Я сделал для себя важный вывод — успешные испытания надо всегда обмывать с первого же дня. Мы стали заезжать в магазин прямо с утра, и все осциллограммы начали проявляться.
При этом я заметил, что неудачные испытания, да и любые другие неудачи, нельзя «глушить» выпивкой — все будет опять повторяться. А вот после удачного дела, как у полководца Суворова после бани, — продай последние портки, но выпей! Иначе нам удачи не видать!
Народные приметы, как эта, так и многие другие, на пустом месте не возникают. Другое дело, что научного объяснения некоторым из них, например, описанному выше, нет. Или пока нет. Когда-нибудь ученые найдут его. Может быть, я сам и найду. И получу за это Нобелевскую, или, как шутят мои друзья-евреи, «Шнобелевскую» премию!
К этому же типу загадочных случаев я бы отнес и действие на человека некоторых препаратов, оно может быть ошеломляющим. Например, проявление генетической памяти. А может, эта особенность проявляется только в моем организме, как когда-то внутриутробная память… Описываю результаты моих экспериментов, только упаси вас Бог повторять их!
ДОЙТИ ДО АДАМА!
С ранних лет я был очень любопытным и старался все проверить на собственном опыте. Еще в детском саду, услышав где-то, что за границей градусники кладут в рот, я решил сделать то же самое. Но почему-то засунул градусник поперек: от щеки до щеки. И если с первой частью опыта я кое-как справился, то вынуть прибор самостоятельно уже не смог. Градусник сломался, ртуть попала в рот, а заостренный конец стеклянной трубки продырявил мне щеку. Зато я убедился, что глотать ртуть, да еще заедать ее битым стеклом не всегда смертельно.
Очередная история, окончившаяся визитом «скорой помощи», произошла, когда мне было семь лет. К нам приехали родственники из грузинской деревни и привезли литр чачи. Примерно половину взрослые выпили за встречу, а остальную часть допил я, тайком стащив бутылку…
Раз или два в год из-за повышенного интереса к лекарствам я попадал к врачам. Хорошо помню дегустацию люминала, пантокрина, а главное — настойки опия, оставшейся у бабушки еще с дореволюционных времен.
Психиатры говорили, что у меня неадекватная реакция на алкоголь и наркотические вещества, связанная с малоизвестной патологией — недостаточной выработкой эндорфинов, гормонов радости. Не знаю, кому как, а лично мне эта патология совершенно не мешала и даже нравилась!
Пробуя на «зуб» все знакомые и незнакомые лекарства, яды и наркотики, я добрался-таки до мухоморов. О красных мухоморах, или, по-научному, «аманита мускариа», уже столетия ходят самые невероятные легенды. Небольшой ликбез: в биологии эти грибы относятся к так называемому порядку агариковых, в который включены как съедобные грибы, так и смертельно ядовитые — бледные поганки.
Научные тонкости приводят к путанице, например, описанной в рассказе Герберта Уэллса «Бледная поганка». Герой этой истории, затерроризированный женой и тещей, решил покончить с собой при помощи ядовитых грибов, но ошибся и вместо них насобирал и съел красных мухоморов. Разумеется, уэллсовский персонаж не отравился. Более того, он почувствовал себя настоящим героем, впал в эйфорию и, вернувшись назад, показал, кто в доме хозяин. После чего в семье грибоеда воцарился мир и порядок.
Как же действует на организм человека натуральный красный мухомор, «аманитамускариа» по-латыни, или «флай-агарик» по-английски? Гриб этот, вопреки мифам, не ядовит. Но, попадая в организм человека, он помимо тривиального расстройства желудка вызывает довольно странные эффекты. Кто-то видит цветные глюки, кто-то становится бесстрашным и агрессивным. Видимо, ради этого бесстрашия и ели мухоморы солдаты Юлия Цезаря. А иногда эти грибы… улучшают память: недаром из мексиканских мухоморов (по-научному — псилоцибе) готовят псилоцибин: удивительное лекарство, которое возвращает память, утраченную после аварии или шока.
Итак, добравшись до мухоморов, я начал экспериментировать: настоял сушеный мухомор на водке и хватанул свежеприготовленного зелья. Несколько капель такой настойки совершенно безвредны, их даже рекомендуют народные целители. Но я выпил, разумеется, больше. И вот минут через двадцать вдруг увидел себя сидящим перед окном за столом в белой рубахе и сапогах. Окно выходило в сад, где росли пальмы и акации. Вдалеке слышался шум моря. Несмотря на вечернее время, было жарко, душно и очень влажно. На столе стояла большая чашка чачи с сильным виноградным запахом. В левой руке я держал странную желтую лепешку. Правой брал чашку, отхлебывал, чуть не давясь, крепкую пахучую самогонку и заедал лепешкой с жареным баклажаном. Глаза мои не мигая смотрели на пальмы и акации, слезы капали прямо в чашку, отчего чача становилась горько-соленой, а губы неслышно шептали:
— Эх, Россия, моя Россия…
Причем слово «Россия» я произносил совсем непривычно для меня — «Расея». Затем все вокруг заволокло белым туманом, и я вновь оказался в своей комнате за письменным столом, на котором стоял початый стаканчик с мухоморной настойкой.
Поначалу я решил, что спал и видел странный сон, но потом понял, что состояние у меня совсем не сонное, а наоборот — тревожно-возбужденное, и странная картина была, скорее всего, виденьем. Испугавшись за свой разум, я вскочил, подбежал к окну, распахнул его и жадно стал вдыхать прохладный вечерний воздух. Ни пальм, ни акаций я, разумеется, не обнаружил…
Как я оказался у берега моря в столь непривычной одежде? Почему пью чачу? И почему, наконец, плачу и грущу по России? Меня, вроде, никто отсюда не высылал…
Любопытство взяло свое, и через несколько дней я повторил опыт. Выпив стаканчик настойки, я уселся в кресло и, крепко держась за подлокотники, широко раскрыл глаза в ожидании нового виденья. Оно не заставило себя ждать. Внезапно, как бы без перехода из одного состояния в другое, я увидел себя в необычно широкой лодке со странным треугольным парусом. Сам я, по пояс раздетый, был на веслах, в лодке сидело несколько человек, один из них — мальчик лет семи, очень живой и подвижный. Он постоянно лазил с одного борта лодки на другой, а молодая женщина в черном все пыталась его поймать. Пытаясь урезонить ребенка, я закричал на каком-то странном шипяще-свистящем гортанном языке. Своих слов воспроизвести не могу, запомнил только имя мальчика — Гач.
Я чувствовал усталость и раздражение. Морские волны, отражая яркое солнце, слепили глаза. И вдруг сильная боковая волна чуть не опрокинула суденышко; оно накренилось, раздался женский крик и детский визг. Потом все заволокло туманом, и я, если можно так выразиться, «проснулся».
После второго опыта я прекратил прием дьявольской настойки — мне показалось, что «крыша» моя может съехать окончательно. Но очень уж хотелось разгадать тайну видений. Расспросы мудрецов, в том числе цыганок-гадалок и прототипов современных экстрасенсов, оказались напрасными: каждый высказывал свою версию, ничего не объясняющую и не доказывающую.
Наконец, поздней весной 1960 года, по случаю смерти моего деда, народного поэта Абхазии, автора алфавита, букваря и письменности абхазского народа, Дмитрия Иосифовича Гулиа, я приехал в Сухуми. И встретился со своим дядей Георгием Гулиа — известным писателем, ныне тоже покойным. Я рассказал дяде Жоре о своих видениях.
— Я бы счел твои истории просто фантазией, — сказал дядя, — но ты многого не мог знать. Во-первых, что твоего деда Дмитрия в детстве до крещения звали Гач. Во-вторых, что наша семья была в махаджирах, то есть была похищена с Абхазского побережья Российской Империи турками и насильно перевезена в Турцию. И, наконец, что в конце XIX века наши родные тайно перебрались обратно в Абхазию. Плыли через Черное море на маленьких суденышках — фелюгах или фелуках — точно таких, как ты описал. Судя по всему, тебе привиделись события 80-х годов XIX века, когда прадедушка Иосиф с семьей, в том числе с дедушкой Дмитрием, бежали из Турции на родину. Но, как человек с нормальной психикой, я не могу в это поверить. Наука отрицает наследственность, генетику и прочий бред, — дядя Жора приставил палец к губам и оглянулся, — и нельзя допустить, чтобы в тебе пробудилась память крови. Это какая-то случайность, нелепость, странное совпадение.
Выведя меня во двор, где стены уже не могли иметь ушей, дядя Жора добавил:
— Я еще узнаю у тебя подробности этих видений. Но сейчас не время — похороны, сам понимаешь.
Историческая основа странных галлюцинаций подтвердилась неожиданно. Моя девяностолетняя мама, память которой пробуждалась лишь иногда, вдруг заявила мне:
— Послушай-ка, если ты будешь столько пить, то закончишь как мой прадедушка Кузьма!
Я замер, впервые слыша это имя. Деда моего, отца матери — Александра Тарасовича Егорова, я знал отлично. Прадеда, Тараса Кузьмича, уже не застал — он умер в конце XIX века. Говорили, что он сильно выпивал, отчего и отправился к предкам раньше времени. История прадеда считалась позором семьи, так что о нем практически не вспоминали. А уж о Кузьме я вообще ничего никогда не слышал. Теперь же, после загадочных видений, мне было просто необходимо узнать всю историю рода! И я принялся расспрашивать, пока, наконец, мама не согласилась пролить свет на семейные тайны.
— Тарас Кузьмич Егоров, почетный потомственный дворянин, мой дедушка, был пьяницей и развратником. Он жил в городе Батуми Тифлисской губернии. Часто ходил в Батумский портовый бордель и в конце концов там влюбился в девушку легкого поведения Марию. Дедушка привел Марию в дом и заявил, что женится на ней. Родня была против, но Тарас сказал всем, что если они хотят жить с ним в мире и дружбе, то должны выпить вина из туфельки Марии, поклониться ей и признать родней. Большинство так и сделало — Тарас Кузьмич был очень богатым и влиятельным человеком в Батуми. Но вскоре после свадьбы дедушка Тарас погиб: плавал с друзьями на яхте и перевернулся. Все, разумеется, были пьяны.
Господи, ведь я хорошо знал кроткую набожную старушку Марию Константиновну, мать моего деда Александра Тарасовича. Она умерла под сто лет, уже в 50-х годах XX века. Не могу поверить, что она из батумского борделя! Но самое главное — Кузьма, который был отцом Тараса.