[181]. Программа обучения в гимназии включала, прежде всего, иностранные языки (немецкий, французский, шведский, итальянский, латынь и еврейский), а также философию, логику, грамматику, риторику, арифметику, геометрию, географию, историю, политику, физику, астрономию, музыку и даже танцы и фехтование.
Пастор Эрнст Глюк, также как и большинство вышеназванных немецких просветителей, посещавших Россию на рубеже XVII–XVIII вв., был выходцем из центральной Германии: он родился в Саксонии, в городе Веттин неподалеку от Галле. Глюк учился теологии и восточным языкам в Гамбурге вместе с Франке, а затем большую часть своей жизни посвятил миссионерской деятельности среди народов Прибалтики — эстонцев и латышей. В его доме в Мариенбурге (Лифляндия) воспитывалась Марта Скавронская, в будущем супруга Петра и императрица Екатерина I, поэтому в 1703 г., после занятия русскими войсками Мариенбурга, Глюк должен был переселиться в Москву на положении «гостя царя Петра» и здесь получил разрешение на открытие вышеназванной школы. Значительную помощь в этом пастору оказал поддерживавший в это время, как мы видели, контакты с Франке генерал-адмирал и глава Посольского приказа Ф. А. Головин[182].
Интерес государства к школе Глюка и ее поддержка, выразившаяся в получении по указу царя ежегодного финансирования из казны в размере трех тысяч рублей, объяснялись, прежде всего, острой потребностью в переводчиках и, вообще, людях, говорящих «на одном языке» с европейцами, которая ощущалась в первые годы петровских преобразований. Еще в 1700 г. Посольский приказ поручил ректору лютеранской школы в Москве Николаю Швиммеру «набирать людей и детей всех русских сословий, чтобы учить их языкам: шведскому, латинскому, немецкому и голландскому». Показателен здесь сам выбор языков, который демонстрирует прямую связь между образовательной политикой государства и его текущими потребностями, которые, как ясно из перечня, определялись Северной войной (шведский), необходимостью учиться мореплаванию (голландский), общаться с иностранными офицерами (немецкий) и — читать ученые книги по латыни (хотя, вероятно, здесь прежде всего имелась в виду подготовка медиков).
Однако способностей и знаний у Швиммера не хватило: он смог набрать только шестерых учеников и учил их говорить по-немецки и по-латыни, сам одновременно от них обучаясь русскому языку, которым владел очень плохо. Видя такое положение, в 1703 г. этих учеников Швиммера передали Глюку. В отличие от Швиммера, тот был превосходно подготовлен для преподавательской деятельности в России, еще в Лифляндии выучил русский язык, превосходно знал новейшие и древние языки, что доказывает его переписка по-гречески с местоблюстителем патриаршего престола Стефаном Яворским. Тому также очень к месту пришлись таланты Глюка, поскольку по указанию Петра I местоблюститель должен был произвести новые исправления церковных книг, сверяясь с оригиналами, но столкнулся с нехваткой нужных специалистов[183]. Таким образом, в Gymnasium Petrinum должно было сосредоточиться обучение переводчиков не только европейским языкам для нужд государства, но и восточным языкам для нужд православной церкви.
Далеко идущие планы в связи со школой Глюка, к сожалению, оборвались с кончиной пастора, последовавшей в мае 1705 г. Вопрос о том, кто смог бы заменить его на месте главы школы, вскоре решился в пользу магистра И. В. Пауса. На помощь ему Франке выслал в том же году еще троих учителей, один из которых И. X. Бюттнер руководил школой после ухода Пауса, с 1707 по 1711 г. В 1711 г. школу передали в подчинение Монастырского приказа, который возглавлял тогда И. А. Мусин-Пушкин, а непосредственно делами школы ведал давнишний ученик Лихудов Федор Поликарпов. К этому времени гимназия уже значительно сократила свою программу, но как «школа языков» при Монастырском приказе просуществовала до 1715 г. За все это время в ней прошли обучение около трехсот человек, и среди них будущие дипломаты братья Авраам, Исаак и Федор Веселовские, дети приближенных Петра: Бестужевы-Рюмины, Бутурлины, Головкины, Лефорты, Шафировы, многие из которых сами станут видными государственными деятелями в последующую эпоху. При этом, следует еще раз подчеркнуть те новые элементы в преподавании, заложенные в Москве Глюком и развитые учениками Франке, которые облегчали учившимся в школе русским дворянам дальнейший переход к университетскому образованию.
Петровские студенты
Итак, все вышеприведенные примеры показывают, что на рубеже XVII–XVIII вв. сформировался узел контактов между Россией и средненемецкими университетами, в первую очередь, университетом в Галле, что и обусловило появление там русских студентов. В последующие десятилетия эти контакты продолжают развиваться, а Галле так и останется лидером по числу студентов в петровскую эпоху (19 человек).
Вторым средненемецким университетом, притягивавшим с начала XVIII в. русских студентов, стал соседний с Галле Лейпцигский университет, принадлежавший Саксонии и находившийся под покровительством ее курфюрста, который был основным союзником Петра I в Северной войне, что означало наличие, помимо прочего, определенных политических оснований к появлению здесь русских студентов. Первыми из них были питомцы школы Глюка, братья Александр и Иван Головкины, сыновья первого русского канцлера Гавриила Ивановича Головкина. 22 января 1704 г. они были направлены Посольским приказом в Лейпцигский университет, где уже в летнем семестре 1704 г. занесены в «матрикулы польской нации» как promittentes, т. е. несовершеннолетние студенты до 17 лет, дававшие подписку в послушании университетским властям. Братьям, действительно, тогда было: Александру — пятнадцать, а Ивану — шестнадцать лет[184]. После возвращения в Россию оба они сделали карьеру дипломатов, служа посланниками при различных европейских дворах. Младший же их брат Михаил Головкин отправился на учебу десятилетием позже, и также в возрасте шестнадцати лет, поступив в университет Галле в марте 1715 г. (причем, в этой поездке его сопровождал москвич Автомон Савелов, происходивший из семьи думных дворян, родственников патриарха Иоакима). Михаил Головкин будет наиболее успешным по службе среди всех братьев и его успехи сравнимы с карьерой отца: в правление Анны Леопольдовны он достигнет поста вице-канцлера. Можно предполагать, что командировки как первых двух братьев, так и последнего из них за границу, совершавшиеся официальным путем через государственные органы, шли не только по инициативе их отца, но и с личного ведома Петра I.
Так же при участии Петра был отправлен за границу младший из сыновей в семье Л. А. Блюментроста — Лаврентий Лаврентьевич Блюментрост. Следуя по стопам своего старшего брата, он поступил студентом на медицинский факультет в Галле в ноябре 1706 г., в возрасте всего четырнадцати лет, но будучи, по-видимому, вполне подготовленным к слушанию лекций: до этого Л. Л. Блюментрост учился в Gymnasium Petrinum под руководством И. В. Пауса, и от него, наверняка, имел рекомендательные письма к Франке и его знакомым профессорам-медикам. Выбрав своим учителем, как и брат, Фридриха Гофмана, Блюментрост-младший, однако, в отличие от брата не был удостоен докторской степени в Галле (возможно, сыграла роль его молодость), а с 1709 г. продолжил обучение в Оксфорде, откуда через несколько лет перешел в Лейденский университет. Там он защитил диссертацию на степень доктора медицины «De secretioni animali» (1713), явившись первым русским учеником знаменитого голландского врача Г. Бургаве.
Надо сказать, что по возвращении Л. Л. Блюментроста в Россию Петр I получил одного из наиболее ценных своих сотрудников по делам науки. Блюментрост сопутствовал царю в путешествиях по Европе не только как лейб-медик, но и как советник в научных вопросах. Так, в частности, он присутствовал как переводчик на встрече Лейбница с Петром I в Бад Пирмонте, на которой немецким философом были представлены планы организации высших учебных и научных заведений в России (см. ниже), а позднее сопровождал царя во время памятного визита в Париж летом 1717 г., после которого Петр был избран членом Парижской академии наук (Блюментрост участвовал в этом как посредник, ведущий всю переписку с французскими учеными). Он же организовал покупку и доставку в Россию анатомического кабинета Ф. Рюйша, составившего основу петровской Кунсткамеры. С начала 1720-х гг. Блюментрост был активно вовлечен в подготовку проекта создания Петербургской академии наук. Последовавшее затем назначение Блюментроста первым президентом Академии наук не только явилось вполне закономерным, но фиксировало его огромную роль в подготовительной деятельности по открытию Академии, которое произошло уже после смерти Петра I в 1725 г. Именно Блюментрост смог успешно провести первый набор ученых в Академию и обеспечить ей необходимую поддержку при дворе Екатерины I. Существенную роль для успешного приглашения ученых сыграли связи Блюментроста в среде немецких университетов, которые тот сохранил еще со времени своей учебы[185]. Интересно отметить, что в конце жизни Блюментрост успел принять, хотя и чисто символическое, участие в основании Московского университета, будучи назначенным, за два месяца до своей смерти, одним из первых его кураторов.
Возвращаясь в начало XVIII в., следует отметить целую группу русских студентов, одновременно поступивших в 1711 г. в университет Галле. Это Иван Аверкиев и Тимофей Фомин (занесены в матрикулы 19 января 1711 г.), а также Аполлон и Платон Ивановичи Мусины-Пушкины (записались 21 января 1711 г.). Если о первых двух ничего определенного сказать нельзя, кроме того, что они могли принадлежать к московским дворянским фамилиям (Э. Винтер предполагал, что они были посланы Петром I учиться богословию