31 марта новый император отменил запрет на деятельность частных типографий и на ввоз книг из-за границы. Павел Первый Указом от 18 апреля 1800 года запретил ввоз любой литературы по одной простой причине – в России не было грамотных цензоров, которые бы могли заметить очень хорошо запрятанную «крамолу»: антиправительственные и антихристианские призывы, призывы к вольнодумству, неповиновению властям, к разрушению государства. Запрет был наложен во имя защиты русской самодержавной государственности от разрушения. Вредными считались книги, «которых время издания помечено каким-нибудь годом Французской революции». Тем же указом был запрещен и ввоз западной музыки, всегда, во все времена, безобразной, омерзительной и пошлой. На отмену такого указа мог пойти только враг собственного государства или деятель, управляемый врагами.
Немедленно вернулся французский язык в салоны, изгнав оттуда русский, ну и, конечно, французская мода выплеснулась на улицы, со всею своею антирусской атрибутикой.
2 апреля 1801 года новый император подтвердил «Жалованную грамоту дворянству», что явилось также антигосударственным актом, и упразднил Тайную экспедицию Сената, которая противостояла всякого рода зарубежным шпионам и агентам влияния, делавшим ставку на разрушение Российской Державы. Вспомним, как Горбачев и его соратники, готовя развал Советского Союза, бросили на откуп всякого рода врагам нашего Отечества Комитет государственной безопасности с целью облегчения проникновения в Россию разрушающих ее сил. В годы перестройки говорили даже, что при Горбачеве быть сотрудником КГБ гораздо опаснее, нежели американским шпионом.
Мария Федоровна и Пален: кто победил?
На многое рассчитывали заговорщики, но судьба распорядилась иначе. В первые дни никто из них не скрывал своих ролей в трагических событиях, напротив, каждый стремился выпятить себя. Все злодеи-нелюди были обречены, и каждому было воздано по делам их, без исключения каждому, ибо заповедано: «И никто не избавит от руки Моей!» Не мог казнить император – возмездие вершило Провидение.
Зная тайну государя, Пален полагал, что нетрудно будет восстановить императора против вдовствующей императрицы, оклеветать Марию Федоровну и создать противовес ее влиянию. Пален обнаруживал в своих действиях больше, чем опрометчивость, а на многочисленные предостережения друзей отвечал неизменно: «Бояться Императора?! Да он не посмеет меня тронуть!»
Жестокие слова эти, несмотря на преднамеренность и гнусный смысл, которые Пален думал им придать, разбивались… и Мария Федоровна, – по словам княгини Ливен, – «не упускала случаев указывать Императору на неприличие удерживать вблизи своей особы и во главе важнейших государственных дел личность, которая подготовила умерщвление его родителя!» Отчаявшись в успехе своих наветов, Пален принялся возмутительным образом чернить императрицу.
«Между прочим, – отмечала княгиня Ливен, – рассказывали, будто у него вырвалось и такое заявление: “Я расправился с супругом, сумею отделаться и от супруги!”»
Этот факт еще раз свидетельствует в пользу доказательств, приведенных Гриневичем. Вряд ли он мог рассчитывать, что удастся вооружить сына против матери. Но матерью императора была София Черторыжская!
Далее княгиня Ливен писала: «В припадке озлобленности и наглости Пален распорядился убрать из какой-то церкви образ, только что подаренный Императрицею. Эта дерзость, конечно, не могла пройти незамеченною. Императрица-мать заявила Александру, чтобы тот немедленно же выслал Палена из Петербурга, в противном случае столицу покинет сама Мария Федоровна».
«Это было бы для государя равносильно гибели, ведь тогда нависала угроза разоблачения. Пален был немедленно выслан из Петербурга в свои курляндские имения, и ему было категорически запрещено появляться в обеих столицах, а также поблизости от мест пребывания Императора. Русское общество отнеслось с полным равнодушием к вести о падении могущественного вельможи, даже приобретшего некоторую популярность своим преступлением», – заключила княгиня Ливен.
Аналогичная судьба ожидала и других заговорщиков. Император постепенно избавлялся от тех, от кого мог избавиться. Для английских политиканов они все были уж отработанным материалом и не представляли никакого интереса. Достаточно того, что управляем император.
Вдовствующая императрица Мария Федоровна хранила память о своем супруге, сраженном на посту, и продолжала борьбу против врагов России до последнего вздоха. Именно ее стараниями был воспитан сын Николай Павлович, будущий великий государь, мужественным, смелым, презирающим смерть и горячо любящим Россию. Это под ее руководством стал верным помощником старшему брату сын Михаил Павлович. Это она по мере сил воздействовала и на того, кто известен нам под именем Александра Первого. Но о нем и его любовных приключениях и драмах – в следующем материале.
Любовные драмы Александра Благословенного
«Я охотно уступлю звание (Цесаревича) за ферму»
В 1790 году императрица Екатерины Великая решила срочно женить своего любимого внука великого князя Александра Павловича. Она спешила, вероятно, и потому, что зрело решение – сделать его Наследником Престола в обход прав Павла Петровича. Императрица говорила: «Сначала мы его женим, а потом – коронуем!»
Причина этого ее решения слишком глубока, чтобы говорить о ней в двух словах. Это отдельная тема. Императрица Екатерина Алексеевна пригласила в Петербург баденских принцесс, родных сестер Вильгельмину и Луизу.
31 октября 1792 года сестры были доставлены в Петербург. Выбор Екатерины сразу пал на старшую, о чем она сказала своему секретарю Храповицкому: «Чем больше смотрю на старшую из баденских принцесс, тем больше она нравится. Невозможно видеть ее и не попасть под ее очарование».
Своему постоянному корреспонденту Гримму она в тот же вечер написала: «Господин Александр выказал бы себя чрезмерно разборчивым, если бы упустил старшую из принцесс».
И действительно, решение императрицы, по ее же мнению, ничего не могло решить. Испытав много горя, сама Екатерина Алексеевна не хотела, чтобы несчастье в любви испытали и сын Павел – она ему предоставляла право выбора невесты дважды, и любимый внук Александр.
Для Александра Павловича устроили смотрины, и ему понравилась старшая из сестер Луиза Мария Августа.
И вот 2 ноября 1792 года их встреча состоялась. Супруга Павла Петровича великая княгиня Мария Федоровна впоследствии вспоминала, что Луиза, «увидев Александра, побледнела и задрожала; что касается Александра, то он был очень молчалив и ограничился только тем, что смотрел на нее, но ничего ей не сказал, хотя разговор был общий».
Несколько дней при дворе все были в неведении, что же он решил, поскольку Александр никак не проявил своего отношения в Луизе, но вскоре они обменялись записками, текст которых остался в истории.
Великий князь Александр Павлович написал принцессе: «Мой милый друг. Я буду Вас любить всю жизнь».
Луиза ответила: «Я тоже люблю Вас всем сердцем и буду любить Вас всю мою жизнь. Ваша преданнейшая и покорнейшая суженая. Луиза».
Статс-секретарь императрицы А.В. Храповицкий отметил, что при дворе будущая супруга великого князя завоевала всеобщие симпатии – «никто при виде ее не мог устоять перед ее обаянием».
Императрица же Екатерина писала об Александре и Луизе, ставшей в крещении Елизаветой Алексеевной: «Все говорили, что обручают двух ангелов. Ничего нельзя вообразить прелестнее этого 15-летнего жениха и 14-летней невесты; притом они очень любят друг друга. Тотчас после обручения принцессы она получила титул великой княжны».
Елизавета Алексеевна призналась в письме матери: «Счастье жизни моей в его руках. Если он перестанет меня любить, я буду навсегда несчастна. Перенесу все, все, только не это».
В Русском биографическом словаре Половцева сказано, что «по замечанию Протасова о суженой Александра Павловича “невеста для него избранная, как нарочно для него созданная”».
15 ноября 1792 года Протасов написал: «Мой воспитанник – честный человек, прямой характер, доброты души его нет конца, телесные доброты его всем известны». И прибавил: «Если вперед при нем будет хороший человек, не сомневаюсь нимало, чтоб он еще лучше сделался».
Кстати, там же, в Русском биографическом словаре, отмечено:
«Узнав о том, что его хотят сделать наследником престола, Александр Павлович заявил:
– Если верно то, что хотят посягнуть на права отца моего, то я сумею уклониться от такой несправедливости. Мы с женой спасемся в Америке, будем там свободны и счастливы, и про нас больше не услышат».
Тогда ведь еще существовала Русская Америка, не говоря уже о том, что и Аляска принадлежала России.
Протасов написал о решении Александра Павловича: «Трогательное излияние молодой и чистой души».
В.П. Кочубею великий князь заявил, что «не рожден для такого высокого сана, который определили ему в будущем», и напоминал, что от него «дал клятву отказаться тем или другим способом».
А своему бывшему воспитателю Лагарпу, отставленному императрицей Екатериной за приверженность идеям Французской революции, он писал в Швейцарию, где тот осел: «Я охотно уступлю свое звание за ферму возле вашей».
Мы видим, что Александр Павлович и мыслей не допускал, что может куда-то отправиться, где-то поселиться и быть счастливым без своей любимой жены.
Современники отмечали, что ею невозможно было не восхищаться.
Вот, к примеру, оставшиеся в документах и архивах слова Елизаветы Яньковой, «обычной московской барыни»: «Жена Александра Павловича была красоты неописанной, совершенно ангельское лицо».
А вот отзыв саксонского дипломата, относящийся уже к тому времени, когда ушел из жизни убитый английскими наемниками Павел Петрович и вступил на трон тот, кого мы знаем под именем Александра Первого: «Трудно передать всю прелесть Императрицы: черты лица ее чрезвычайно тонки и правильны: греческий профиль, большие голубые глаза, правильное овальное очертание лица и прелестнейшие белокурые волосы. Фигура ее изящна и величественна, а походка чисто воздушная. Словом, Императрица, кажется, одна из самых красивых женщин в мире. Характер ее должен соответствовать этой приятной наружности. По общему отзыву, она обладает весьма ровным и кротким ха