В январе 1993 года враги сербов, хорваты и мусульмане сцепились между собой. Бои вспыхнули в центральной Боснии. Лидер боснийских хорватов Мате Бобан тогда остановил продвижение войск, не желая усугубления раскола. 22 января того же года армия на сей раз уже Государства Хорватского попробовала провести наступление в секторе «Юг» — в районе Книна, столицы Сербской Краины. Хорватские отряды продвинулись вперед на расстояние местами до двадцати километров. При прорыве в сербский тыл ими была использована ООНовская техника (БТРы). Тяжелое же вооружение сербов хранилось — по соглашению — на складах ООН. В результате тяжелых боев был восстановлен статус-кво — хорваты отошли на старые позиции.
Тогда же англичане Вэнс и Оуэн, назначенные посредниками, предложили план, предполагавший разделение страны «а-ля Швейцария» — на кантоны по национальному признаку. Сербам по этому плану отводилось 43 процента земель, но они оказали разрезанными хорватскими и мусульманскими «кантонами». И это значило, что сербам придется отступать — ведь в боях 1992 — начала 1993 года они поставили под свой контроль 70 процентов территории Боснии. И это обрекало на нищету: наиболее ценные земли оказывались в чужих кантонах. Однако еще в сентябре 1992 года сербские лидеры признали, что удерживают слишком много земли, намекая: торг-де уместен.
Сербы первоначально согласились с планом. Однако их позиция быстро изменилась, едва Запад попробовал внести в план изменения в пользу мусульман. На проведенном референдуме сербы твердо сказали «Нет!» плану Вэнса-Оуэна.
И все-таки весной 1993 года накал войны спадает, воцаряется некий «холодный мир». Или, если быть точными, вялотекущая война. В Подринье последних успехов сербы добиваются в феврале-марте. Они занимают два небольших мусульманских укрепрайона — Черску и Каменицу в северной части долины Дрины. Сербы открыли для выхода мусульман коридор в район Тузлы. Запад снова спасает мусульман, объявив оставшиеся под их контролем территории на востоке страны «зонами безопасности» под защитой НАТОвских ВВС и «голубых касок» ООНовского контингента, обеспечивая снабжение зон гуманитарными конвоями. Бои там прекратились. В этих якобы мирных зонах мусульмане отдыхали и зализывали свои раны.
Последние попытки мусульман взять реванш под Горажде были в марте-апреле, когда они получили большое количество вооружения с «гуманитарными конвоями». Но, оказалось, не по зубам.
Грубо говоря, в тот момент мусульмане контролировали в центральной Боснии треугольник Зеница-Тузла-Сараево, анклав Бихач на самом западе страны (отделенный от сербов рекой Уной) и три «острова» на востоке, в долине Дрины. Это — Горажде, Сребреница и Жепа-Планина.
Идет увлекательная международная игра под названием «конкурс мирных инициатив». Воспользовавшись замороженной обстановкой, мусульмане копят силы. Сербы, наверное, испытывали гордость. Им удалось поставить под свой контроль две трети страны, хотя в живой силе их противники превосходят чуть ли не вдвое.
Да, война — зло. Но что еще хуже войны — это перемирие. Линия фронта стабилизируется и лишь раз в несколько месяцев проводятся крупные военные операции с участием тысяч бойцов. Вялотекущая война мелких диверсионных рейдов стала губительной для сербов. Падает боевой дух армии, поскольку исчезает смысл ее действий. Вырисовывается перспектива войны на истощение, в которой сербы обрекались на поражение. Практически никто им не помогал, в отличие от мусульман и католиков-хорватов, щедро поддерживаемых извне. Даже «Большая Сербия» за Дриной, и та — в экономической блокаде. Шанс на военную победу в 1992–1993 упущен. Попытки сербских вождей разрубить этот гордиев узел не увенчались успехом.
Да и в рядах самих сербов произошли изменения. Самые отчаянные и великодушные, самые храбрые и бескорыстные бойцы в массе своей сложили головы в прошедших ожесточенных боях. Уцелели же люди иного душевного склада, для которых война стала повседневной работой. Война превратилась в стиль жизни. И основная его идея — «Нет нуды гинуть» («Нет необходимости умирать») пагубно отразилась на последующих событиях. Пассионарный, горящий в своем православном порыве сербский генофонд в Боснии оказался основательно вырублен. Нация устала.
Вот почему весна 1993 года становится пиком участия наших ребят в Боснийской войне. Постепенно надобность в таком количестве русских у сербов отпадает. Но еще раньше истощились средства, хоть и требовали ребята самый минимум.
Однако в Балканском безумии расколоты и враги сербов. Удерживать паритет помогает отсутствие единства у мусульман. Тлеет вражда между мусульманской армией БиГ и мусульманской же милицией (МОС), куда входят пришлые моджахеды, санджакли и мусульмане-экстремисты. Разного рода добровольческие и полупартизанские отряды превращаются в серьезную политическую силу. И отношения с ними складываются не самые простые.
Сепаратизм зеницкой и тузлинской группировок выливается в открытые вооруженные противостояния. В Бихаче разногласия политические обернулись боями между отрядами Фикрета Абдича и пятым корпусом армии БиГ. А полевые командиры Како и Пушка в Сараево, Пашалич в Мостаре открыто не подчиняются руководству.
Да и само высшее мусульманское руководство выступает не единой когортой. Официальный лидер, Алия Изетбегович — фигура, хоть и авторитетная, но не основная. Реальная сила стоит за такими дельцами-политиками, как Эюп Ганич или премьер-министр Харис Силайджич. Ганича считают послушным проводником американских интересов. Что для него диссидент-экстремист Изетбегович? Когда того в 1992-м захватила ЮНА и просила в обмен на его голову свободный выход своих подразделений из блокады, Ганич поначалу пытался не идти на сделку, смирившись с возможной гибелью Алии.
Разброд в стане мусульман не случаен. У сербов есть духовный стержень, они воюют за единую Сербию. А вот у мусульман такой опоры нет. Попытки насадить законы шариата, как в Иране, наталкиваются на их неприятие простыми людьми. Вот и образуются мусульманские анклавы, с ориентированной на войну экономикой. А правят там какие-то военные князьки, зависящие от своих иностранных спонсоров. Так что исчезни общие враги — сербы, мусульмане сцепились бы между собой в ожесточенной грызне. Тогда, в1993-м им явно требовался единый режиссер. Вскоре он появится.
А значит, будь у сербов побольше воли да поддержка России — и они сумели бы поставить победную точку. Но их предали все.
И воцарился страшный «холодный мир» 1993 года.
Балканская война 1990-х вечным позором впечатается в историю цивилизованного Запада. Любому из нас, прошедшему бои в Боснии, его имя внушает ненависть и отвращение к этим «миротворцам» и к тупой толпе западных обывателей.
Попытка более или менее мирного раздела Югославии провалились, вспыхнула цепная реакция межнационального и межрелигиозного конфликта. Против сербов развернулась пропагандистская война. Система mass media сделала из них образы чудовищ, агрессоров и садистов. Механизм создания образа врага хорошо отработан еще на русских. Были сфабрикованы чудовищные агитационные фальшивки. Такса за фильм ужасов о «сербских зверствах» производства подпольной киностудии Сараево была всего-то порядка десяти тысяч дойчмарок. Догадайтесь, кого же действительно истязали и убивали перед камерами. Сербам приписали намерение разрушить мусульманские общины через массовое изнасилование женщин-мусульманок. Здесь свою лепту внес и Папа Римский. Потом этот бред перестал нестись в эфир, но перед сербами никто даже не извинился. Дело-то было сделано, и образ серба-насильника крепко впечатался в подсознание западного обывателя. Где-то между спортивными матчами, ток-шоу и мыльными сериалами.
Западу очень нужен образ врага, и если такового нет, то его изобретают. Когда исчезла Союзная Держава, «Империя зла», то понадобились хотя бы змеи вместо «Русского дракона». Ведь Запад — общество спектакля, и не зря актеры вроде Рейгана — его лидеры. Ведь когда нет страшного инородного врага, то взоры могут обратиться вовнутрь западного общества и это «сказочное общество» приходит в ужас от подобной перспективы. Вот почему Запад произвел конверсию, превратив антикоммунизм (умело лакированный страх и ненависть к русскому миру) в лютую, невменяемую сербофобию.
Уникальный, парадоксальный случай — лозунгами о свободе, правах человека и демократии освятили уничтожение сербов. Сербов объявили и агрессорами в гражданской войне на собственной земле. По такой же логике агрессорами надо объявлять и нашу армию, которая добиралась до гитлеровского горла в 1944-45 годах по Восточной Европе. (Впрочем, некоторые политики уже делают это.) Показателен такой пример: отделение Македонии от Югославии произошло полюбовно и бесконфликтно. Но Запад не хотел признавать Македонию. А потом долго трубил о подготовке сербами «очередной агрессии» в Македонии, чтобы иметь возможность ввести туда свои войска.
Убийства, насилие и этнические чистки? Да ведь они — на совести каждой из сторон войны. Особенно в Боснии, где сильно клановое, родовое начало. За преступление одного из людей отвечает весь клан, и пятно позора ложится на потомков преступника. И на защиту своего встает весь род. Человек здесь часть большего, и без этого он никто, и нет смыла в жизни… Потому люди, у которых вырезали семьи, вообще-то мало считаются с гаагскими и женевскими конвенциями Запада, который давно не видел у себя жестоких войн. Там, полвека назад обыватель спокойно покорился новым хозяевам, не создавая массовых партизанских движений. Да и сама партизанская война такова, что победу в ней вырывает тот, кто уничтожает питательную среду для отрядов противника — местных жителей. Немцы у нас в 41-45-м и американцы во Вьетнаме в 60-х действовали так же, создавая полосы «выжженой земли».
Вот почему среди тех, кто убит в Югославии 1990-х добрая половина мирное население. Но, крича о сербской жестокости и этнических чистках, забывают о том, что шестьдесят тысяч мусульманских беженцев нашли свое убежище в Сербии. А это значит, что сербы не собираются строить свое государство на принципе «чистоты крови».