кидая Москву по государственным делам, Василий Иоаннович постоянно писал супруге письма, исполненные любви, тепла и заботы.
Вот некоторые фрагменты переписки между царственными супругами.
«…А ты бы ко мне и вперед о своем здоровье отписывала, и о своем здоровье без вести меня не держала, и о своей болезни отписывала, как тебя там Бог милует, чтобы мне про то было ведомо».
В ответном письме Елена Васильевна с тревогой сообщила, что «у маленького Иоанна появился на шее веред». Исследователи считают, что тогда уже будущий Царь Иоанн Васильевич подвергался воздействию отравителей. Недаром Василий III воспринял сообщение супруги с большой тревогой: «Ты мне прежде об этом зачем не писала? И ты бы теперь ко мне отписала, как Иоанна сына Бог милует, и что у него такое на шее явилось, и каким образом явилось, и как давно и как теперь? Да поговори с княгинями и боярынями, что это у Иоанна сына явилось и бывает ли это у детей малых? Если бывает, то отчего бывает? С роду или от иного чего? Обо всем бы об этом с боярынями поговорила и их выспросила, да ко мне отписала подлинно, чтобы мне все знать. Да и впредь чего ждать, что они придумают, и об этом дай мне знать; и как ныне тебя Бог милует, обо всем отпиши».
Наконец, Елена Васильевна отписала, что «веред прорвался». Но Василий Иоаннович продолжал беспокоиться, понимая, видно, что наследник престола находится под прицелом у врагов России и его, великого князя, лютых врагов. Он просил: «И ты бы ко мне отписала теперь, что идет у сына Иоанна из больного места, или ничего не идет? И каково у него это больное место, поопало, или еще не опало, и каково теперь? Да и о том ко мне отпиши, как тебя Бог милует и как Бог милует сына Иоанна? Да побаливает у тебя полголовы, и ухо, и сторона: так ты бы ко мне отписала, как тебя Бог миловал, не баливало ли у тебя полголовы, и ухо, и сторона, и как тебя ныне Бог милует? Обо всем этом отпиши ко мне подлинно».
Можно предположить, что Василий Иоаннович опасался за жизнь супруги и сына, понимая, что сильная правящая Великокняжеская династия как кость в горле у тех, кто хотел бы видеть Русь, разделенною раздорами и междоусобицами, а тем и ослабленную перед иноземными агрессорами.
Беспокоило государя и питание маленького великого князя, поскольку яд часто вводился малыми дозами через пищу. Василий Иоаннович просил супругу: «Да и о кушанье сына Иоанна вперед ко мне отписывай: что Иоанн сын покушал, чтобы мне было ведомо».
Всякого рода болячки и язвы появлялись не случайно. Они были следствием постепенного отравления членов царствующего дома сулемой, ядом, приготовляемым на ртутной основе. Именно значительное превышение содержание ртути в останках великих князей и великих княгинь установлено при химическом анализе.
Странная болезнь Великого Князя
Весьма странной для современников Василия Третьего, но вполне понятной для нынешних криминалистов была и «болезнь» самого великого князя Василия Иоанновича. Вот как повествует о ней в «Сказаниях о Русской Земле» Александр Нечволодов.
В августе 1533 года было благополучно отражено нападение Крымского Саип-Гирея на Рязанскую украйну. Василий Третий побывал в Сергиевой Лавре и выехал на охоту в Волок Ламский.
«Но по дороге он занемог в селении Езерецком; на левом его стегне появилась “мала болячка в булавочную головку: вреху у нее нет, ни гною в ней нет же, а сама багрова”, как сказано в “Царственной книге”, заключающей в себе описание кончины Василия Иоанновича и значительную часть царствования его преемника.
Несмотря на сильное недомогание, Великий Князь продолжал поездку верхом и прибыл в Волок Ламский “в болезни велицей”, в “неделю” (Воскресенье) после Покрова, и принял в тот же день приглашение на пир у своего любимого дьяка Ивана Юрьевича Шигоны-Поджогина, очевидно, не желая огорчить отказом. На пиру этом он перемогался через силу, а на следующий день с большим трудом дошел до мыльни и также с большими усилиями заставил себя сидеть за обедом в постельных хоромах».
Как видим, досужие вымыслы о том, что Василий III занемог после падения с лошади на охоте, не имеют никаких оснований. Он действительно на следующий день выезжал на охоту, поскольку почувствовал себя лучше – видимо, частично нейтрализовать яд помогла русская баня, воздействием которой нередко спасались от отравлений, но охотиться не мог и быстро вернулся в свое село Колпь, где окончательно слег.
Немедленно были вызваны из Москвы дядя великой княгини Михаил Глинский и лекари. Лекарями же в то время были иноземцы… «Вскоре прибыли по вызову лекари Николай Люев и Феофил. Лечение было общепринятым в то время: прикладывали к больному месту “пшеничную муку с пресным медом и печеным луком”. Это продолжалось две недели. Наконец, Василий Иоаннович решил вернуться в Волок, но уже ехать верхом не мог, и его на руках несли до города боярские дети».
В Волоке Ламском Василий Иоаннович понял, что дни его сочтены, однако, не желая преждевременно тревожить митрополита, бояр, супругу и ее братьев, приказал доставить к нему тайно из Москвы духовные грамоты отца и деда. Тогда же по его приказу была сожжена духовная, составленная до второго брака. О том, какую наметить расстановку сил в управлении Державой в случае своей смерти, он решил посоветоваться с дьяками Шигоной и Путятиным. Нужно было решить, кого из бояр пригласить в думу и кому «приказати свой Государев приказ».
Состояние здоровья было таково, что некоторое время Василий Иоаннович не мог двинуться с места, чтобы ехать в Москву. В Волок Ламский он вызвал почитаемого им старца Михаила Сукина и очень близкого и нелицемерно преданного боярина Михаила Юрьевича Захарьина (Кошкина). Именно им он решил поведать о своем желании постричься.
Тем не менее необходимо было возвращаться в Москву, и «приговорил Князь Великий с бояры ехати ему с Волока в Осифов монастырь к Пречистой молиться». Монастырь был в 18 верстах от Волока. Это небольшое расстояние удалось преодолеть с огромным трудом. Князья Шкурлятев и Палецкий ехали с великим князем в каптане, а затем буквально под руки ввели его, опиравшегося на костыли, в церковь.
Александр Нечволодов указал, что дьякон, читая ектенью за Василия, «не мог удержаться от слез, а все присутствующие – Великая Княгиня, бояре и иноки с горьким плачем и рыданиями молились об исцелении больного».
Переночевав в монастыре, Великий Князь продолжил в Москву путь, который оказался полным опасностей и испытаний. Он хотел въехать в город ночью, чтобы не тревожить никого своим видом и сколь еще можно скрывать болезнь, а потому остановился 21 ноября в селе Воробьеве, где собирался дождаться темноты. Лед еще не окреп. Решили навести мост через Москву-реку в районе Новодевичьего монастыря. Но едва каптан с великим князем въехал на мост, как тот стал разваливаться. Боярские дети успели обрезать гужи у лошадей и подхватить великого князя на руки. «И оттуда же Князь Великий возвратился и покручинился на городских прикащиков, а опалы на них не положил. И поиде Князь Великий в славный град Москву в ворота в Боровитцкие». Переправился же паромом, который действовал у Дорогомиловской заставы.
Летописец повествует: «И внесоша его в постельные хоромы, и тако изволением Божиим, аще и крепце болезнуя, но обаче адамантьская (алмазная) его Царева душа, крепчайшее благодарение и прилежныя молитвы иже к Богу непрестанно бяху в устех его». Пришла пора подумать о том «како строиться Царству после него». Василий Иоаннович призвал для того князя Василия Васильевич Шуйского, боярина Михаила Юрьевича Захарьина, боярина Михаила Семеновича Воронцова, казначея Петра Ивановича Головина, дворецкого Шигону. После совета он усадил дьяков Путятина Меньшова и Федора Мишурина писать новую духовную грамоту. В состав думы он включил по этой грамоте еще и князя Ивана Васильевича Шуйского, боярина Михаила Васильевича Тучкова и князя Михаила Львовича Глинского.
Не мог он предположить, что далеко не все из лиц, облеченных его доверием, оправдают это доверие, не мог предположить, какие свары начнутся между теми, кто жаждал власти, какие беды ждут страну и какие тяжелые судьбы будут у тех, кто сохранит верность клятве, данной великому князю в последние часы земной жизни.
Существует мнение, что принять схиму Василию Иоанновичу помешали. Однако Александр Нечволодов, основываясь на детальном изучении летописных сводов и документов эпохи, доказал, что козни врагов не достигли цели. Еще в Волоке Ламском Иоанн Васильевич говорил старцу Михаилу Сукину: «Смотрите не положите меня в белом платье, хотя и выздоровлю – нужды нет – мысль моя и сердечное желание обращены к иночеству».
В книге «Сказания о Русской Земле» говорится: «Через несколько дней Великий Князь тайно приобщился и соборовался маслом, а за неделю перед Николиным днем “явственно освещался маслом”. На другой день, в Воскресенье, он приказал принести себе Святые Дары. Когда дали знать, что их несут, Государь встал, опираясь на Михаила Юрьевича Захарьина, и сел в кресло. Когда же его начали причащать, то он встал совсем на ноги, благоговейно принял, проливая слезы, Святые Дары, и, вкусив просфору, лег опять в постель». Затем он призвал к себе братьев своих Андрея и Юрия, митрополита и бояр, которым заявил: «Приказываю своего сына, Великого Князя Иоанна – Богу, Пречистой Богородице, Святым Чудотворцам, и тебе отцу своему Даниилу, митрополиту всея Руси; даю ему свое Государство, которым меня благословил отец мой; а вы бы, мои братья, князь Юрий и князь Андрей, стояли крепко в своем слове, на чем мне крест целовали, о земском строении и о ратных делах против недругов сына моего и своих стояли сообща, чтобы рука Православных христиан была высока над басурманством и латинством; а вы бы, бояре, и боярские дети, и княжата, стояли сообща с моим сыном и с моею братиею против недругов и служили бы моему сыну, как мне служили прямо».
Отпустив братьев своих и митрополита, боярам повелел задержаться, чтобы сказать им еще несколько слов. Было заметно окружающим, как болела душа государя за Россию, видно, одолевали предчувствия, что не быть миру среди сильных после ухода его из жизни, что каждый захочет сделаться наиглавнейшим в осиротевшем государстве. И великий князь говорил боярам: «Знаете и сами, что Государство наше ведется от Великого Князя Владимира Киевского, мы вам Государи прирожденные, а вы наши извечные бояре, так постойте, братья, крепко, чтобы сын мой учинился на Государстве – Государем, чтобы была в Земле правда, а в вас розни никакой не было; приказываю вам Михаила Львовича Глинского; человек он к нам приезжий; но вы не говорите, что он приезжий, держите его за здешнего уроженца, потому что он мне прямой слуга, будьте все сообща, дело земское и сына моего дело берегите и делайте заодно; а ты бы князь Михайло Глинский, за сына моего Иоанна и за жену мою, и за сына моего князя Юрия, кровь свою пролил и тело свое на раздробление дал».