Вступив на престол, Павел Петрович взял руки наследника и Аракчеева, соединил их и сказал, чтобы они крепко дружили и помогали ему. Аракчеев любил Павла Петровича и служил ему верою и правдою. Ну, а на доброе отношение к тому, кто стал императором после гибели Павла Петровича, могло повлиять, что и Аракчеев и тот человек оба были выпускниками кадетских корпусов, один морского, другой – Инженерного и Артиллерийского. А в кадетских кругах существует правило «кадет кадету друг и брат».
А как же любовь на всю жизнь?
И вот свершилось преступление… Заговорщики с молчаливого согласия цесаревича жестоко расправились с императором Палом Петровичем.
Есть выражение «король умер – да здравствует король!». Уже в сентябре того же страшного для России года была назначена коронация в Москве. Двор перебрался в старую добрую – азиатскую, как ее называли – столицу.
Елизавета Алексеевна была рядом с новоиспеченным императором. Но, как свидетельствуют многие современники, тяготилась официальными мероприятиями. Что-то было не то и не так. Современники не могли объяснить этого странного поведения. Правда, когда Елизавета Алексеевна возвратилась в Петербург, где получила известие о смерти ее горячо любимого отца, баденского маркграфа Карла-Людвига, какое-то объяснение нашлось – траур. В последующие месяцы, практически всю зиму, она почти не выезжала в свет, не участвовала в балах, спокойно, равнодушно и безразлично оставляя нового императора без своего ока.
Вот тут и появилась возле него княжна Мария Антоновна Нарышкина.
Елизавета Алексеевна сообщала об этом матери во многих письмах, но мер никаких не принимала. А Нарышкина наглела на глазах – уже открыто издевалась над императрицей. Она дошла до того, что открыто объявила Елизавете Алексеевне о своей беременности.
Елизавета Алексеевна в письме от 10 июня 1804 года сообщила об этом матери: «Говорила ли я вам, что первый раз она бессовестно сообщила мне о своей беременности, которая была еще в начале, так что я могла бы отлично не заметить ее. Я нахожу, что для этого нужно обладать невероятной наглостью, это было на балу, и ее положение было не так заметно, как теперь. Я разговаривала с ней, как со всеми остальными, и осведомилась о ее здоровье. Она ответила, что чувствует себя не совсем хорошо: “так как я, кажется, беременна”. Я отлично знала, от кого она могла быть беременна. Не знаю, что будет дальше и чем все это кончится; знаю только, что я не стану портить характер и здоровье ради человека, того не стоящего, но терпение может иногда превзойти человеческие силы».
«Ради человека, того не стоящего…» К кому относятся эти слова? К Нарышкиной? Не слишком ли много чести?! А может, все-таки к тому, кто стал императором? Но как же тогда клятвы юности?
Можно все это списать на ошибки юности. Ведь чего не бывает? Прошли чувства, истаяли. Но почему они истаяли именно после событий, связанных с потрясениями, обрушившимися на престол русских царей?
Исследователи делают такой вывод: «Несомненно, все это доставляло Елизавете Алексеевне особые страдания, потому что отсутствие детей в семье царствующего монарха превращалось в проблему государственного значения».
Все это так… Но отчего изменилось поведение Елизаветы Алексеевны, отчего она избегала супруга – как иначе объяснить потерю интереса к торжественным мероприятиям, к балам…
А тот ли был перед нею в ранге императора, которого любила она, кому клялась в любви?
«Дней Александровых “прекрасное” начало…»
Можно себе представить, каково было тому, кто был в ту ночь назван императором. Ведь он оказался заложником в руках истых, коварных и весьма опытных злодеев, для которых жизнь человеческая – сущие пустяки. Ведь это именно они, используя удивительное стечение обстоятельств – поразительное сходство Симеона Афанасьевича Великого, внебрачного сына императора Павла, с его старшим законным сыном – решили разыграть свою карту и, устранив Александра Павловича, подменили его Симеоном, сделав того соучастником злодеяния. Только этим можно объяснить то, что в первые дни правления нового императора цареубийцы повели себя независимо, нагло, пытаясь как можно скорее добиться того, ради чего они пошли на преступление. А стремились они к введению конституции, ограничению власти императора, а если точнее, то разделению власти между ним и ими, а если еще точнее, то к полному захвату власти в свои руки. Подмену не все заметили, но не могли не заметить ее мать Александра Павловича, его любящая супруга, брат, который был немногим моложе его и делил с ним детские, отроческие и юношеские годы. Не потому ли Константин Павлович так и не пожелал стать императором и загодя отказался от наследования престола. Говорят, ради любви. Но ведь и любовь свою он выбирал, уже понимая, что волен в выборе своем, поскольку никогда не станет царствовать.
Между тем Елизавета Алексеевна не могла не вызывать самых сильных чувств. На нее заглядывался генерал-адъютант императрицы Екатерины Алексеевны Платон Зубов, но после сделанного ему внушения сразу отказался от своих замыслов. Был влюблен Адам Чарторыжский, но его тут же выслали из страны.
Так что же произошло с новым императором? Почему же, наконец, он вдруг обратил внимание на Нарышкину, а не на доставшуюся ему вместе с троном красавицу Елизавету Алексеевну?
А быть может, сама Елизавета Алексеевна не смогла сразу перестроиться и, презрев любовь свою, пасть в объятия того, кого все называли Александром Павловичем. Но она-то видела, что похож, да, безусловно, похож, но… не он.
Да и наглое поведение Нарышкиной не случайно. Вряд ли бы она вела себя так с Елизаветой Алексеевной при Александре Павловиче, даже если бы он – представим невероятное – обратил на нее внимание. Почему представим невероятное? Да потому что вплоть до 1896 года – года смерти императрицы Екатерины Великой, нет и намека на то, что в отношениях молодой четы, – у Александра Павловича и Елизаветы Алексеевны есть хотя бы тень охлаждения. Их брачный союз восхищал современников, заставлял биографов делать восторженные отзывы.
Почему же назван 1796 год? Именно в 1796 году, как считает Г.С. Гриневич, произошла подмена.
«Тайно наделю властью Симеона – дурную главную ветвь»
В расшифрованных Г.С. Гриневичем тайнописях, оставленных сибирским старцем Феодором Козьмичом, значится: «…Мое зло двойное: Император Александр – я, Симеон Великий. Я тьмы приверженец, суть злодей. Имя Первый – отсеку. Тайно наделю властью и силой Симеона – дурную главную ветвь».
Тот факт, что у наследника престола Павла Петровича есть внебрачный сын Симеон Великий, который как две капли воды похож на своего брата великого князя Александра Павловича, был известен тем силам, которым не нравилось возвышение и укрепление России.
Вполне понятно, что Елизавета Алексеевна не могла знать всей подноготной, но она могла противиться близости, да и вообще каких-то отношений с тем, кто стал самозваным великим князем, затем цесаревичем и, в конце концов, императором.
Ну а соблюдение этикета – что бы никто и ничего не заподозрил – должно было, по ее мнению, быть обоюдным. Этого не случилось. Тот, кто известен под именем императора Александра, вел себя по отношению к ней недостойно – тайные связи были у многих императоров, но они тщательно скрывались или уж, во всяком случае, не афишировались – здесь же другое, здесь все делалось так, чтобы уязвить Елизавету Алексеевну. За что? Быть может за то, что она не приняла самозванца и сторонилась его?
«Первая любовь Пушкина!»
Кто же она, кто та, к кому поэт испытал ее? Кому посвятил он свои первые нежные, восторженные и романтические строки?
Долгое время считалось, что той женщиной явилась Анна Керн. Хотя для первой любви поэту было уже многовато лет. Да и стихи, яркие стихи были написаны ранее, нежели знакомство с той, которая вдохновила на изумительные строки: «Я помню чудное мгновенье…»
Чудные мгновения он испытывал и ранее.
Еще лицеистом он создал целый цикл стихотворений, поэтических посвящений той, что стала владычицей его чувств, его мыслей, его грез.
Биографы долгое время полагали, что это старшая сестра сокурсника поэта Александра Бакунина фрейлина Екатерина Бакунина.
Александр Бакунин был сверстником Пушкина – он тоже родился в 1799 году и поступил в Царскосельский лицей в 1811 году. После окончания лицея он избрал военную стезю и даже некоторое время был адъютантом знаменитого героя Отечественной войны 1812 года Николая Николаевича Раевского. Затем перешел на гражданскую службу и в 1842 году стал Тверским гражданским губернатором.
Бакунин был приятелем Пушкина, а сестра его летом жила в Царском Селе. Так отчего же и не быть любви? Недаром же в пушкинском лицейском цикле все кричит об этом:
В те дни… в те дни, когда впервые
Заметил я черты живые
Прелестной девы, и любовь
Младую взволновала кровь,
И я, тоскуя безнадежно,
Томясь обманом пылких снов,
Везде искал ее следов,
О ней задумывался нежно,
Весь день минутной встречи ждал
И счастья тайных мук узнал…
В подтверждение того, что стихи посвящены Бакуниной, приводился дневник Пушкина, в котором поэт записал:
«29 ноября. Я счастлив был… Нет, я вчера не был счастлив; поутру я мучился ожиданием, с неописанным волнением стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу – ее не видно было – наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с ней на лестнице. Сладкая минута! Как она была мила! Как черное платье пристало милой Бакуниной, но я не видел ее 18 часов – ах, но я был счастлив 5 минут».
Но вот в «Тайнах и преступлениях» № 6 за 2014 год – Приложении к журналу «Чудеса и приключения» появилась публикация Элеоноры Лебедевой «Царицу нашу втайне пел…». Там говорится, что одна из исследовательниц творчества Пушкина «обратила внимание на дневниковую запись Пушкина, где он твердою рукой вычеркивает имя Бакуниной». И приводится запись: «Встреча на лестнице произошла 28 ноября 1815 г., в тот самый день, когда Елизавета приезжала в Лицей и была в трауре по своему зятю – принцу Брауншвейгскому – то есть в черном платье. В лицейских элегиях появляются трагические мотивы – поэт хочет оставить этот мир.