Он пришёл в себя, когда кто-то рядом произнёс:
— Herr, geht es Ihnen gut?
— Что вы сказали? — Лебедев поднял голову.
— С вами всё в порядке? Вам помощь не нужна?
— Благодарю, всё хорошо.
Константин встал и хотел уйти, но собеседник улыбнулся и, легонько тронув его за локоть, спросил:
— Я могу угостить вас рюмочкой шнапса и парой брауншвейгских колбасок?
— Да, почему бы и нет, — неопределённо ответил Константин.
— Гюнтер Штайн, — представился его собеседник, глядя ему прямо в глаза.
— Франц Тулле.
— Я заметил, что ваши руки обожжены. Прошу прощения за свою навязчивость… Восточный фронт?
— Нет. Я попал под недавнюю бомбёжку, едва остался жив.
— Весьма, весьма прискорбно, — сказал Гюнтер. — А мой сын недавно погиб на Восточном фронте.
Лебедев не знал, как поступить. Сочувствовать? Радоваться? Он просто промолчал.
— Да, получили «Todesnachricht» — письмо-извещение о смерти. Я запомнил его наизусть: «Уважаемые господин и госпожа Штайн. С глубоким сожалением я сообщаю вам о том, что ваш сын, ефрейтор Юлиус Штайн, пал смертью храбрых в бою за Родину и Фюрера 14 сентября 1941 года. Его смерть является тяжёлой утратой для нашего подразделения. Он служил с невероятной отвагой и преданностью, став примером для своих товарищей. Ваша семья может гордиться его заслугами и мужеством, проявленными на поле боя. Обстоятельства его гибели облегчают наше сердце: он ушёл внезапно, исполняя свой долг перед своими товарищами и Родиной. Мы чтим его память и уверены, что его вклад в нашу общую борьбу не будет забыт. Пожалуйста, примите мои искренние соболезнования в это тяжёлое время. Наши мысли и молитвы с вами и вашей семьёй».
Он поднял рюмку шнапса и медленно пригубил её.
— Но я не чувствую гордости… Всё, что я хочу, — это чтобы вернули моего Юлиуса. Его последним местом упокоения является кладбище где-то под Смоленском, где с честью похоронены многие героические воины.
Гюнтер помолчал пару минут:
— Я провожал его прямо с этого вокзала. И теперь часто прихожу сюда, сижу и жду, словно сейчас подойдёт поезд и с подножки вагона спрыгнет мой смеющийся Юлиус.
Он ещё немного помолчал.
— Я инженер, занимаюсь обслуживанием локомотивов. Люблю их с детства. Сейчас они для меня — единственная отдушина.
Он поставил на столик рюмку и спросил:
— А вы чем занимаетесь?
— Я учёный.
— Учёный? — переспросил Гюнтер.
— Я гауптштурмфюрер СС, занимаюсь исследованиями.
Гюнтер мгновенно изменился, превратившись из человека, ищущего сострадания, в образ немца, излучающего несгибаемую арийскую волю и всецело преданного делу Фюрера.
— Хайль Гитлер! — Он поднял правую руку, демонстрируя одним жестом верность нацистской идеологии, преданность национал-социалистической партии и выражая лояльность Гитлеру.
Потом он немного, как бы между делом, распахнул пальто и продемонстрировал небольшой круглый значок со свастикой на лацкане пиджака.
«Ну вот, бл*ть, и все страдания», — разочарованно вздохнул про себя Константин Лебедев, забыв в ответ вскинуть руку в ответном «нацистском салюте».
На прощание Гюнтер Штайн повторил Лебедеву ещё раз фразу:
— Я люблю локомотивы с детства.
И при этом внимательно посмотрел ему в глаза. Лебедев учтиво кивнул, развернулся и ушёл.
После этого случая он дважды приходил к вокзалу, сам не понимая зачем. То ли гонимый скрытой в душе глупой надеждой, что локомотивы, тянущие вагоны, могут каким-то чудесным образом унести его обратно в своё время, то ли хотел скрыться от своего чуждого ему образа. Но, скорее всего, железнодорожный вокзал стал для него бурлящим источником концентрированных человеческих образов. Здесь всего за час или два перед его взором происходил колоритный срез немецкого общества времён нацистской Германии.
Однажды он пришёл на железнодорожный вокзал рано утром. Там, на дальних путях, Константин Лебедев увидел поезд, состоящий из товарных вагонов, который охраняли часовые с собаками. Состав стоял чуть в стороне от всех пассажирских и товарных поездов, изредка нарушая тишину пасмурного утра лаем собак, сдавленными стонами и криками. Вагоны с непривычно для немецкой педантичности грязными колёсами, местами обшитые грубо обтёсанными досками, с узкими, почти крохотными зарешечёнными оконцами, чернели на фоне густого белесого тумана и тёмной паровозной копоти, оседающей чёрными точками. Иногда из-за железных прутьев, из тёмной глубины вагона, вырывались руки, и тогда на мгновение появлялись лица, искажённые страхом и страданием. Часовые кричали на несчастных узников и били длинными палками по побелевшим от напряжения костяшкам пальцев. Лай, стук, стоны и смрадная вонь, распространявшаяся вокруг состава на несколько метров, — удушающий, с тяжёлыми, приторными нотками запах смерти и отчаяния. Некоторые немцы брезгливо зажимали нос или отворачивались. Но не от ужасного зрелища — им просто досаждал неприятный запах.
Как только путь освободился, раздался протяжный, унылый гудок паровоза. Состав конвульсивно дёрнулся и медленно ушёл в туман, словно его проглотил ад.
И это были не фотографии «поезда смерти» из учебников истории или книги про Нюрнбергский процесс, не кадры из фильма «Обыкновенный фашизм». Это были самые настоящие вагоны, наполненные ещё живыми людьми, которые вскоре, испытывая ужасные муки, сгинут навсегда в печах и газовых камерах фашистских фабрик смерти.
Этот случай оставил в сознании Лебедева неизгладимое впечатление и впоследствии стал своеобразным маркером, не позволявшим ему расслабляться.
Ещё одно очень полезное знание извлёк Константин Лебедев из своих прогулок к вокзалу — он стал неплохо разбираться в основных типах немецких локомотивов:
BR-01: один из самых известных и успешных паровозов, классический экспресс-паровоз с передаточной системой «2−10−0». Использовался для пассажирских и грузовых перевозок, отличался высокой мощностью и отличной скоростью.
BR-04 (или 040): высокоскоростной паровоз с колеёй 1,435 м, использовался в основном для скоростных поездов. Имел повышенные характеристики и мог развивать весьма высокую скорость.
BR-44: грузовой «двухвальный» паровоз с передаточной системой, аналогичной BR-01. Был предназначен для тяжёлых грузов и стал основным паровозом для грузовых перевозок, использовался как на фронте, так и в тылу.
BR-52: простая и экономичная модель грузового паровоза, предназначенная для массового производства. Был особенно востребован во время войны благодаря своей простой конструкции, что облегчало ремонт и эксплуатацию. Именно этот локомотив тянул «поезд смерти», который видел Константин на отдалённых путях.
BR-65: паровоз, использовавшийся на коротких расстояниях и для локомотивных служб. Был относительно компактным и подходил для работы на менее загруженных линиях.
Он ещё пару раз замечал Гюнтера Штайна в том же кафе и за тем же столиком, но желания говорить с ним больше не возникало, и поэтому Лебедев всегда ограничивался вежливым кивком головы.
Марта Шмидт поручила заботиться о его питании своей приятельнице, владелице небольшого кафе на соседней улице. Несмотря на то что в стране действовала карточная система распределения продуктов, существовали кафе и рестораны, где можно было поесть за рейхсмарки. Её сын должен был приносить ему еду в лотках из нержавеющей стали и забирать пустые. Либо Константин сам мог приходить в кафе, чтобы поесть. Думая об этом, Лебедев почему-то вспомнил знаменитое берлинское кафе «Элефант».
Сразу после её отъезда он, позавтракав, достал дневник Франца Тулле и погрузился в его чтение. Он читал внимательно, желая как можно скорее понять этого человека и соответствовать его образу. Быстрое чтение вскользь, «по диагонали», для этого не годилось, поэтому наиболее важные места Константин перечитывал по несколько раз, анализируя каждое слово и выбирал значимые записи. В дневнике содержались записи за несколько лет, и поэтому чтение в перспективе затягивалось:
Апрель… 1937 года.
'Сегодня я удостоился высокой чести. Меня принял рейхсфюрер Генрих Гиммлер. Торжество, приуроченное к началу экспедиции, организованной Эрнстом, проходило в замке Вевельсбург — священном месте для всех членов СС, что для меня почётно вдвойне. Эрнст уговаривает меня вступить в СС, говоря, что это очень поможет карьерному росту благодаря тем возможностям, которые есть у рейхсфюрера. Честно говоря, я думаю над этим, но пока ещё не принял окончательного решения. Скорее всего, приму его после экспедиции.
Основная церемония проходила в главном зале замка — огромной круглой комнате, расположенной под сводом в северной башне и украшенной гербом группенфюрера СС. Хотя обычно повседневные церемонии проводились ниже, в зале обергруппенфюреров СС, рядом с флигелями замка, где располагались учебные комнаты, оформленные в честь героев нордической мифологии: Видукинда, короля Генриха, Генриха Льва, короля Артура и Грааля.
Я впервые находился в замке Вевельсбург. Сама крепость, известная как Вевельсбург, по словам рейхсфюрера, была заложена гуннами. Но своё название получила от рыцаря по имени Вевель фон Бюрен. Во время средневековых междоусобиц в замке скрывались падерборнские епископы, а в XVII веке крепость была перестроена и приняла современный вид. Рейхсфюрер, очарованный замком, который напоминал наконечник копья Одина, в 1934 году арендовал его и земли за символическую плату в одну марку в год и намеревается полностью восстановить его, а затем произвести перепланировку всей прилегающей местности, добавив целый комплекс дополнительных строений к 1960 году.
Интересен сам выбор места. К нему подтолкнул рейхсфюрера Карл Вилигут, сопровождавший Гиммлера во время его первого визита в замок. Странная личность… Он предсказывал, что замку суждено стать магическим местом в будущей борьбе между Европой и Азией. Его идея опиралась на старую вестфальскую легенду, нашедшую романтическое выражение в одноимённой поэме XIX века. В ней описывалось видение старого пастуха о «битве у березы», в которой огромная армия с Востока будет окончательно разбита Западом. Вилигут сообщил эту легенду Гиммлеру, утверждая, что Вевельсбург станет бастионом, о который разобьётся «нашествие новых гуннов с Востока», исполнив тем самым старое пророчество. Ещё раз повторю, любопытная личность этот Карл Мария Вилигут. Он утверждает, что владеет особой родовой памятью, которая позволяет помнить события из жизни его племени. А он, естественно, из древнейшего германского племени, но какого — сам не помнит. Немаловажно, что он приписывал древним германцам культуру, хронология которой начиналась где-то около 228 000 года до нашей эры!