А поскольку в связи с этой реформой открывались новые российские университеты и в них основывались новые кафедры, то именно в Гёттинген государство направляло на подготовку будущих российских профессоров.
За период с 1802 по 1810 гг. в гёттингенские студенты записались 36 выходцев из российских губерний (и притом еще свыше двухсот остзейских студентов[421]. Среди них можно выделить две группы: представители столичного дворянства и студенты, отправленные в Гёттинген за государственный счет для подготовки к занятию кафедр в отечественных университетах. Большую их часть составляли воспитанники Московского университета и Педагогического института в Петербурге.
Укрепление связей между Гёттингеном и Московским университетом началось уже на самом рубеже XVIII–XIX вв., в период директорства там друга Новикова Ивана Петровича Тургенева. Именно он пригласил в Московский университет в 1801 г. для преподавания всеобщей истории и политики Христиана Августа Шлёцера, старшего сына знаменитого историка. Войдя в культурную среду дворянской Москвы Шлёцер-младший сообщал, что Гёттинген здесь «в большой моде». И, действительно, благодаря усилиям И. П. Тургенева, в начале 1802 г., впервые после долгого перерыва, Московским университетом была организована новая поездка русских студентов в Гёттинген, которая сочетала в себе командировку на государственном обеспечении (так должны были учиться несколько студентов-медиков, которым в этот раз было назначено достойное жалование в 750 рублей в год) и примкнувших к ней студентов из богатых семей, путешествовавших за собственный счет (в их числе был и сын директора Московского университета Александр Тургенев).
Таким образом, осенью 1802 г. в Гёттингенском университете вновь как и в 60-х гг. XVIII в. образовалась большая группа русских студентов, состоявшая из десяти человек. Пятеро из них: Иван Воинов, Иван Двигубский, Алексей Гусятников, Андрей Кайсаров и Александр Тургенев были питомцами Московского университета (шестой — студент-медик из Москвы Михаил Успенский в дороге заболел и прибыл в Гёттинген лишь на следующий год). К этим москвичам добавились еще четверо уроженцев Малороссии: Дмитрий Яншин, Мартын Пилецкий, Павел Сулима и Иван Ванновский, а также юный чиновник Вильгельм (Василий) Фрейганг из Петербурга. Студенты жили вместе и образовали довольно тесный кружок. Некоторых из них, как Александра Тургенева и Андрея Кайсарова, связывала особенно тесная дружба, сложившаяся еще в Москве, где они участвовали в «Дружеском литературном обществе» — собраниях молодых литераторов при Московском университете. Поклонники Шиллера, они вместе грезили о Германии образами своих любимых героев, надеясь найти там воплощение запечатленной в немецкой поэзии «прекрасной души» (schöne Seele)[422].
Молодых людей, конечно, объединяли не только романтические мечты: все они получили в ходе воспитания то или иное представление об идеях Просвещения, на встречу с которыми ехали теперь. Поэтому нельзя оставить в стороне часто затрагивающийся вопрос о влиянии Гёттингенского университета на формирование либерального мировоззрения воспитанников, а конкретнее — их взглядов на необходимость отмены крепостного права, что было основой либерализма в русских условиях того времени [423]. Из участников этой поездки сочинения и даже диссертации против системы «рабства» в России во время обучения написали А. С. Кайсаров и В. И. Фрейганг (см. подробнее ниже), известным либералом и действительно крупной фигурой в русской общественной жизни станет Александр Иванович Тургенев. Но было бы неверно, как это иногда делали в историографии, сводить все значение пребывания русских студентов в Гёттингене только к усвоению ими европейского свободомыслия. Задавшись целью осветить именно научные стороны их общения с профессорами, мы находим для этого не меньшие основания.
Основным источником о жизни наших студентов в Гёттингене традиционно считаются замечательные дневники и письма Александра Тургенева[424]. Помимо них, определенные свидетельства накоплены и о пребывании здесь его друга, рано погибшего в войне с Наполеоном талантливого филолога, публициста и поэта, Андрея Сергеевича Кайсарова [425]. Однако немаловажными для понимания именно учебной стороны поездки, отношений гёттингенских ученых и русских студентов являются и обнаруженные нами в фондах Российской государственной библиотеки письма другого спутника Тургенева, Алексея Михайловича Гусятникова, которые тот направлял в Москву к своему учителю, бывшему гёттингенскому питомцу, а затем профессору Московского университета И. А. Гейму[426].
Студент Московского университета Алексей Гусятников — отпрыск семьи богатейших московских купцов, «именитых граждан», породнившихся с графами Орловыми и влившихся в культурную жизнь дворянской Москвы конца XVIII — начала XIX вв.[427], приехал в Гёттинген несколько раньше остальной группы москвичей, 1 июля (н. ст.) 1802 г. В отличие от своих товарищей, он прибыл сюда с уже определившимися научными пристрастиями, хотя многие его спутники, оправляясь в Германию, не имели перед собой строго очерченной учебной программы и не ставили перед своими занятиями какой-либо ясной цели. Для Александра Тургенева, например, побудительной причиной была, прежде всего, воля батюшки, желание набраться знаний, посмотреть людей, а также прикоснуться к любимому им миру немецкого романтизма. Яншин и Пилецкий также были отправлены на средства отца первого из них, богатого откупщика, а петербуржец Фрейганг следовал приказу князя А. Б. Куракина, в канцелярии которого служил. Потом, впрочем, настроения юношей изменялись: атмосфера Гёттингена невольно пристрастила их к учебе, и тот же Тургенев через год начал всерьез задумываться о научной карьере.
Интерес же Гусятникова определился сразу: он приехал изучать древние языки под руководством знаменитого профессора X. Г. Гейне. В том, как объяснял Гусятников цель своих занятий, видится отпечаток более общего суждения, своего рода культурного манифеста, с которым происходила новая научная встреча России и западного просвещения: «мы должны иметь европейское образование, чтобы лучше понимать собственную страну». Гусятников хотел получить классическое образование, освоить греческую словесность, но движимый именно «уважением к своему родному языку», поскольку, как он считал, «вся первоначальная культура России произошла из греческих земель»[428]. Немецкие профессора, конечно, одобрили его намерения.
Как же принимают Гусятникова, а затем и его товарищей в ученой среде Гёттингена? Его письма содержат множество бытовых подробностей обустройства в небольшом городке. В первый же день приезда он нашел квартиру из двух комнат во втором этаже дома на одной из центральных улиц и трактир, где условился каждый день обедать за умеренную плату. Предоставивший комнаты владелец дома снабжал студентов сахаром, кофе и прочими необходимыми вещами и вообще «был известен как самый дешевый и услужливый купец», так что университетские профессора немало обрадовались, узнав, что Гусятников смог у него поселиться. Едва приведя себя в порядок, студент отправился делать визиты. Благодаря рекомендациям, которыми снабдил юношу в Москве И. А. Гейм, его ласково приняли почти все влиятельные гёттингенские профессора, и прежде всего Христиан Готглиб Гейне.
О личности этого ученого необходимо здесь особо сказать несколько слов. В ряду новых веяний немецкой науки XVIII века классическая филология переживала свое возрождение. Были найдены новые методы разработки наследия античных авторов, вполне соответствующие эстетике эпохи Просвещения. Именно Гейне вместе со своим предшественником И. М. Гесснером первыми поставили в научных трудах и преподавании античности на первый план не мертвую ученость, подражание, а живое, творческое общение с классическими писателями как высшими образцами искусства, всегда актуальными, помогающими развить понимание и вкус к прекрасному в литературе[429]. Вместо лекционных толкований канонических текстов Гейне впервые ввел филологические семинары — прообраз нынешних занятий древними языками.
Известность Гейне как университетского профессора и знатока античной культуры к началу XIX века была поистине европейской. По словам того же Гусятникова, с тех пор как Гейне был избран иностранным членом Парижской академии наук, даже во Франции «разрешены вкус и пристрастие к Гёттингену». «Во всех остальных науках у них самих есть знаменитые ученые, учебой у которых они пользуются, но что касается классической литературы и эстетических красот науки о древностях, то здесь и для них Гейне единственный, особенно из-за приложения его исследований к произведениям искусства, вывезенным из Италии»[430]. Как пылко замечал Александр Тургенев, «Отечество Гейне не Германия, а вся просвещенная Европа. Он гражданин мира, а не одного Гёттингена»[431].
После встреч с Гейне Гусятников оставил интересное описание его внешности: «Я нашел его, — пишет он Гейму, — довольно живым, и по крайней мере не таким безобразным, как Вы мне говорили. Может быть, это произошло потому, что я привык связывать представление о безобразии с чем-то зловещим, а в нем же напротив заметил искреннее добродушие. Особенно очень он мил, когда в своем круглом парике и белом фраке легкой походкой прохаживается сквозь ряды слушателей, собравшихся у его кафедры»[432]