е отличительной для людей, избранных Провидением и посылаемых Им во дни великих переворотов общественных».
Аполлон Майков посвятил государю стихотворение «Коляска», которое является лучшим апофеозом его царствования:
Когда по улице, в откинутой коляске,
Перед беспечною толпою едет Он,
В походный плащ одет, в солдатской медной каске,
Спокоен, грустен, строг и в думу погружен,
В Нем виден каждый миг Державный повелитель,
И вождь, и судия, России промыслитель,
И первый труженик народа Своего.
С благоговением гляжу я на него,
И грустно думать мне, что мрачное величье
В Его есть жребии: ни чувств, ни дум Ег
Не пощадил наш век клевет и злоязычья!
И рвется вся душа во мне ему сказать
Пред сонмищем Его хулителей смущенным:
«Великий человек! Прости слепорожденным!
Тебя потомство лишь сумеет разгадать,
Когда История пред миром изумленным
Плод слезных дум Твоих о Руси обнажит.
И, сдернув с Истины завесу лжи печальной,
В ряду земных царей Твой образ колоссальный
На поклонение народу водрузит».
И заключил свои поэтические мысли фразой: «Как сказал один молодой человек: “Государь такой Русский, что нельзя и вообразить себе, что в нем даже одна капля чужестранной крови”. Дай Бог нам еще долго сохранить его! На него точно можем мы положиться и знаем, что он никогда нам не изменит, как не изменит ему никогда его родная Русь!»
В заключение нельзя не вернуться еще раз к супружеским отношениям императора Николая Павловича и Александры Федоровны.
Все биографы и современники отмечали, что брак был счастливым, что Николай Павлович обожал свою супругу. Он постоянно старался делать какие-то сюрпризы. В ту пору было принято назначать шефами полков великих князей и даже великих княгинь. А уж императрица тем более была шефом, причем Кавалергардского полка. И вот однажды в Петергофе, когда полк был построен, чтобы отдать почести императору и шефу полка императрицы, Николай вышел раньше, встал во главе полка и командовал им, словно его командир.
Великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала: «Мама впервые, как шеф этого полка, принимала парад. Она была польщена и сконфужена, когда папа скомандовал “На караул!” и полк продефилировал перед ней. Это было неожиданно и ново. Папа умел придать нужное обрамление вниманию общественности по отношению к своей супруге, которую он обожал».
Сколь-нибудь серьезных данных о «любовных похождениях» императора не существует. Есть пасквили, которые сочинены Герценом и Огаревым, но в большей степени все-таки Герценом. Но о таковых можно сказать словами Павла Чичагова, опровергающего сплетни о Екатерине Великой, что они судят за то, за что должны бы в первую очередь краснеть сами. То есть достаточно фактов о нечистоплотности в вопросах любви обоих пасквилянтов. Как можно верить Герцену, ненавидевшему не только Русской Православное Самодержавие, но и саму Россию? Герцену, который пустился в пляс, когда узнал о смерти Николая Первого.
Леонид Выскочков, автор целого ряда книг о Николае Первом, и в том числе книги серии ЖЗЛ, показал всю низость и глупость клеветников:
«Представители революционно-демократических кругов привычно обвиняли Николая Павловича к домогательствам по отношению к женщинам, циничности, двуличии, лицемерии, отказывая ему в то же время в подлинной страсти. «Я не верю, – писал А.И. Герцен, – чтоб он когда-нибудь страстно любил какую-нибудь женщину, как Павел Лопухину, как Александр всех женщин, кроме своей жены; он пребывал к ним благосклонен, не больше».
Впрочем, гораздо большего доверия вызывают воспоминания Александры Осиповны Смирновой-Россет. К примеру, она привела расписание дня императора: «В девятом часу после гулянья он пьет кофе, потом в десятом сходит к императрице, там занимается, в час или в час с половиной опять навещает ее, всех детей, больших и малых, и гуляет. В четыре часа садится кушать, в шесть гуляет, в семь пьет чай со всей семьей, опять занимается, в десятого половина сходит в собрание, ужинает, гуляет в одиннадцать, около двенадцати ложится почивать. Почивает с императрицей в одной кровати».
Александра Осиповна задавала вопрос пасквилянтам и сплетникам:
«Когда же царь бывает у фрейлины Нелидовой?..» И прибавляла, что он был «идеальным мужем и отцом».
И вот этот человек, любящий муж, примерный отец и, что главное, поистине великий Государь, отравлен врагами России. Как пережила кончину обожаемого ею супруга Александра Федоровна? Современники отмечают, что она едва смогла оправиться от нервного потрясения, сильно изменилась внешне. На нее навалились болезни, стало быстро портиться зрение. Пришлось выезжать за границу на лечение, но жить вне России она уже не могла. Ненадолго пережив супруга, она скончалась в 1860 году. Было ей 62 года…
«Царь освободитель» и его любовные приключения
«“Венчание с Россией” Цесаревича Александра Николаевича»
Удивительное, но теперь уже малоизвестное событие, о котором пойдет речь, произошло в печальный для России год, когда от рук наймита темных сил Запада пал Русский гений и духовный вождь русского народа Александр Сергеевич Пушкин. Но недаром говорят: неисповедимы пути Господни – столетие спустя события этого года праведным громом отозвались в России, напомнив, что преступно, да и небезопасно предавать забвению заповеданное Всевышним: «Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию» (Быт. 9: 6). Тем же, кто игнорирует эту заповедь, Всемогущий Бог напоминает: «У Меня отмщение и воздаяние… Я – и нет Бога, кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю: и никто не избавит от руки Моей… И ненавидящим Меня воздам» (Втор. 32, 35, 39, 41).
Оплакала Россия Пушкина, и никому неведомо было тогда, что придет час расплаты для идейных наследников тех, кто направлял коварную и безжалостную руку ничтожества по имени Дантес, кто направлял и другое ничтожество по имени Аренд – ничтожество, презревшее клятву Гиппократа, ради исполнения масонской клятвы.
Но после столь сурового и тяжкого вступления пора обратиться к самому событию – событию светлому, ибо ничто другое не несет в себе столько радости и света, как удивительное и неповторимое чувство любви. Недаром же знаменитый русский философ и замечательный поэт Владимир Сергеевич Соловьев написал: «Все, кружась, исчезает во мгле, неподвижно лишь Солнце Любви!»
Главными участниками событий печально знаменитого 1837 года оказались люди, до того времени друг другу незнакомые: наследник престола Российского великий князь Александр Николаевич – сын государя императора Николая Первого, и смоленская красавица Елена Алексеевна Каретникова – дочь помещика Алексея Степановича Каретникова, награжденного за службу государеву личным дворянством и купившего имение в Кимборове Смоленской губернии.
С кого же начать рассказ? А начать его, наверное, правильнее с представительницы нежного и прекрасного пола, подобное определение сего пола более чем оправдывающей.
Быт дворянских усадеб девятнадцатого железного века… Как прекрасно описан он Тургеневым! А разве не предстает он перед нами в незабвенном Пушкинском «Евгении Онегине»?! Да, именно так расцветали в «дворянских гнездах» несравненные русские красавицы!
Как знать, быть может, и Елене Каретниковой была уготована судьбы Татьяны Лариной – замужество по воле родительской, переезд в столицу с вельможным супругом, а может, и патриархальная жизнь в одном из соседских смоленских поместий, воспитание детей, хлопоты хозяйственные. Но Елена Каретникова самим Провидением была востребована на большее, хотя это «большее» оказалось незримым для обывательского ока.
Как и все девушки ее возраста – дочери соседских помещиков, она получила образование домашнее, поскольку отец ее, дворянин лишь в первом колене, стремился следовать общему для всех негласному правилу. И конечно же она увлекалась романами, конечно же была мечтательна. И конечно же ее волновала судьба Татьяны Лариной. А быть может, и судьба другой Татьяны – Татьяны Болтовой, героини повести Василия Нарежного, быстро приобретшего популярность в начале века и нареченного литературной критикой первым русским романистом. Но, кроме исторической повести «Татьяна Болтова», она не могла не прочитать столь же необыкновенно популярные «Славенские вечера», отличавшиеся напевным, лиричным, более поэтическим, нежели прозаическим слогом.
Сколько восхищения было адресовано в тех поэтических строках великим державным мужам земли Русской, сколько нежности посвящено и природе русской и русским девушкам, рожденным этой славной землей. «Прелестна заря утренняя, когда ланиты ее сияют на чистом небе; благоухающ ветр кроткого вечера, когда веет он с лона розы и лилии; блистательны прелести ваши, девы славенские, когда кротость души и спокойствие сердца изображают светлые взоры ваши!» Не может не взволновать очарование этих строк, посвященных красавицам священной земли Русской, названной Нарежным «Славенской Землею», ибо в давние, далекие времена и Новгородская Русь звалась «Славенией».
Даже Библия не обошла вниманием славных дочерей Земли этой Славной. В главе 6 книги Бытия читаем:
«1. Когда люди начали умножаться на земле, и родились у них дочери.
2. Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал.
3. И сказал Господь (Бог): не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками (сими); потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет.
4. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди».
А славные люди, как говорит нам древняя книга славян «Книга Велеса», и есть славяне. Недаром же и поныне во всем мире столь ценятся женщины, рожденные на славной земле «славенской». И сознавая их необыкновенное достоинство, которое, увы, стало утрачиваться во времена западничества, первый русский романист и стилист, которому немного было равных, Василий Трофимович Нарежный, обращался к своим современницам через «Славенские вечера», посвященные древности, в новелле, наименованной «Вечер VII: Ирена»: