(Ск. ранн., 51). Такая же составная сказка Лутонюшка, записанная в Тамбовской губернии, есть в собрании Афанасьева (НРС, 406). Найдя много разных глупцов, Лутоня повернул домой, к матери, и
(2) набрел на дороге на артель работников; сидят вместе да обедают. «Хлеб да соль!» — «Садись с нами». После обеда стали они считать, все ли налицо. Но сколько ни считали, всё одного не досчитываются. «Пожалуйста, добрый молодец, пересчитай нас; отпустил нас хозяин всего-навсего десять человек, а теперь сколько ни считаем — всё одного не хватает». — «Да вы этак никогда не досчитаетесь! Каждый из вас как станет считать, себя-то в счет и не кладет: полно хлопотать попусту, вы все налицо!» — «Спасибо, добрый человек!»
Отдельный вариант анекдота из Олонецкой губернии известен в пересказе (Сл. олон., с. 18, — в АТвс не учтен):
(3) Девяты люди (Заон.) дразнят обывателей с. Кузаранды в Заонежье. Причиной этой клички, по уверению крестьян, служит старинное предание: обыватели с. Кузаранды в количестве 10 человек отправились в путь; после какой-то переправы они вздумали проверить, все ли они налицо, но сколько ни считали, кто ни принимался считать, всех участвующих в путешествии оказывалось уже не 10, а 9 человек. Как погиб один из товарищей и кто он такой, они никак не могли припомнить и сильно горевали. Кто-то уже посторонний пересчитал их, нашел, что они все налицо, и объяснил им, что все считавшие забыли сосчитать самих себя.
В 1926 Н. Ончуков записал на Урале сказку Ваньцы, составную, где сменяются глупости одних и тех же глупцов.
(4) Отправилися в полё, вышли — гречуха расцвела белая. Они думали, что озеро.
— Давай купаться.
Их было десять человек. Разделись, покупались, вышли, оделись.
— Много ли нас?
— Было десять человек, надо посчитать.
Считали-считали, одного нет — сам себя не считат. Пересчитали, всё одного нет. Идет мужик.
— Вы чего, Ваньцы, считаете?
— А вот купались в озере, да человека не хватат, один, видно, утонул.
— А вас много ли было?
— А десять человек.
— Да ведь вас десять!
— Нет, одного нет.
Лежит говно коровье.
— А не верите, дак тычьте носами в говно, после дырочки пересчитам.
Перетыкались носами в говно, сосчитали — все Ваньцы.
(изданные только сейчас Завет, ск., 71). Еще одна запись сделана в Литве в 1964, это сказочка Глупый сынок (Литов., с. 332) с признаками вырождения; здесь мальчик идет искать людей глупее не его матери, а его самого:
(5) Ишел-ишел, видит — десять человек стоят и плачут, за головы хватаются и думают, как жить на свете — не бедовать. Мальчик подходит и говорит:
— Что вы, друзьи, плачете?
— Одного товарища втеряли. Вчера было десять, а сегодня девять.
Считают-считают, не могут сосчитать. Мальчик сметил, что каждый других считает, а сам себя пропускает. Он и говорит:
— Я вам помогу.
— Ой-ой, если поможешь, сколько денег проси, все отдадим.
Мальчик всех их пересчитал.
— Ай, господи, все деньги тебе отдадим.
— А я не возьму. В Америке и то людям помогают.
Встретились девяты люди и в Карелии 1980-ых как «насмешливое прозвище жителей д. Суйсарь Прионежского р-на», по отдаленному пересказу Л. Михайловой (ЯРФ, с. 119) оно
(6) связано с преданием о том, что на сарае одного из домов деревни десять мужчин шили лодку; желая проверить, сколько человек работает, считающий всякий раз находил девять человек, забывая о себе (в роли считающего побывал каждый из работающих, и результат счета был у всех одинаков).
Сюжет Десятеро без одного: каждый не присчитывает себя (глупцы решают, что один из них утонул) по указателям АТ (тип 1287) и Тм (мотив]2031) распространен от Индонезии до Великобритании. Его усвоила индийская философская школа ньяя, но без приходящего на помощь одиннадцатого (Бетти Хайман, Грани инд. мышл., 4.1), такой же неполный вариант с десятью слепцами после переправы через бурную реку пересказывают слушатели Раджниша в Пуне. Сюжетные разновидности: Глупцы вдавливают свои носы в песок и потом считают ямки — Тм J031.1, кроме записи (4) сюда относится история Носы про жителей Мольса — датских пошехонцев (Мудрые деяния, 8), тоже с коровьей лепешкой вместо песка; Тут десять лошадей, а когда садишься верхом, их почему-то всего девять — ]2031.2; Культурный герой разбросал кокосы по островам (о-ва Кука), но забыл тот, на котором стоял сам, поэтому их там нет — ]2031.3. В записи (4) счет мотивирован предыдущим анекдотом АТ 1290 = Тм J1821 Плавают в поле льна.
Собственная исключительность. Кажется, по виду мы все в записи (1): говоря о людях, мы естественно не имеем в виду себя; себя никак не могли припомнить считавшие (3): «Как про кого говорят, себя не помнят» (ПРН, с. 620). «Имя свое всяк знает, а в лицо себя никто не помнит» (с. 308, ср. на с. 704), а в анекдоте как раз хотят узнать, все ли налицо (2)/(3). Вот в точности свидетельство мальчика шести с половиной лет: Я себя не вижу, а других вижу! Мне только счастье видеть других. «„Я-то один, а они-то все“, — думал я и — задумывался», признаётся «антигерой» Достоевского (Записки из подполья, 2.1) и добавляет: «Из этого видно, что я был еще совсем мальчишка.» Сюда же насмешливые пословицы (ПРН, с. 733, и Р. нар. поcл., с. 139) «Все равны бобры, один я соболек» и Всем по семь, а мне восемь. Эта собственная исключительность — «первичный факт человеческого сознания и человеческой жизни», говоря выражением М. Бахтина из его заметок о чужом слове (ср. там же «первичные реальности» — ЭСТ1 с. 348сл.). Я иной, мы иные по отношению ко всем людям, другим для меня и чужим для нас. Есть пословица-тип Люди то, а мы другое, обобщающая множество пословиц (ППЗ, с. 94), ср. людской «чужой» (СРНГ 17, с. 244) или господское название слуги человек. Я, считающий, сам не в счет, понадобился прохожий (1), посторонний (3), иной, чтобы учесть нас всех: со стороны-то виднее; вот шутка (ПРН, с. 465, 624 и 850): Отойдем да поглядим, каково-то /хорошо ли мы сидим. Лишь потом мы включаем в людей себя — Ия такой же человек или Все мы люди, все человеки (с. 303), — и мне или нам противостоят уже не люди, а другие или чужие.
К «Я-то один, а они-то все» подпольного человека, когда он «был еще совсем мальчишка», любопытную параллель заметил Аарон Штейнберг (Своб. Дост., с. 88 сл.) в письме самого Достоевского А. Майкову от 9/21.10.1870: «--мы одни, а они-то все», т. е. Россия и Европа. Сюда же «Я не мог мыслить о себе как о ничтожной твари, и хоть маленьким, но был богом.» — Флоренский в детстве (Детям моим, 4), «Я это иное», Je est un autre шестнадцатилетнего Рембо из двух его «писем ясновидца» (13 и 15.5.1871, см. Письма ясн.) и не менее знаменитый «Единственный» Макса Штирнера.
Из Бахтина об отношении «я» — другие:
--я чувствует себя исключением, единственным я в мире (остальные все другие) и живет этим противопоставлением. Этим создается этическая сфера абсолютного неравенства я всем другим, вечного и абсолютного исключения я (оправданного исключения). — Большинство людей живет не своей исключительностью, а своей другостью. Исключительность материализуется и становится паразитической (эгоизм, честолюбие и т. п.).
— набросок К вопросам самосознания и самооценки-- (БСС 5, с. 73); «Да, между мною и другими — для христианина бездна; деление происходит нацело: я и другие-- Вне этого основного факта религии (уединение себя) ни одно религиозное явление необъяснимо.» — доклад Проблема обоснованного покоя в записи Л. Пумпянского (БФ, с. 235). Главной на эту тему осталась ранняя бахтинская работа Автор и герой.
Примеры на «Люди то, а мы другое»: «Кому клюковка, а нам тукманка», «Кому телята, а нам ребята», «Кому пироги да пышки, а нам желваки да шишки», «Кого / всех мимо, а меня в рыло», «Вам Бог дал, а нам посулил», «У людей долото / шило бреет, а у нас и бритва не берет», «Люди пировать, а мы горевать», «Кому веселье, а мне и полвеселья нет», «Ваши скачут/ пляшут, а наши плачут», «Люди пьют, так честь и хвала; а мы запьем — стыд да беда», «Все люди такие, только мы вот эдакие / мы сякие», «Чьи грехи закрыты, а наши все наружу», «Чужой талан скоро растет, а наш ни лезет ни ползет» (ПРН, с. 58, 62 сл. и 192 сл.).
Круглое число, неполное и сверхполное. Считающихся в анекдоте по всем шести источникам 10, заведомо круглое (К), полное число, но поскольку каждый из них самому себе иной, для каждого людей всего 9, неполное (К—1) число, а чтобы стать 10-ым, мне нужен иной для всех включая меня, 11-ый; 11 сверхполное (К + 1) число. Датских считающихся пошехонцев семеро (Мудрые деяния, 8), есть варианты с таким же круглым 12, относительно которого 11 уже неполное. Круглое число с его общезначимым прообразом — для 10 это пальцы рук, а пальцы в фольклоре связаны с детьми, — число всех членов ряда, всех частей целого, завершено и потому совершенно. Это оно служит единицей счета, получает особое, несоставное имя, например русское сорок или датское snes «20», считается счастливым. В волшебных сказках герой замыкает собою ряд как носитель полноты — целостности или же находится вне ряда как особенный, иной: герой не становится К-той жертвой сказочного «вредителя» (к этому термину Проппа см. М. Вайскопф в НЛО, № 24, с. 53–58) или забирает его К-тую дочь, а сам остается К-тым или даже К + 1-ым среди своих помощников. А неполное число выражает лишенность, ущербность, предзнаменует поражение и гибель вредителя. Например, в сказке НРС, 159 (