Ну и то, что тот, кого мы знаем под именем императора Александра I, и Елизавета Алексеевна все-таки повернулись друг к другу в конце царствования, вполне объяснимо – они были пострадавшими во всей этой истории, не ими затеянной. Они вынуждены были идти по жизни рядом, даже тогда, когда сердца их противились этому. А между тем время шло, Охотников был убит, ну а чувства к Нарышкиной истаяли. Во всяком случае, многие свидетельства указывают на то, что, к примеру, во время путешествия на юг, особенно в период жизни в Таганроге, ничто не говорило о том, что у императора и императрицы отсутствуют взаимные чувства.
Что же произошло?
Некоторые биографы полагают, что Нарышкиной наскучила роль любовницы. Видя, что император мало интересуется своей супругой, она решила в конце концов попробовать воспользоваться этим и потребовала, чтобы он порвал с Елизаветой официально и женился на ней.
И вот тогда настала пора императору по-иному взглянуть на свою жизнь. Ведь все эти годы он полностью не порывал с Елизаветой, хотя не только не ревновал ее, но даже, как считают некоторые исследователи, был инициатором ее первой ему измены с его же другом Адамом Чарторыйским. И в то же время он понимал, что Елизавета душою предана ему, а ее увлечения если и были, то лишь от отчаяния.
«Вы не умрете! Мы едем в Таганрог!»
С годами Благословенный менялся…
Пожалуй, по-настоящему он оценил свою жену только незадолго до смерти, когда было уже слишком поздно, чтобы сделать ее счастливой.
В конце своего царствования он резко переменил свое отношение к жене и прервал волокитство за другими женщинами. У Елизаветы же несколько пошатнулось здоровье. Он предложил немедленно ехать в Италию на лечение, причем сам собирался везти ее туда.
Елизавета ответила:
– Я хочу умереть в России!
– Нет, Вы не умрете! Вы еще молоды! – возразил император. – Мы едем в Таганрог – там прекрасный климат!
В Таганроге был срочно подготовлен дворец. И императорская чета отправилась туда. Им суждено было два месяца счастья. Счастья семейной жизни, счастья в любви, которого они, быть может, в такой мере не видели еще в своей жизни.
Елизавета быстро пошла на поправку. Они почти не расставались. И лишь однажды император совершил небольшую поездку, из которой вернулся больным.
О болезни его написано много, причем само состояние императора трактуется по-разному. Болезнь болезни рознь. Была ли это смертная болезнь или обычное заболевание. И вообще, откуда взялась эта болезнь? Ведь ничто не предвещало ее. Все было похоже на инсценировку. Быть может, вот эти два месяца необыкновенного счастья дали понять и императору и его супруге, что счастье в столице, где на них лежат огромные обязанности, где они подчинены законам, которые обязаны исполнять в точности, хотят того или не хотят, несмотря на свое высокое положение. Там они заложники этого своего положения. К чему же они пришли? К какому решению?
Биографы привычно говорят, что император умер на руках у жены, шепча слова любви. Но умер ли?
Тем не менее о смерти было объявлено… Произошли события, которые до основания сотрясли Россию. Россия устояла лишь благодаря мудрому решению императора, принятому и узаконенному заранее – он завещал передать престол великому князю Николаю Павловичу. По преданию, так ему повелел сделать святой праведный Серафим Саровский, которого он посетил незадолго до поездки в Таганрог.
Между тем полагалось организовать похороны, так как подобает. Цинковый гроб отправили в столицу.
И тут новая загадка – Елизавета Алексеевна на похоронах не присутствовала, поскольку снова заболела. Лишь четыре месяца спустя она выехала из Таганрога, но не смогла преодолеть весь путь и сделала остановку в Белеве Тульской губернии. И в столицу отправился еще один «запаянный гроб». Известно, что никто из ближайших родственников мертвой Елизавету Алексеевну не видел…
А потом пошли слухи, что император не умер в Таганроге, а ушел странствовать. Чуть позже то же самое стали говорить и о Елизавете Алексеевне. А в 30-е годы в Сибири появился загадочный старец Федор Кузьмич, а в 1983 году в Валдайском остроге на допрос к следователю привели неизвестную, которая звалась Верою, но скрывала свое происхождение, хотя все выдавало в ней происхождение не простое. Да и сама она загадочно ответила следователю на вопрос, кто же все-таки она: «Если судить по небесному, то я – прах земли, а если по земному, то я – выше тебя!»
Интересно, что первое официальное известие о сибирском старце Федоре Кузьмиче относится к 1836 году. 4 сентября в Кленовской волости Красноуфимского уезда Пермской губернии появился весьма подозрительный человек. Он ехал в телеге и остановился у кузницы, чтобы подковать лошадь. Кузнец был удивлен поведением этого странника, он показался ему подозрительным. Потихоньку дал знать властям. Странника схватили, допросили. Но он ничего не пожелал о себе рассказывать. Правда, назвался шестидесятилетним Федором Кузьмичом Кузьминым. Фамилию эту назвал в первый и последний раз. Далее он уже звался лишь по имени и отчеству. Не желая подвергать положенному за бродяжничество наказанию, пытались уговорить открыться, откуда он и кто, но тщетно. Тогда после наказания – 20 плетей – его сослали в Сибирь. Удивительно то, что и внешностью и ростом, и своими манерами, и даже некоторыми физическими недугами он полностью походил на императора, правившего в России с 1801 по 1825 год. В книге «Житие преподобного Авеля-прорицателя» говорится: «Император еще задолго до своего удаления в Таганрог не чувствовал себя счастливым на престоле, тяготился своим положением и все чаще и чаще возвращался к мысли, запавшей еще в юную впечатлительную душу его. А тут как раз открывшийся заговор, угрожавший и спокойствию России, и личной безопасности Государя. Если сюда прибавить тяжелые воспоминания о трагической кончине отца, то и все это, вместе взятое, не могло не подействовать на впечатлительную, мистически настроенную душу Государя, и нет ничего невероятного, с точки зрения психологической, что он исполнил свое давнишнее намерение, оставил престол и удалился. Но удалился он не в “какой-нибудь уголок Европы, чтобы безмятежно наслаждаться добром, утвержденным в Отечестве”, а в далекую, холодную, неприютную Сибирь, чтобы долгим тяжелым подвигом добровольного отшельничества искупить свои вольные и невольные прегрешения. Невольно приходят на память слова, сказанные Государем после вторжения в Россию Наполеона: “Я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться хлебом в недрах Сибири, нежели подпишу стыд моего Отечества и добрых моих подданных”».
Таковы психологические основания тождественности императора Александра и сибирского старца Федора Кузьмича.
В высокой степени интересные соображения привел некто Д.Д. в статье «Одна из последних легенд», помещенной в Саратовской газете «Волга» от 25 июля 1907 года. Статья эта цитируется по вышеупомянутой книге. Господин Д.Д., с детства знакомый с легендой о Федоре Кузьмиче, много думал о ней, собирал на месте сведения, спрашивал современников события. «Из всего этого, – пишет г. Д.Д. – я вынес глубокое убеждение, что без признания этой легенды невозможно нарисовать духовный образ Императора Александра Павловича, что этой именно легендой вполне объясняется и исчерпывается та двойственность личности, какая признана всеми историками, бросалась в глаза всем современникам, и толковалась вкривь и вкось всеми, кого поражала эта невообразимая смесь скрытности и искренности, величия и унижения, гордости и скромности, шума и тишины, вспышек характера и устойчивости, царственного величия и сознания ничтожности.
Только глубокий разлад с самим собою, только затаенное, не могущее быть высказанным кому бы то ни было горе, несчастье, только сознание вольной или невольной, но какой-то ужасной вины могут быть объяснены и приведенной легендой, и теми легендарными мотивами, какие я в молодости слышал на юге от лиц – современников царствования и смерти Александра Благословенного.
Большая, мятущаяся душа, сознавшая и свой и мировой грех, великая душа могла найти прощение и утешение только именно таким искусом. Но не один Благословенный старец страдал. Его страдания отразились известным образом на его душе. Те же страдания иных отразились, но отразились сильно на другой тоже не мелкой, но трагической личности – его брате Константине Павловиче. «Я б никогда не хотел царствовать, – говорил он. – Бедный Государь!»
Цесаревич Константин Павлович искренне любил своего отца. Он, проделавший с Победоносцем Российских Войск Генералиссимусом Суворовым весь Итальянский поход и в награду за то получивший титул цесаревича, думал как императорский солдат, как верный сын России. Оба они отказались от власти; гроза, прошедшая в молодости, не сломила этих двух гигантов, не подорвала их корни, но поставила перед их духовным взором нечто страшное, великое, вечное…
В книге далее написано: «Я давно уже признаю эту легенду историческим фактом. Я давно уже горжусь тем, что Русская история дала такого необыкновенного Царя, такую страшную мощь духовной силы. И я убежден, что таким мог быть только Русский Царь. Еще одна черта – чисто Русская, народная, о которой в данной «легенде» никто до сих пор не думал. Ведь старец Федор Кузьмич добровольно пострадал. Вспомните великого Достоевского, вспомните его анализ стремления Русской души пострадать: Христос страдал – и я должен пострадать, и непременно физически пострадать, перенеся человеческие унижения и боль. Вспомните, ведь старец Федор Кузьмич принял звание не Христа ради юродивого, не в схиму постригся, что было и возможно, и легко, и безопасно со стороны тайны, – нет, он назвался непомнящим родства, упорным беспаспортным, беглым и бродягою по тогдашнему определению, принял наказание плетьми и был послан на поселение».
Князь Н.С. Голицын, первым записавший народную легенду о таинственном сибирском отшельнике, объясняет причину ее появления тем обстоятельством, что Федор Кузьмич по наружности имел большое сходство с императором Александром Первым. Вот, что писал он в ноябрьском выпуске «Русской Старины» за 1800 год: «Однажды, в 60-х годах, один приятель мой, которого я навестил, показал мне небольшую фотографическую карточку, говоря: “Посмотрите, не найдете ли сходства с кем-нибудь вам известным?” Смотрю – вижу: великого роста и благолепного вида старец, почти с обнаженною от волос головою, в белой крестьянской рубахе, опоясанный поясом, стоящий среди крестьянской хижины. Лицо – прекрасное, кроткое, величественное; никакого сходства ни с кем припомнить не могу. Наконец, приятель мой спрашивает меня: “Не находите ли сходства с Императором Александром Павловичем?” Я крайне удивился, начал пристально всматриваться и, точно, стал понемногу находить некоторое сходство и в чертах лица, и в росте. Но я недоумевал, что значили эти борода, одежда, хижина. Тогда приятель и рассказал мне распространенную в Сибири легенду об Императоре Александре