Кутузов – полководец иного рода, полководец, который придерживался иной тактики, который был значительно осторожнее. Его победы тоже были блистательными, но шел он к ним своим, особым путем. Да и войска были не те, или не совсем те. Все-таки прошло время после побед Екатерининского века, да и после Итальянского и Швейцарского походов Суворова шесть лет минуло. Сменилось немало чудо-богатырей, да и командиров поменялось немало.
Армия продолжала быть сильной и непобедимой, но непобедимой в руках непобедимого полководца. По-прежнему ее цементировали выученики Румянцева, Потемкина и Суворова, но появились и выдвиженцы «дней Александровых прекрасного начала», от которых было мало проку и значительно больше вреда.
План, предложенный Кутузовым, суть которого заключалась в ожидании подхода подкреплений и в наблюдении за действиями превосходящего числом неприятеля, возмутил императора. Быть может, Александру уже мнились восхищенные взоры его почитателей, восторженные глаза прусской королевы, обращенные на него, победителя самого Наполеона. Он знал о блистательных победах Суворова в Италии и Швейцарии, знал о блистательной победе Кутузова под Кремсом и полагал, что очередная победа будет столь же блистательной и скорой. Он не понимал различия между собою и российским военным гением Суворовым. Он полагал, что командовать войсками в бою не сложнее, нежели парадом на Марсовом поле в Петербурге. В любом случае, он должен был находиться при армии, ведь, даже одержав победу, Русская армия не должна была (по воле англичан – ее союзников) добиться слишком больших успехов. Англии была выгодна война на континенте – долгая, непрерывная война, в которой продолжительное время никто не должен был одерживать решительнейших успехов. Вот об этом почему-то не задумывались исследователи наполеоновских войн.
Хотел ли император России только личной славы? Только ли за нее он пришел сражаться? Тогда почему не отстранил Кутузова полностью от командования? Видимо, он все же побаивался остаться один на один с Наполеоном, не имея рядом опытного, испытанного в боях воина. Ведь полное поражение Русской армии не входило ни в его планы, ни в планы англичан. Но отказаться от возможности поиздеваться над воинством, ему подвластным, император не мог.
В насмешку русским генералам он сделал главным своим советником не Кутузова или какого-то другого опытного русского генерала. Он выбрал на эту роль трусливого и продажного бездаря – австрийского генерал-квартирмейстера Вейротера. Видно, люди легкие на лесть и предательство были более по душе императору.
Между тем Наполеон, узнав о сосредоточении Русских войск, но, не имея желания драться, направил к Александру генерала Савари. Однако тот, ведя себя осторожно и разумно, выяснил, что у австрийцев и русских нет единства, а опытный и опасный полководец Кутузов связан по рукам и ногам Александром, который был совершенным профаном в военном деле. Стало ясно, что сражение дать просто необходимо. И Савари постарался сделать так, чтобы Александр понял, будто Наполеон боится наступления австрийцев и русских, что французы слишком слабы, чтобы решиться на сражение.
Все это еще более убедило Александра, что надо немедленно наступать. А тут еще пришло сообщение о том, что возле местечка Вишау шесть русских гусарских эскадронов опрокинули и рассеяли восемь эскадронов французских.
Наполеон на итоги этой стычки внимания не обратил – всяко бывает. Его внимание привлекла обстановка в лагере союзников. Узнав от Савари об истинном положении дел, он сменил решение и понял, что дать сражение необходимо, ибо оно сулит большой успех.
Он снова направил Савари к Александру с просьбой о личном свидании с императором. Тайная же цель была такова – окончательно убедить императора России, что французы очень боятся сражения и потому стремятся к переговорам.
Александр от встречи отказался и направил к Наполеону Долгорукова. А тот под влиянием своего императора тоже отчасти лишился возможности объективно оценивать обстановку.
Впоследствии Наполеон говорил, что Долгоруков разговаривал с ним как с боярином, которого собираются сослать в Сибирь. Наполеон сказал прямо: «Долго ли нас воевать? Чего хотят от меня? За что воюет со мною Император Александр? Чего требует он? Пусть он распространяет границы на счет соседей, особенно турок, тогда все ссоры его с Францией кончатся».
Не забывая о лживости и коварстве императора Франции, все же нельзя не согласиться с тем, что он никак не мог понять, для чего же все-таки Александр стремится к войне с Францией и какая в том польза для России? Он прекрасно знал, каковы у русских союзники – они показали это еще во время походов Суворова. Теперь же демонстрировали равнодушие к русским, которые пришли их спасать.
Нелегко уловить тайные мысли любого агрессора, однако поступки Наполеона в тот период свидетельствуют скорее о том, что он действительно не хотел войны с Россией – ему и без того хватало дел в Европе, чтобы зариться на огромное пространство, в свое время поглотившее и дикие орды Востока, и многих европейских завоевателей.
Долгоруков вел себя заносчиво, всем видом показывая, с каким отвращением разговаривает с Наполеоном. Он высказался по поводу незаконного захвата Францией Голландии и по поводу бедственного положения Сардинского королевства, обманутого французами. Смешно было слышать, что такой великой державе, как Россия, могло быть дело до каких-то европейских стран, которые никогда ничего, кроме зла, ей не приносили. А сами между тем могли поместиться на территории одной только ее губернии. Удивительно было думать, что ради этих стран, даже о существовании которых совсем не известно русским крестьянам, эти русские крестьяне, сделанные солдатами, должны бить французских крестьян, тоже призванных в воинский строй.
Причем от этого взаимного избиения не было никакой пользы ни Наполеону, Франции и французскому народу, ни России и русскому народу.
Впрочем, если принять во внимания то новое, что стало известно о происхождении императора, известного нам под именем Александра Павловича, о его истинном рождении, воспитании, обучении, все станет на место. Эти битвы были нужны Англии, но никогда и никто бы не подумал, что Аустерлицкая бойня нужна Туманному Альбиону, ибо туманный Альбион умел прятать концы в воду.
Наполеон, не посвященный в тайны императора России, был крайне удивлен бестолковостью его целей и сказал Долгорукову: «России надобно следовать совсем другой политике и помышлять о своих собственных выгодах».
Долгоруков демонстративно отвернулся, вскочил на коня и ускакал, не простившись, то есть презрев все нормы самого элементарного этикета. «Якобинская шайка» Александра постоянно удивляла всех непредсказуемостью своих поступков.
«Итак, будем драться!» – сказал вслед Долгорукову еще более удивленный император Франции.
Теперь Наполеон уже сам стремился к бою, видя, что русскими и австрийцами управляют взбалмошные дружки Александра, опирающиеся на столь же бестолковых в военном отношении австрийских начальников, коим всем вместе не только руководить армией или даже дивизией или хотя бы ротой доверять рискованно, но и пасти стало овец доверить опасно.
Наполеон ухмылялся вслед. Он знал, что все планы союзников в канун сражения будут у него на столе, потому что австрийцы, не умея воевать, очень хорошо умели торговать планами войн, кампаний и сражений, в коих им доводилось участвовать. Не случайно на требования высшего австрийского командования представить планы кампании 1799 года Суворов отправил в Вену тщательно опечатанный сургучными печатями чистый лист бумаги.
Между тем Долгоруков в возбуждении прискакал к Александру и воскликнул: «Наш успех несомненный. Стоит только пойти вперед, и неприятели отступят, как отступили они от Вишау…»
Кутузов по поводу сражения сказал свое твердое «нет». Он был убежден в бессмысленности и рискованности столкновения с Наполеоном в данной обстановке и при данном раскладе сил. Все ждали, что император отстранит его от командования. Но в тот миг, очевидно, что-то все же шевельнулось в голове Александра, и, возможно, именно в тот момент он и подумал о необходимости иметь подле себя того, кто на славу от победы претендовать не будет, а вот, случись неудача, покорно примет на свои плечи весь груз командования. Ну и свалить все можно будет на него, а самому выйти чистеньким – мол, не командовал, а только присутствовал, молод, горяч, а Кутузов опытен – мог и предостеречь…
В ночь на 20 ноября собрался военный совет, на котором генерал Вейротер стал излагать план, принятый им совместно с Александром и, как потом выяснилось, тут же переданный Наполеону. Французский император доподлинно знал диспозицию русских и австрийцев, знал время выхода колонн и порядок их движения, а потому заблаговременно подготовился к противодействию.
Кутузов был не в силах помешать, и он прибегнул к излюбленному приему – заснул во время чтения бестолковой, длинной и вызывающей раздражение нормального человека диспозиции.
Один лишь граф Ланжерон попытался задать несколько дельных вопросов: «А если неприятель нас упредит и атакует в Працене? Что будем делать? Этот вариант предусмотрен?»
Но и этот и другие вопросы остались без внимания.
Это был не военный совет – это была сущая пародия на военный совет, и недаром Лев Николаевич Толстой, как известно, хорошо разбирающийся в военном деле, изобразил его в своем романе «Война и мiр» с достойным сего мероприятия сарказмом.
Кстати, Лев Толстой показал и то, что происходило у Наполеона, который, положив перед собою переданною от Вейротера диспозицию, использовал ее для постановки задач своим маршалам, прямо указывая, как и на какое действие русских реагировать.
Когда чтение диспозиции закончилось, генералов распустили, а Кутузова разбудили. Теперь предстояло перевести диспозицию на русский язык, а затем вручить начальникам колонн. Перевод завершили лишь к шести часам утра, так что диспозиция у Наполеона оказалась гора