу всея Руси, матери его Великой Княгине Елене, и стоять в правде в том всем, в чем целовали крест покойному Великому Князю. Затем, после присяги, Даниил с остальными присутствующими отправился к Великой Княгине утешать ее в постигшем горе, но она, увидя их, упала замертво и два часа была без чувств». Летописец говорил, что во время погребения Василия Иоанновича в Архангельском соборе вопль народный заглушал звон кремлевских колоколов: «Дети хоронили своего отца, называя его добрым, ласковым Государем».
«Казанский летописец» сообщает «О смерти Великого Князя Василiя и о приказе Царства сыну его, и о самовластии боляръ его» следующее: «И отъ того времени и доныне велико зло быть христьяномъ от казанцов. В то же время преставися Князь Великiи Василеи Иоанновичъ, во иноцехъ Варламъ, в лето 7042, месяца декабря в 5 день. Царствова на Великомъ Княжени 28 летъ, много брався с казанцы, и весь животъ свои премогаяся до конца своего, и невозможже имъ ничтоже сотворити. И осташася отъ него 2 сына, яко от красноперого орла два златоперная птенца: первiи же сынъ, ныне нами нареченъ Князь Великiи Иоанн, остася отца своего 4 летъ 3 месецъ (точнее, трех лет и трех с половиной месяцев. – Н.Ш.) благодаренъ зело, ему же отецъ его великую власть Русскiя Державы по смерти своеи дарова: другiи же сынъ его, Героргiи, не таковъ, благороденъ и кротокъ, то и бо остася 3-ю летъ сущу. Умирая бо повеле къ себе их в ложничу ввести, оба сына своя, и, ту седящим у него митрополитъ Данилъ всеа Русiи, отецъ его духовныи, и всемъ боляромъ, и княземъ, и воеводамъ, и восклонися отъ одра своего, двема боляриномъ поддержимъ, и взя на руце свои болшаго сына своего, целова его, глаголаше, яко сеи будетъ по мне Царь и Самодержецъ; тои омыет слезы хрестьянъскiя, вся враги своя проженетъ и победитъ. И целовавъ оба своя детища, и отдав их пестуномъ, а сам тихо возлегъ на одре и конечное прощенiе и целованiе великое дав Великои Княгине своеи Елене, и всемъ княземъ, и боляромъ, и приказчикомъ своимъ, и успе вечным сномъ, не созрелъ сединами, ни старости достигъ многолетныя, и остави по себе плачъ великъ всеи Рускои Земли, до возраста и до воцаренiя сына своего. И ростяху оба сына его в воли своеи, и безъ отца, и безъ матери, Богомъ Самомъ брегомы и учимы, и наказуеми. И всемъ тогда княземъ и боляромъ и вельможамъ и судьямъ градцкимъ, самовластiем живущимъ, не по правде судящимъ, по мзде, насилствуя людемъ, никогоже блюдующимся бе бо Князь Великий юнъ, ни страха Божiя имущимъ и не брегущимъ от супостатъ своихъ Русскiя Земля: везде погани христьянъ воеваху и губяху, и вельможи христьянъ губяху, продажею великою. И тако раби ихъ видяху Господь Своихъ, тако же творяху. Неправды умножишася, обиды, тадбы и разбои, и убиства, по всеи земли рыданiя и вопль великъ».