Кинул Иван-царевич щуку в море, подтянул кушак и пошел вперед. Невдалеке от моря увидал избушку. Избушка стоит за рекой, а в реке не вода бежит, а огонь горит.
Махнул чудесным платком налево три раза — и образовался мост выше огня. Перешел на другой берег, махнул платком направо три раза — не стало моста. Подошел к избушке. Перед избушкой двенадцать шестов, на одиннадцати шестах человечьи головы насажены, только на двенадцатом головы нет.
На крыльцо ступил, дверь распахнул, а в избушке сидит баба-яга, костяная нога, нитки сучит, костяной ногой стучит.
— Что, добрый молодец, ходишь? От дела бежишь или дело ищешь?
— Надобно, бабушка, мне коня богатырского достать.
— Есть, есть у меня конь, только надо его заслужить. Ну, да ведь у меня не три года служить, а всего три дня кобылиц пасти. Упасешь кобылиц — дам коня; не упасешь — пеняй на себя: будет твоя голова на шесте.
Покормила Ивана-царевича и велела за дело приниматься. Выпустила двенадцать кобылиц. А кобылицы разбежались по полям, по лугам, какая куда.
Сидит Иван-царевич на придорожном камне печальный: «Где их собирать станешь?»
Сидел, сидел и задремал. Будит его заморская птица:
— Вставай, молодец, кобылицы все дома!
Идет Иван-царевич к избушке, слышит — кричит баба-яга на кобылиц:
— Зачем домой воротились?
— Да как было не воротиться — как налетели птицы со всего света, чуть глаза не выклевали нам!
— Ну ладно, завтра разбегайтесь по дремучим лесам!
На другой день не успел Иван-царевич выгнать кобылиц за ворота, как кинулись они в глухой лес и разбежались в разные стороны.
Ходил, ходил — ни одной не нашел; сел на пенек. А день уж стал клониться к вечеру. Вдруг слышит:
— Ж-ж-ж… Не тужи, Иван-царевич, гони кобылиц домой.
Оглянулся и видит: вьется около него пчелиная матка и все двенадцать кобылиц на тропинке стоят.
Шепчет пчела:
— Завтра, как пригонишь кобылиц домой, Яге Ягишне не показывайся. Поди в крайнюю конюшню — там худой конишечка валяется. Ты спрячься в углу, а в полночь переправляйся с конишкой за огненную реку, а то не быть тебе живому.
Улетела пчелиная матка, а Иван-царевич крикнул, свистнул, рябиновой веткой взмахнул — побежали кобылицы домой.
Пригнал кобылиц и слышит, как баба-яга ругает их да бьет:
— Опять не утерпели, домой прибежали!
— Нельзя было терпеть: налетели пчелы со всего света и так жалили, гоняли — чуть живы остались!
— Ну ладно, по лугам да по лесам не разбежались — завтра в море ступайте.
Утром кобылицы рассыпались по морскому берегу и кинулись в море.
Солнышко стало на закате, а Иван-царевич сидит на камне у самой воды, задумался: «Как их в море искать станешь?»
Высунулась из воды щука:
— Не горюй, Иван-царевич, я тебе помогу.
И в ту же минуту всколыхнулось море, выскочили на берег все двенадцать кобылиц.
Увидала баба-яга кобылиц, заругалась:
— Ох, горе мое, горе, не могли укрыться и в море!
— Все рыбы морские так нас кусали, что не стало сил терпеть, — отвечали кобылицы.
А Иван-царевич в крайнюю конюшню пробрался, до полуночи в углу пролежал. В полночь худого конишку оседлал и уехал. До огненной реки добрался, махнул платком три раза налево — образовался мост. Переехал на другой берег, махнул платком направо не три, а всего два раза — остался мост тоненький: чуть держится.
Пробудилась Яга Ягишна, смотрит: нет нигде Ивана-царевича.
— Сам ушел и коня увел! Ну да ладно, догоню, не уйти от меня!
И кинулась в погоню. Сидит в ступе, пестом погоняет, помелом след заметает. Стала по мосту через огненную реку переправляться, а мост посреди реки поломался. Упала Яга Ягишна в огненную реку и сгорела.
А конь Ивана-царевича шелковой травы пощипал, в трех утренних росах покатался и такой стал конь — только богатырям на нем ездить!
— Ну, Иван-царевич, я совсем поправился. Поедем, куда тебе надобно.
Иван-царевич махнул платком трижды в левую сторону и проговорил:
— Стань, мост, через море-океан на остров Буян!
И повис над морем-океаном мост.
Сел Иван-царевич на коня, переправился на остров Буян и стал под самым высоким дубом яму копать. Копал, копал — выкопал железный сундук. Сундук открыл, вылетела из сундука утка и взвилась под облака. Иван-царевич натянул тугой лук, прицелился и послал стрелу. Упала утка в море.
— Что теперь делать? Хоть бы щука помогла мне!
В ту же минуту, откуда ни возьмись, показалась над водой щука, схватила утку и приплыла к берегу.
— Вот тебе, Иван-царевич, за твою доброту!
Взял он утку, достал яйцо, в платок завернул и сунул в седельную суму́. Сам вскочил на коня и просит:
— Поспешай в Кощеево царство!
Марья Моревна выбежала на крыльцо:
— Ох, Иванушка дорогой, сейчас Кощей воротится!
— Садись, Марья Моревна, на коня, да поедем. А с Кощеем я сейчас поборюсь, коли вздумает нас догонять!
Подхватил ее, и уехали они из Кощеева царства.
Кощей домой возвращается, конь под ним спотыкается.
— Какую беду-невзгоду чуешь? — закричал Кощей.
— Бойся ты теперь Ивана-царевича, — молвил конь.
Засмеялся Кощей:
— Ивана-царевича давно сороки да вороны расклевали!
— Ворон, Сокол да Орел его оживили. Он в нашем царстве был и Марью Моревну похитил.
— Можем ли мы их догнать?
— Догнать-то можно, да не к добру тебе эта встреча!
Рассердился Кощей на коня, ударил его плетью по крутым бокам:
— Твое дело бежать, а мое — погонять!
Взвился конь выше лесу, выше гор и стал Ивана-царевича да Марью Моревну настигать.
Под Иваном-царевичем заговорил конь:
— Приготовься, Иван-царевич, Кощей близко.
Достал Иван-царевич яйцо, а Кощей вот-вот и настигнет:
— Стой, стой, вор-разбойник, не уедешь теперь!
Кинул Иван-царевич яйцо оземь, и такой грохот пошел, будто гром загремел. Тут Кощею и смерть пришла.
Иван-царевич сжег его на костре и пепел по свету развеял. Сам пересел на Кощеева коня, и поехали они без нужды, без помехи.
У Ворона Вороновича, у Сокола Соколовича да у Орла Орловича они погостили, а потом Иван-царевич воротился с молодой женой в свое царство и задал на радости пир на весь мир.
Солдат Семен — скорый гонец
Жил-был старик, и было у него три сына. Старшего звали Федором, среднего Степаном, а младшего Семеном.
Возле самой деревни пролегала большая дорога. Была та дорога окольная[38]: вокруг топей, болот да черных грязей кружила. Коли прямо ехать — надо три дня, а болота, топи да черные грязи объезжать — три года.
Задумал старик народу пособить: проложить дорогу прямоезжую. Велел сыновьям из болот, из топей воду выпускать, через черные грязи настилать мосты кленовые, чтобы ни пешему, ни конному ног не замочить и вместо трех годов в трои сутки прямоезжим путем из города в город попадать.
Принялись за дело: один сын канавы копает да воду спускает, другой — лес валит, а третий — мост мостит, настил стелет; отец помогает всем да советует, как лучше сделать. Трудились долго ли, коротко ли — сработали мост на сто верст. Хорошо стало прохожим людям: идут, едут, и все рады-радехоньки.
— Спасибо, — говорят, — тем, кто этот мост надумал строить да выстроил, великое народу облегченье сделал.
А старик со своими сыновьями опять за крестьянские дела принялись: лес рубят, пенья, коренья корчуют да хлеб сеют, как и прежде.
В ту пору сошлись над мостом Солнце, Ветер да Месяц, слушают людскую молву и говорят:
— Весь народ старика с сыновьями за доброе дело славит, а живет старик по-прежнему худо: кое-как с хлеба на квас перебивается. Надо нам помочь ему из нужды выбиться.
Позвали старика и говорят:
— За твою заботу о людях мы тебя наградим. Проси чего хочешь.
поклонился старик Солнцу, Ветру да Месяцу:
— Спасибо. Мне, старому, ничего не надобно. Помянут люди добрым словом — и то хорошо. Сыновей спрашивайте — у них вся жизнь впереди.
Позвали старшего брата, Федора:
— Ты дорогу расчищал, мост мостил. Проси себе какой хочешь награды — все исполнится.
Подумал Федор и говорит:
— Я работал не один, а с отцом да с братьями — и не знаю, чего им надобно.
— А ты себе чего просишь?
Отвечает старший брат:
— Вот кабы хлеб хорошо родился: градом бы его не выбивало, морозами не портило — больше мне ничего не надо.
— Все станет по-твоему, — Солнце, Ветер да Месяц говорят. — Ступай паши да сей — всегда будешь с хлебом.
Позвали среднего брата, Степана:
— Ты с отцом да с братьями дорогу через топи, болота прокладывал да мост мостил. Проси какую хочешь награду — все исполнится.
Подумал Степан, подумал: «Денег выпросить — истратишь деньги и останешься ни с чем. Лучше всего ремесло узнать!» — и говорит:
— Больше всего по душе мне плотницкое ремесло. Вот как бы обучиться тому мастерству: скоро да хорошо работать — стал бы людям избы рубить, красивые дома строить и сам всегда был бы сыт.
— Ступай, — Солнце, Ветер да Месяц говорят, — будешь ты самым искусным плотником, и все тебя станут почитать, уважать.
Спросили меньшого брата, Семена:
— А тебе какую награду дать за то, что с отцом да с братьями болота, топи осушил, мост замостил? Федор захотел пахарем остаться, Степан — мастеровым стать. А у тебя к какому делу прилежанье?
Семен отвечает:
— Пуще всего мне охота солдатом-стать.
— Ты еще совсем молодой, — Солнце, Ветер да Месяц говорят, — нигде не бывал, ничего не видал. Трудно тебе покажется в солдатах служить. Как бы после каяться не стал!
И обернули Семена серым зайцем:
— Сбегай, погляди сперва на солдатское житье-бытье.
Побежал Семен серым зайцем, поглядел на солдат. Учат их строем ходить: «Раз, два! Раз, два!» Заставляют всех сразу поворачиваться: «Налево!.. Направо!.. Кругом!» Учат через рвы, канавы перескакивать. Учат быстрые реки переплывать, из ружей палить и штыками колоть: «Раз, два! Раз, два!» Утром будят ни свет ни заря и до вечерней зари обучают.