Жуки и пчелы
Прибаску
Сложу
И сказку
Скажу.
Невежи Жуки
Вползли в науки
И стали патоку Пчел делать обучать.
Пчелам не век молчать,
Что их дурачат;
Великий шум во улье начат.
Спустился к ним с Парнаса Аполлон
И Жуков он
Всех выгнал вон,
Сказал: «Друзья мои, в навоз отсель подите;
Они работают, а вы их труд ядите,
Да вы же скаредством и патоку вредите!»
Болван
Был выбран некто в боги:
Имел он голову, имел он руки, ноги
И стан;
Лишь не было ума на пололушку,
И деревянную имел он душку.
Был – идол, попросту: Болван.
И зачали Болвану все молиться,
Слезами пред Болваном литься
И в перси бить.
Кричат: «Потщися нам, потщися пособить!»
Всяк помощи великой чает.
Болван того
Не примечает
И ничего
Не отвечает:
Не слушает Болван речей ни от кого,
Не смотрит, как жрецы мошны искусно слабят
Перед его пришедших олтари
И деньги грабят
Таким подобием, каким секретари
В приказе
Под несмотрением несмысленных судей
Сбирают подати в карман себе с людей,
Не помня, что о том написано в указе.
Потратя множество и злата и сребра
И не видав себе молебщики добра,
Престали кланяться уроду
И бросили Болвана в воду,
Сказав: «Не отвращал от нас ты зла:
Не мог ко счастию ты нам пути отверзти!
Не будет от тебя, как будто от козла,
Ни молока, ни шерсти».
Лисица и статуя
К Елисавете Васильевне Херасковой
Я ведаю, что ты парнасским духом дышишь,
Стихи ты пишешь.
Не возложил никто на женский разум уз.
Чтоб дамам не писать, в котором то законе?
Минерва – женщина, и вся беседа муз
Не пола мужеска на Геликоне.
Пиши! Не будешь тем ты меньше хороша,
В прекрасной быть должна прекрасна и душа,
А я скажу то смело,
Что самое прекраснейшее тело
Без разума – посредственное дело.
Послушай, что тебе я ныне донесу
Про Лису:
В каком-то Статую она нашла лесу;
Венера то была работы Праксителя.
С полпуда говорит Лисица слов ей, меля:
«Промолви, кумушка!» – Лисица ей ворчит,
А кумушка молчит.
Пошла Лисица прочь, и говорит Лисица:
«Прости, прекрасная девица,
В которой нет ни капельки ума!
Прости, прекрасная и глупая кума!»
А ты то ведаешь, Хераскова, сама,
Что кум таких довольно мы имеем,
Хотя мы дур и дураков не сеем.
Мышь и слон
Вели слона, и отовсюду
Сбегается народ.
Смеется Мышь: «Бегут, как будто к чуду;
Чего смотреть, когда какой идет урод?
Не думает ли кто, и я дивится буду?
А он и чванится, как будто барин он:
Не кланяться ль тогда, когда тащится Слон?
Сама я спесь имею ту же
И знаю то, что я ничем его не хуже».
Она бы речь вела
И боле;
Да Кошка бросилась, не ведаю отколе,
И Мыши карачун дала.
Хоть Кошка ей ни слова не сказала,
А то, что мышь – не слон, ей ясно доказала.
Ворона и лисица
Ворона сыром овладела,
Ворона добычью воронья ремесла
Кусочек сыру унесла
И на дубу сидела,
Во рту его держав,
Ни крошечки еще его не поклевав.
Лисица скалит зубы
И разевает губы,
Со умилением взираючи на сыр,
И говорит: «Весь мир
Тебя, ворона, хвалит;
Я чаю, что тебя не много то печалит,
И подлинно то так;
Являет то твой зрак.
Прекрасная ты птица,
Я прямо говорю, как добрая лисица:
Какие ноженьки! какой носок!
Какие перушки! Да ты ж еще певица:
Мне сказано, ты петь велика мастерица».
Раскрыла дура рот, упал кусок.
Лисица говорит: «Прости, сестрица,
И помни, матка, то, каков у лести сок».
Свеча
В великом польза, польза в малом,
И все потребно, что ни есть;
Но разна польза, разна честь:
Солдат, не можешь ты равняться с генералом.
Свеча имела разговор,
Иль паче спор:
С кем? с Солнцем: что она толико ж белокура
И столько ж горяча.
О дерзкая Свеча!
Великая ты дура.
И Солнцу говорит: «Светло ты в день,
А я светла в ночную тень».
Гораздо менее в тебе, безумка, жиру,
И менее в тебе гораздо красоты;
Избушке светишь ты,
А солнце светит миру.
Стрекоза
В зимне время подаянья
Просит жалко стрекоза,
И заплаканны глаза
Тяжкого ее страданья
Представляют вид.
Муравейник посещает,
Люту горесть извещает,
Говорит:
«Стражду;
Сжалься, сжалься, муравей,
Ты над бедностью моей,
Утоли мой алч и жажду!
Разны муки я терплю:
Голод,
Холод;
День таскаюсь, ночь не сплю».
– «В чем трудилася ты в лето?»
– «Я скажу тебе и это:
Я вспевала день и ночь».
– «Коль такое ваше племя;
Так лети отсель ты прочь;
Поплясати время».
Прохожий и буря
Едва прохожий Бурю сносит
И Зевса тако просит:
«Ты больше всех богов, Зевес,
Уйми ты ярости прогневанных небес!
Гремит ужасный гром и молния блистает,
Во мрачных облаках по сфере всей летает,
А мрак, дожди и град на землю низметает,
А из земных исшедший недр
Шумит, ревет повсюду ветр.
Иль буду я в сей день судьбине злой ловитва?»
Пренебрегается молитва,
И глас его сей пуст и празден небесам.
Что делает Зевес, то ведает он сам.
Разбойник в оный час в кустах от Бури скрылся
И будто в хижину подземную зарылся,
Но, видя из куста Прохожего в пути,
Не может он никак на добычу нейти,
Не помня святости, он мысль имеет смелу,
И на Прохожего напряг он остру стрелу,
Пустил; но сей удар погиб, —
Ее противный ветр отшиб.
Без Бури бы душа Прохожего из тела,
Конечно, в воздух полетела.
Пучок лучины
Нельзя дивиться, что была
Под игом Росская держава
И долго паки не цвела,
Когда ее упала слава;
Ведь не было тогда
Сего великого в Европе царства,
И завсегда
Была вражда
У множества князей едина государства.
Я это в притче подтвержу,
Которую теперь скажу,
Что россов та была падения причина:
Была пучком завязана лучина;
Колико руки ни томить,
Нельзя пучка переломить,
Как россы, так она рассыпалась подобно,
И стало изломать лучину всю удобно.
Эпиграммы
«Танцовщик! Ты богат. Профессор! Ты убог…»
Танцовщик! Ты богат. Профессор! Ты убог.
Конечно, голова в почтенье меньше ног.
«Грабители кричат: «Бранит он нас!»…»
Грабители кричат: «Бранит он нас!»
Грабители! Не трогаю я вас,
Не в злобе – в ревности к отечеству дух стонет;
А вас и Ювенал сатирою не тронет.
Тому, кто вор,
Какой стихи укор?
Ворам сатира то: веревка и топор.
Михаил Матвеевич Херасков (1733–1807)
Оды нравоучительные
Злато
Кто хочет, собирай богатства
И сердце златом услаждай;
Я в злате мало зрю приятства,
Корысть другого повреждай.
Куплю ли славу я тобою?
Спокойно ли я стану жить,
Хотя назначено судьбою
С тобой и без тебя тужить?
Не делает мне злато друга,
Не даст ни чести, ни ума;
Оно земного язва круга,
В нем скрыта смерть и злость сама.
Имущий злато ввек робеет,
Боится ближних и всего;
Но тот, кто злата не имеет,
Еще несчастнее того.
Во злате ищем мы спокойства;
Имев его, страдаем ввек;
Коль чудного на свете свойства,
Коль странных мыслей человек!
Честь
Что тебя на свете краше,
Что дороже в жизни есть?
Ты венец, ты счастье наше,
О неоцененна честь!
Ты утеху приключаешь
Утесненным от врагов;
Ты и нищего венчаешь,
Ты прямая дщерь богов.
Пусть богатый возгордится,
Дом обильный видя свой;
Если с бедным не делится,
Он и враг и недруг твой.
Пусть вельможа прославляет
Важные свои дела:
Память злую оставляет,
Коль ему ты не мила.
И народом, и царями
Ты должна повелевать,
И тебя пред алтарями
Нам не стыдно воспевать.
Не тебя весь свет взирает,
Красоты твои любя;
За тебя тот жизнь теряет,
Кто душевно чтит тебя.
Каждый хочет украшаться
Сладким именем твоим,
И тобою утешаться
Непрестанно мы хотим.
Алтарей тебе не ставят,
О возлюбленная честь!
Но тебя и тамо славят,
Где не знают, что ты есть.
Ничтожность
Я некогда в зеленом поле
Под тению древес лежал
И мира суетность по воле
Во смутных мыслях вображал;
О жизни я помыслил тленной
И что мы значим во вселенной.
Представил всю огромность света,
Миров представил в мыслях тьмы,
Мне точкой здешняя планета,
Мне прахом показались мы;
Что мне в уме ни вображалось,
Мгновенно все уничтожалось.
Как капля в океане вечном,
Как бренный лист в густых лесах,
Такою в мире бесконечном
Являлась мне земля в очах;
В кругах непостижима века
Терял совсем я человека.
Когда сей шар, где мы родимся,
Пылинкой зрится в мире сем,
Так чем же мы на нем гордимся,
Не будучи почти ничем?
О чем себя мы беспокоим,
Когда мы ничего не стоим?
Колико сам себя ни славит
И как ни пышен человек,
Когда он то себе представит,
Что миг один его весь век,
Что в мире сем его не видно, —
Ему гордиться будет стыдно.
На что же все мы сотворенны,
Когда не значим ничего?
Такие тайны сокровенны
От рассужденья моего;
Но то я знаю, что Содетель
Велит любити добродетель.