Основной и самой ранней частью русских народных песен являются так называемые традиционные крестьянские песни, созданные на протяжении многих веков в эпоху феодализма. В них нашли многообразное отражение самые различные стороны народной жизни: бытовой уклад, труд, социальные отношения и т. д. Народ сумел задушевно и глубоко выразить в песнях этого времени свои заветные думы и чаяния, глубокие лирические чувства и эстетическое отношение к действительности. Стремление народа к вольной жизни нашло художественное воплощение как в образах его любимых героев исторических песен — Ермака Тимофеевича, Степана Разина и Емельяна Пугачева, так и в типических чертах безыменных песенных героев — разбойника, удалого «добра молодца», волжского бурлака и др., которые обычно изображались на фоне величавой и могучей русской природы: «Волги-матушки», «сырых боров», «поля чистого», «степи широкой» и т. д. Во всех таких песнях, в их широких протяжных мелодиях народ с необычайной художественной силой сумел выразить и свою здоровую бодрость и жизнерадостность.
Об этой «силе-могучестве» народных песен писал Кольцов в одном из писем к Белинскому. Эти же черты народного оптимизма очень хорошо подметил в народных песнях и Г. И. Успенский. В мрачные годы общественной реакции 80-х годов XIX века, описывая всю беспросветность жизни деревни в дореформенное время, он отмечал бодрый тон народных песен, сравнивая их с жизнерадостным пением жаворонка.
«Горя, нужды, тоски, холода, голода, слез, злобы — тьма! Но вот несутся же эти животворные, вечные, неизменные звуки, несутся они, как звуки песни жаворонка»,[11] — писал Успенский.
Народные лирические песни особенно крепко связаны с повседневной жизнью народа: с его трудом, отдыхом, домашней и семейной жизнью и т. д. Такими были, например, «посиделочные» и «вечериночные» песни, которые скрашивали долгий однообразный труд женщин и девушек: шитье, пряденье, вязанье, вышиванье и т. д. Широко распространенными были «покосные» песни, так как сенокос был наиболее любимым видом летнего крестьянского труда. Характеристику сенокоса мы находим в самих народных песнях:
Распостылая работушка — соха, борона.
Размилая работушка — зеленый покос!
Народные праздничные гулянья, семейные праздники, «беседы» молодежи — все это всегда сопровождалось самыми различными песнями: хороводными, плясовыми, протяжными, веселыми — в зависимости от настроения, характера отдыха. На это указывают сами названия многих песен: «беседные», «гульбищные», «уличные», «праздничные» и т. д.
Эта тесная спаянность народной жизни с песнями была хорошо отмечена Н. В. Гоголем: «Покажите мне народ, у которого бы больше было песен. Наша Украйна звенит песнями. По Волге, от верховья до моря, по всей веренице влекущихся барок заливаются бурлацкие песни. Под песни рубятся из сосновых бревен избы по всей Руси. Под песни мечутся из рук в руки кирпичи и, как грибы, вырастают города. Под песни баб пеленается, женится и хоронится русский человек. Все дорожное дворянство и недворянство — летит под песни ямщиков».[12]
Народные песни сыграли большую роль и в социальной борьбе народа, в особенности в XVII–XVIII веках, в пору широкого развития крестьянских восстаний. Замечательным художественным памятником этого времени являются народные исторические песни о Степане Разине и Пугачеве, а также «разбойничьи» и старинные тюремные песни. Степан Разин в народных песнях — смелый, мужественный, гордый и удалой атаман, больше всего любящий народную свободу, ради которой он жертвует даже своей жизнью. Народные песни запечатлели этот образ Разина на разных этапах его жизни: в самом начале движения, когда Разин, после «думушки» с «голытьбою» зовет ее гулять «на синее море»; во время его походов по Волге и в период расправы правительства с самим Разиным и его товарищами. Стремясь возвеличить своего любимого вождя, народ в своих песнях даже наделял Разина чудесной силой, которая делала его неуязвимым для пуль и ядер правительственных войск («Меня пулечка не тронет, меня ядрышко не возьмет»). Всеми действиями Разина руководит его горячая любовь к народу. Так, жестоко расправляясь с астраханским губернатором, Разин и его товарищи оправдывают эту расправу тем, что они мстят народному врагу:
Ты добре ведь, губернатор, к нам строгонек был.
Ты ведь бил нас, ты губил нас, в ссылку ссылывал,
На воротах жен, детей наших расстреливал.
Спаянность Степана Разина с народом нашла прекрасное поэтическое отражение в песнях, где перед неминучей смертью он просит похоронить его «между трех дорог», для того чтобы, проходя по ним, народ вспоминал о своем славном атамане. Замечательны и песни разинцев, которые, укрываясь после смерти Разина в лесах, продолжают его дело, гордо заявляя:
Мы не воры, не разбойнички,
Стеньки Разина мы работнички.
Крестьянское восстание под руководством Пугачева стало также важной темой народных исторических песен. В них Пугачев, как и Разин, оказывается вождем «голытьбы» («Голытьба тут догадалася, к Емельяну собиралася»), смелым защитником народных интересов перед графом Паниным во время допросов и т. д. Народная любовь к Пугачеву особенно проявилась в ряде песен-плачей о нем, сложенных после его поимки, в которых гибель Пугачева обычно поэтически сравнивается с закатом «красного солнышка».
Замечательными образцами народных исторических песен были и песни об Отечественной войне 1812 года, в которых яркое отражение нашли как патриотические народные чувства, так и чувства безмерной ненависти к врагу. Полный национальной гордости, народ изображал в таких песнях Кутузова как организатора всех русских сил для решительного отпора французам. В то время как Александр I и его придворные «испужались и разбежались», получив угрожающее письмо Наполеона, Кутузов собирает русскую армию как ее подлинный и славный «командир». Обобщая все военные события этого времени, песни обычно изображали их как битву за «каменну Москву». Эта битва приносит победу народу, подлинному герою этой войны. Олицетворением народного героизма данной эпохи в песнях часто был и образ «казака Платова», смелость которого доходила до того, что он, даже «у француза в гостях был», одурачив самого Наполеона.
Исторические песни сатирически запечатлели образ Аракчеева, который «всю Россию разорил, всю армию заморил», и своеобразно отозвались на восстание декабристов, мало понятное народу, а потому изображаемое как спор между Николаем I и «заговорщиками» из сената, которые думают, «кому из них государем быть».
Социальные явления находили свое многообразное отражение и в других песнях, в которых, в отличие от песен исторических, уже не было имен подлинных исторических лиц. Так, в XVII–XVIII веках в прямой связи с крестьянскими восстаниями, массовым бегством крепостных из усадеб помещиков, из царских войск в народе возникают так называемые «разбойничьи» и тюремные песни, идейной сущностью которых была вековая мечта народа о его социальной «воле». Герои разбойничьих песен — смелые и удалые «добрые молодцы» — выступают в них против власти бояр, царских воевод и самого царя. Эта борьба обычно изображалась народом в ее наиболее острые драматические моменты, что с особенной силой подчеркивало стойкость и мужество народных героев. Замечательным образцом таких «разбойничьих» песен является песня «Не шуми, мати, зеленая дубровушка», в которой смелый разбойник гордо отказывается выдать царю своих товарищей, за что царь «жалует» его «среди поля хоромами высокими, что двумя ли столбами с перекладиной». Высоко оценив эту песню, Пушкин включил ее в свои романы «Дубровский» и «Капитанская дочка». В последнем, вложенная в уста пугачевцев, она стала замечательной художественной характеристикой их любви к свободе, ради которой они шли на самую смерть.
Та же идейная настроенность характерна и для старинных тюремных песен, содержание которых как бы прямо продолжает «разбойничьи» песни. Их героем является тот же вольный и удалой молодец, народный мститель, но уже находящийся за крепкими тюремными решетками. Страстное стремление на волю, мечты о ней и поиски путей к освобождению и составляли обычное содержание тюремных песен. Художественное выражение в них тоски узника по воле имело обычно устойчивые традиционные черты. Жизнь его в заключении нередко сопоставляется с долей «сокола в клеточке», а воспоминания о воле сравниваются с его горькой участью в настоящем:
Как бывало мне, добру молодцу, да времечко,
Я ходил-гулял, добрый молодец, по синю морю…
…
А нонеча мне, добру молодцу, время нет,
Сижу я, добрый молодец, во поиманье,
Я во той ли во злодейке в земляной тюрьме…
Характерным для тюремных песен был мотив обращения к силам природы: к «жавороночку», который должен был «подать голос», от узника к его родным, к «туче грозной», которая должна разрушить тюремные стены, например:
Ты возмой-ка, возмой, туча грозная!
Ты пролей-ка, пролей, батюшка силен дождь!
Ты размой-ка, размой стены каменны,
Ты выпусти-ка нас на святую Русь!
Крепостническая действительность, отношения мужика и барина правдиво и глубоко отражались в песнях, выражавших народный протест против крепостного права. Несомненно, что песни с таким содержанием были широко распространены среди народа, однако записей их оказалось очень немного, так как исполнители опасались сообщать их из страха преследования.
Все такие песни дают яркое представление о тяжести барщинного труда, бесправии народа под игом помещика-крепостника, о жестоком произволе «бар», когда работать на барское поле гнали и «старого и малого». Этот произвол помещика раскрывался в песнях и в картинах народного семейного быта: помещик «кует» в солдаты крестьянских сыновей, берет их себе в дворню, а женщин и девушек — в «кормилочки» и «служаночки». Такие жалобы на подневольность крепостных людей в песнях часто соединялись с выражением протеста против социального угнетения. В этом отношении особенно интересна песня «Как за барами житье было привольное», сложенная, по всей вероятности, беглыми крепостными холопами. В ней дана яркая картина мук и страданий, которые народ терпел веками, живя «за барами»: