[158]. Естественно предположить, что инициатива включения такой статьи в договор принадлежала царю, хотя навряд ли он тогда непосредственно имел в виду обучение русских юношей в университетах: как известно, сам Петр учился в Кёнигсберге бомбардирскому делу, даже получил диплом «искусного в метании бомб художника», и оставил после своего отъезда осваивать это искусство дальше пятерых солдат, которых затем перевели в Берлин. Имея в виду этот пример, следует опять подчеркнуть чисто практический, а именно военный подтекст намерений Петра в отношении обучения своих подданных. И, тем не менее, совершенно в духе исполнения новых возможностей, которые создавал заключенный договор, именно в Кёнигсберге появляются первые в немецких землях русские студенты.
4 февраля 1698 г. в студенты Кёнигсбергского университета был записан Иоганн-Деодат Блюментрост, сын придворного лейб-медика Лаврентия Алферовича Блюментроста. Его отец родился в Тюрингии, учился в университетах Лейпцига, Гельмштедта и Иены, приобрел славу искусного медика и в 1667 г., через посредничество Саксонского курфюрста, был приглашен в Москву, где последовательно был лечащим врачом у всех московских правителей второй половины XVII в., от Алексея Михайловича до Петра (не исключая и царевны Софьи). Блюментрост-старший сумел завоевать доверие Петра I, а Иоганн-Деодат, один из старших среди его четырех сыновей, родившийся в Москве, был записан в отряд «волонтеров», сопровождавших царя в Великом посольстве. Памятуя о долгой учебе отца в немецких университетах, неудивительно, что и сын вступил на эту образовательную стезю, очевидно, с непосредственного разрешения царя, и, по некоторым сведениям, за казенный счет[159].
На следующий год к нему присоединился второй студент из России Матвей Виниус, внук знаменитого голландского купца Андрея Виниуса, зачинателя русских мануфактур и основателя тульских оружейных заводов. Представителем второго поколения Виниусов был сын купца, Андрей Андреевич, который с детства воспитывался в России, принял православие и был записан в московские дворяне. Вступив на царскую службу, А. А. Виниус стал одним из ближайших сподвижников молодого Петра, думным дьяком, главой Сибирского, а затем Артиллерийского приказа. В сферу его компетенции входила вся российская почта и железные заводы. Сохранилась переписка между царем и А. А. Виниусом, из которой ясен доверительный характер их отношений, особенно проявившийся в эпоху Великого посольства, когда Виниус играл роль одного из поверенных царя в России. Кроме многочисленных дел по службе, Петр обращался к Виниусу и с поручениями по ученой части — просил о составлении словарей, переводов, трактатов по отдельным специальным вопросам и проч. Дома у Виниуса находилась богатая библиотека (отошедшая в 1718 г. в казну) с книгами на русском, голландском, немецком, латинском, польском, французском и эстонском языках. Уважение к наукам проявлялось даже в упомянутой переписке с царем: Виниус, едва ли не единственный из петровских сподвижников, мог употреблять в письмах античные названия и исторические параллели, и Петр отвечал ему тем же стилем[160].
Научные интересы А. А. Виниуса объясняют его желание отправить сына на учебу в университет. Матвей еще с 1695 г. помогал отцу в почтовом деле в звании «стольника и почтмейстера», а после возвращения царя из Великого посольства Виниус-старший увидел подходящую возможность для отправки сына за границу, которая к тому же совмещалась с определенными поручениями по организации почтовых путей между Россией и Западной Европой. 7 марта 1699 г. Петр по челобитью своего думного дьяка приказал отпустить его сына Матвея «в Пруссию и иные земли для совершеннейшего изучения латинского и немецкого языков и иных наук»[161].12 мая того же года Матвей Виниус записался в матрикулы Кёнигсбергского университета, одновременно, по указу царя, он должен был хлопотать о налаживании прямого почтового сообщения посуху между Кёнигсбергом и Москвой.
Наконец, третий русский студент Михаил Шафиров появился в Кёнигсберге в начале 1702 г. О его отправке еще в августе 1701 г. хлопотал отец, Павел Шафиров, близкий родственник вице-канцлера Петра Шафирова, также, как и названные выше Виниус и Блюментрост, находившегося в ближайшем окружении царя и игравшего там роль фактического руководителя русской дипломатии. В прошении на имя царя Павел Шафиров упоминал о начальном образовании своего сына в греко-латинских школах, показывая, тем самым, как близко новые образовательные устремления были связаны со старыми, родившимися в XVII веке. «Сынишко мой Мишка, — писал Шафиров, — изучен здесь на Москве в Школах латинского, и немецкого, и некоторую часть французского языков; и желаю я, холоп твой, дабы ему языки те в совершенство привесть и иное обучение восприять, чтоб мог… впредь службу свою показать, в чем Вы, великой государь, укажете, намерен его послать в Немецкое государство для научения в академию». Челобитчик просил царя дать денег на обучение сына, сколько «Господь Бог по сердцу положит». Вняв просьбе, Петр своим указом отправил М. П. Шафирова «в Бранденбургскую землю для гражданских наук» и назначил ему жалование в 200 рублей в год «для учения и тамошнего житья».
Шафиров провел в Кёнигсбергском университете полтора года, изучая немецкий и французский язык, философию и право, после чего в течение года пробыл в Галле, а оттуда поехал в Голландию и Англию «для присмотра тех же учений». В ноябре 1705 г. он вернулся в Москву и вскоре был определен переводчиком в Посольский приказ[162]. Интересно, что в Галле из Кёнигсберга переехали и первые два русских студента, М. А. Виниус и И.-Д. Блюментрост, причем они оба записались (соответственно в мае и в августе 1701 г.) в матрикулы здешнего университета (записи же Шафирова мы там не находим). Таким образом, с самого начала образовательных поездок из России в Германию Галле явился одним из важнейших центров притяжения русских студентов, сохранив такое значение в течение всего XVIII в.
Выявление причин этого требует некоторого отступления назад: ведь если в случае Кёнигсберга очевидными предпосылками привлечения туда студентов, помимо воли царя, была его географическая близость к России и местоположение на основной дороге, ведущей отсюда в Западную Европу, то интерес к Галле коренился в определенной системе контактов, возникшей между средненемецкими (mitteldeutsche) университетами и Москвой еще в конце XVII века.
В Московской Немецкой слободе, где селились выходцы из Западной Европы, а преимущественно немцы — уроженцы протестантских областей Германии, в XVII в. (еще до основания университета в Галле, который, напомним, открылся в 1694 г.) высокой репутацией пользовался Иенский университет. Объяснить это легко тем, что именно этот университет лидировал тогда и, в целом, по числу студентов на пространстве всей Германии. Интересно, при этом, что только в Иене в допетровское время нам удалось обнаружить нескольких студентов, обозначавших себя как «московиты» (Moscoviensis) — все они были немцами, причем, возможно, даже не уроженцами Немецкой слободы, а приехавшими в Россию вместе со своими отцами, которые поступили на русскую службу, из Германии[163].
Кроме того, два доктора Иенского университета занимали в конце XVII в. высокое положение при русском дворе: это были пастор И. Г. Грегори — устроитель первого русского театра и уже названный лейб-медик Л. А. Блюментрост[164]. Сами обстоятельства получения ими докторских степеней наводят на мысль о существовании определенных личных контактов между ними в Москве и профессорами в Иене: так, Грегори получил свою степень в 1661 г. honoris causa, уже будучи пастором лютеранской кирхи в Москве, а Блюментрост был произведен в доктора медицины в 1668 г. in absentia, т. е. представив диссертацию уже после своего назначения к русскому двору[165]. Таким образом, можно говорить о наличии уже в допетровское время определенных связей между Немецкой слободой (как ее называли современники, «маленькой частью Европы в сердце России») и средненемецкими университетами. А поскольку университет Галле с момента своего создания пополнялся главным образом из магистров соседних «средненемецких» университетов и прежде всего Иенского[166], то и быстрое завязывание контактов между Москвой и Галле на рубеже XVII–XVIII вв. также представляется естественным.
Главная заслуга в этом принадлежала профессору А. Г. Франке, о деятельности которого уже рассказывалось в первой главе. Его богатый архив в Галле (Archiv der Franckeschen Stiftungen) показывает наличие, начиная с конца XVII в., обширной переписки с Россией. Одним из корреспондентов Франке в Немецкой слободе в Москве состоял пастор И. С. Шаршмидт, который был домашним учителем в семье Блюментростов, так что младшее поколение в этой семье с детства могло познакомиться с основами пиетизма и услышать имя Франке как его выдающегося проповедника[167]. Галлеский профессор, основав в 1695 г. свои знаменитые образовательные учреждения (Franckesche Stiftungen), в свою очередь стремился привлечь туда молодежь из России. В 1697 г. Франке писал Шаршмидту, имея в виду возможный взаимный обмен учениками между Москвой и Галле: «Мы хотим содержать у себя русских также, как мы желаем, чтобы и они содержали бы у себя наших детей. И я охотно употреблю наше крайнее усердие, чтобы вернуть их полезными орудиям их Отечеству. Сколько добра могло бы возникнуть из такой commertio nationum (торговли народов — лат.)!»